ую борьбу с теми группами, которые были против использования парламентов». Поэтому, подчеркнул Зиновьев, вторым по важности вопросом стало соблюдение 21 условия, и позволявшее пребывание компартий в Коминтерне. А закончил данный раздел выступления такими словами: «Основная задача момента заключается в установлении еще большей связи с массами»257. То есть тем самым призывом, который несколько дней спустя повторил в докладе Ленин, сделав его главным для всех компартий.
Подкрепил Зиновьев свой лозунг конкретными примерами. Начал с самого сложного и опасного — с положения, сложившегося в компартии Италии, созданной всего лишь в январе 1921 года. Где лидер ее унитаристского крыла Д. Серрати выступил против требования разорвать с Итальянской социалистической партией. Той самой, взгляды которой привели к завершению движения, выразившегося осенью 1920 года в оккупации рабочими крупных предприятий Турина и других городов Севера. Установлении на них своего контроля в лице фабрично-заводских советов. Но ограничившихся чисто экономическими требованиями, так и не переросшими в политические. И вот теперь Серрати в случае неодобрения своей линии — союза с реформистами, всей итальянской делегацией грозит покинуть конгресс.
Вслед за тем Зиновьев остановился на положении в Германии. Вернее, на неудачной попытке начать 18 марта революцию. Немецкие коммунисты вынуждены были пойти на то лишь по настоянию Белы Куна, секретаря ИККИ, для того и присланного из Москвы. Попытке, сразу же провалившейся в Берлине, безрезультатно продолжавшейся несколько дней в маленьких городах Саксонии из-за того, что пролетариат страны не откликнулся на призыв Объединенной коммунистической партии Германии (ОКПГ) начать всеобщую забастовку.
Правда, Зиновьев умолчал о неблаговидной роли Куна, не пожелавшего прислушаться к мнению членов ЦК ОКПГ, созданной в декабре 1920 года. Заявивших и о слабости молодой партии, и о ее неготовности к вооруженной борьбе. Виновным в неудаче Григорий Евсеевич сделал председателя ОКПГ Пауля Леви, открыто высказавшегося против «бланкистской» тактики, навязанной Коминтерном, и потому вышедшего из партии в знак протеста.
Продолжая отчет, Зиновьев перешел к положению в других европейских компартиях. Также молодых, слабых, неопытных. В чехословацкой, не сумевшей направить в нужное русло мощное декабрьское движение пролетариата. Во французской, образованной в декабре 1920 года, но так все еще не сложившейся. Раздираемой собственными радикалами и реформистами.
Зиновьев подытожил: «Нет ни одной страны, где бы процесс раскола, объединения и очищения партий от оппортунистических элементов не имел места»258.
2 июля «ввиду болезни» Зиновьев вместо пространного, учитывавшего бы прения заключительного слова ограничился коротким выступлением. Попытался сосредоточить внимание делегатов на необходимости вести непримиримую борьбу против реформистов и центристов, а также и против левых радикалов, чьи призывы к преждевременным выступлениям представляют чрезвычайную опасность.
На следующий день, видимо, выздоровев, Зиновьев сделал еще один доклад. На этот раз — о профсоюзах, что было ему достаточно хорошо знакомо по прошлогодней дискуссии в РКП. Потребовал установить самые тесные связи с международным советом профессиональных союзов, преобразованным в те самые дни в Профинтерн, в то же время не ослабляя борьбы с оппортунистическим Амстердамом профсоюзов.
А 5 июля Зиновьеву пришлось сделать все возможное, чтобы срочно затушить дискуссию, начавшуюся после доклада Ленина о введении в Советской России благотворного для нее НЭПа. Призванного стать и необходимой передышкой, и послужить укреплению союза рабочих и крестьян.
Объяснения, данные Лениным для не скрываемого отступления, вызвали резкое неприятие тут же выступивших двух членов российской делегации: С. М. Закс-Гладышева, что стало особенно неприятно Зиновьеву — это был муж его сестры, и А. М. Коллонтай, вместе со Шляпниковым возглавлявшей подвергнутую уничижительной критике на 10-м партсъезде Рабочую оппозицию. Особенно въедливой оказалась Коллонтай, ветеран международного рабочего движения, широко известная в Европе.
«Думали ли мы, — вопросила она, — что перемена экономической политики укрепит социалистическую систему производства?.. Не есть ли перемена политики возвратом к старой капиталистической системе?» И продолжила, уже без риторических вопросов: «Выжидать можно лишь в том случае, если эта передышка в связи с новой экономической ориентацией не принесет вреда самому существу советского строя. Ведь крестьянство станет благодаря этой перемене политики экономически и морально сильней. В то же самое время пролетариат потеряет веру в свои собственные силы. Если же мы в этой политике пойдем еще дальше, то путем концессий у нас укрепится иностранный капитал, пролетариат ослабеет, дезорганизуется, и станет неизбежна новая революция, которую пролетариат не в силах уже будет совершить»259.
Ленин не стал вступать в полемику. Видимо, побоялся расширения дискуссии, для которой у него в тот момент не было больше аргументов. Вместо него поспешил выступить Троцкий, а вслед за ним — Бухарин. Своим красноречием, пылкостью речей и пафосом они убедили делегатов, тут же единодушно проголосовавших за резолюцию без возражений, поправок или дополнений, одобрившую политику РКП. Зиновьев же смог вздохнуть спокойно, но поспешил свернуть работу конгресса. На всякий случай.
12 июля Зиновьев выступил с докладом по национально-колониальному вопросу. Говорил легко, вспоминая свои речи на прошлогоднем съезде народов Востока в Баку. Предложил, но чтобы тут же забыть, новый лозунг: «Пролетарии всех стран и угнетенные всех народов, соединяйтесь!». При этом особо оговорил наиважнейшую деталь. «Мы, — заявил он, — точно также должны разоблачать всякий национализм, как бы он ни маскировался, и вести с ним борьбу»260. Напомнил, что в Турции с ее антиимпериалистским кемалистским движением коммунистов убивают точно также, как и в Германии.
Закрывая конгресс, Зиновьев в заключительном слове повторил самое важное, что уже не раз звучало в зале:
«Мы выступаем против теории наступления, но не потому, что мы его не желаем, а для того, чтобы лучше подготовить наступление в будущем.
Между Третьим и Четвертым конгрессами мы будем готовить наступление, быть может, нам кое-где и удастся провести его…
Задача дня — перейти от пропагандистской подготовительной работы к реальному координированию действий различных коммунистических партий. Надо подготовить совместные выступления там, где условия уже достаточно созрели для этого.
Мы находимся, безусловно, в огне революции и, не тратя лишних слов, мы сделаем все подготовительные шаги для грядущей революции в Европе, и мы должны использовать каждый шаг для координированных действий партий отдельных стран»261.
В том Григорий Евсеевич Зиновьев был