Вторым предложением, высказанным Зиновьевым на партконференции в Харькове, стало внушение — почему для Украины не подходит та «новая линия, которую мы (ЦК — Ю. Ж.) назвали возрождением рабоче-крестьянской демократии внутри нашей партии, ослаблением централизма».
«Вы лежите на большой дороге, — втолковывал он и без того хорошо известное делегатам, — и если захочет вцепиться в горло Антанта, она сделает это через Черное море. То же самое и с поляками… Как ни тяжело людям сознавать, что придется, может быть, еще воевать — война вам осточертела, но общие условия остаются, а раз война, значит, военный режим, из этого не выскочишь… Но у вас еще плюс петлюровщина и махновщина, этого не надо забывать… Эти болезни не решаются силой оружия, это надо изжить».
Не ограничился только такими предложениями. «Третье условие, — добавил Зиновьев, — внутри нас самих, внутри нашей партии на Украине. Глупо нам теперь обижаться на то, что мы приняли в наши ряды боротьбистов, лучших меньшевиков, бундовцев. Не нужно прятать голову под крыло и не видеть, что партия на Украине пестрая, неоднородная. Иногда имеет меньше сил сопротивления».
И заключил речь Зиновьев весьма пессимистично. «То обстоятельство, — произнес он, — что у вас такая разнородная, пестрая партия — это результат исторических условий на Украине. Это не облегчает, а затрудняет положение. Здесь трудно будет проводить последовательно рабочую демократию и здесь придется идти с осторожностью.
Ядро вашей партийной организации должно сознательно сказать, что на Украине есть целый ряд обстоятельств, которые неблагоприятны для быстрой перемены курса (выделено мной — Ю. Ж. ). Мы должны этот курс менять с особой осторожностью»221.
По возвращению в Москву Зиновьев представил стенограмму своего выступления в ПБ, которое приняло ничего не говорящее решение: «Доклад принять к сведению»222. Иными словами, пока оказалось неготовым ни одобрить, ни раскритиковать его.
Только три дня спустя, 27 ноября, члены ПБ выработали, наконец, мнение о результатах поездки Зиновьева на Украину. Поручили ему доклад на 8-м Всероссийском съезде Советов, но только о борьбе с бюрократизмом. Да еще создали комиссию, включившую самого Зиновьева, Троцкого, Рыкова, Сталина и Томского, «дав ей следующее задание: обратить особое внимание на терминологию — “бюрократизм”, “бюрократ”»223. Сочли, что только данный аспект речи Григория Евсеевича на партконференции в Харькове возможно вынести на всеобщее обсуждение.
Ограничение Зиновьева в вопросах, которые он мог затронуть на съезде Советов, оказалось далеко не случайным. Конфликт в ЦК, порожденный речью Рудзутака о судьбе профсоюзов, еще только разгорался, что продемонстрировал декабрьский пленум. Тот самый, на котором разногласия между Лениным, резко сменившим отношение к милитаризации труда, и Троцким, остававшимся на прежних позициях, стали слишком заметными, очевидными.
7 декабря большинством в 8 голосов против 7 пленум отверг резолюцию, внесенную Зиновьевым, поддерживавшим водников в конфликте с Цектраном, и принял предложенную Бухариным. Вроде бы стремившимся к примирению обеих сторон, но на деле сыгравшим на руку Троцкому. Настоявшему на «функционировании» Цектрана, против чего резко выступали и на профсоюзной конференции, и в ВЦСПС, хотя и с управлением его одиозного «политического» органа — Главполитпути и Главвода224.
И все же на декабрьском пленуме ЦК Ленину и Зиновьеву удалось кое-что сделать. Во-первых, 8 декабря — поручения «СНК через Малый СНК с вызовом заинтересованных ведомств, добиться в первую очередь от военного (то есть от Троцкого — Ю. Ж.), а затем и от других подлежащих ведомств удовлетворения немедленно и фактически списка требований, предъявленного профкомиссией (ЦК — Ю. Ж. ) под председательством т. Зиновьева».
Во-вторых, 9 декабря — приняли «добровольную» отставку Троцкого с поста наркома путей сообщения, благодаря которому он мог воздействовать на Цектран, заменив его А. И. Емшаловым, но всего лишь на четыре месяца. Наконец, в тот же день по постановлению пленума «ввели Зиновьева с решающим голосом в состав бюро фракции ВЦСПС», а также, что стало самым важным, перенесли созыв 10-го съезда РКП на два месяца раньше предполагавшегося срока — на 6 февраля 1921 года225, что позволяло Ленину и Зиновьеву провести свои решения до того, как Троцкий сумеет мобилизовать своих соратников.
2.
8-й Всероссийский съезд Советов открылся 22 декабря. Абсолютное большинство собравшихся в Большом театре 2 539 делегатов знали о постановлении ЦК от 9 ноября лишь по повторившей его, но уже от своего имени, резолюции профконференции. Но ничего — о той дискуссии, которая развернулась в связи с решением вопроса о судьбе профсоюзов. Однако достаточно хорошо понимали положение в стране. Были согласны как можно скорее выводить народное хозяйство из кризиса, разрухи.
Знали содержание выступления Ленина на активе московской парторганизации 6 декабря. Услышали Ленина и в первый день работы съезда Советов. И всякий раз — о концессиях, которые уже официально допускались декретом СНК от 23 ноября. И получалось, что если отдать капиталистам американским Сибирь — для разработки недр, чехам и австрийцам земли по рекам Дону и Уралу — под пашни, неизвестным леса Архангельской губернии — под вырубку и вывоз, то все трудности будут преодолены.
Но каков же будет тот «новый курс», о котором Зиновьев говорил в Харькове, Ленин так и не обмолвился. Также не сказал он и о дальнейших перспективах — о судьбах продразверстки, трудовых армий, милитаризации труда. Сохранятся ли они и после бегства врангелевцев из Крыма?
Ответы на все эти вопросы делегаты съезда так и не получили. Ни в докладе председателя ВСНХ А. И. Рыкова «О положении промышленности», сведенного к необходимости сосредоточить все усилия на восстановлении Донецко-Криворожского региона, чтобы уже в следующем году довести добычу угля до 600 млн пудов и выплавку чугуна — до 25 млн.
Столь же далекими от решения насущных проблем оказались и остальные доклады. Наркома по военным делам Л. Д. Троцкого «О транспорте», рассказавшего о своих успехах в восстановлении железных дорог. Члена коллегии наркомата земледелия И. А. Теодоровича «О развитии сельскохозяйственного производства и помощи крестьянскому хозяйству», так и не затронувшего проблемы продразверстки и лишь предложившего расширить посевные площади чисто административным путем — созданием посевных комитетов. Председателя комиссии ГОЭЛРО Г. М. Кржижановского «Об электрификации», представившего наброски плана электрификации страны, который следовало осуществить в скором, но все же будущем. Зиновьева «Об улучшении деятельности советских органов в центре и на местах и борьбе с бюрократизмом», более чем далекого, как и другие доклады, от самой насущной проблемы — вывода экономики страны из жесткого кризиса.
Тогда, в конце декабря 1920 года, ни ПБ, ни ЦК, ни Ленин еще и не помышляли о том, чтобы предложить Советской России новый курс. Альтернативный тому, что проводился весь последний год, лишь усиливая разруху. Порожденный, как говорил Зиновьев, «жесточайшей диктатурой». И потому всего через месяц после завершения работы съезда Советов, 6 февраля 1921 года, Петроградский комитет РКП (ПК), не имея возможности самостоятельно снабдить фабрики и заводы старой столицы топливом и сырьем, все запасы которых оказались исчерпанными, принял решение, скорее напоминавшее отчаянный крик о помощи.
Во-первых, немедленно телеграфировать Ленину как председателю СНК «о тяжелейшем топливном положении». Во-вторых, не позже как через 48 часов «окончательно решить вопрос о закрытии заводов». Этот пункт тут же раскрыли. «В принципе, — отметило решение ПК, — должны быть закрыты заводы военной промышленности, учитывая в то же время политическое значение каждого завода в отдельности». Однако ПК не взял на себя ответственность за закрытие предприятий города. Переложил ее на Зиновьева, точнее — на возглавляемый им Петросовет, который следовало созвать 9 февраля226.
Ответ из Москвы оказался слишком оптимистичным. Владимир Ильич заверял: «Вчера Совет обороны решил купить 18, 5 миллионов пудов угля за границей. Продовольственное положение улучшим, ибо сегодня решили дать еще два поезда под хлеб с Кавказа»227.
Между тем, Петрограду топливо и хлеб требовались немедленно, сегодня же. И так как обеспечить работу уже было невозможно, пришлось, не дожидаясь пароходов с углем, закрыть 64 крупнейших предприятия. Таких, как машиностроительный и литейный «Путиловский», машиностроительный «Айваз», Сестрорецкий оружейный, электромеханические «Симменс и Гальске», «Эриксон», резиновый «Треугольник», табачную фабрику «Лаферн», иные. 64 завода из 79 с численностью свыше тысячи рабочих на каждом. Тех самых, которые в 1917 году давали четверть всей промышленной продукции страны. И десятки тысяч человек в одночасье лишились не только работы с зарплатой и пайками, но и будущего.
Зиновьеву пришлось объяснять причину такого решения. В статье, опубликованной «Правдой» 24 февраля — «Судьба петроградской промышленности и Выссовнархоз (ВСНХ — Ю. Ж.)», используя бесстрастную статистику, всю вину за происшедшее возложил на ВСНХ. В ноябре 1920 года, писал Григорий Евсеевич, петроградские заводы получили вместо предусмотренных 900 тысяч пудов угля лишь 147, 3 тысячи, а всего за вторую половину минувшего года не 3, 5 млн пудов, а только 2, 7 млн. Такое же положение сложилось и с мазутом. Предприятия Петрограда должны были получить его за период с июля по декабрь 1920 года 4, 9 млн пудов, из которых доставили лишь половину — 2, 4 млн.
Закрытие 64 предприятий переполнило чащу терпения петроградских рабочих. Но если прежде свое недовольство они могли выражать в кратковременных забастовках, то теперь даже такой возможности их лишили. Лишили, сделав безработными. И они начали собираться на митинги, устраивали уличные демонстрации, причем на последние выходили вместе с женами и детьми. А требовали всего лишь топлива для своих заводов да хлеба. И, кроме того, ликвидации заградотрядов, лишавших их возможности самим покупать или выменивать у крестьян продукты.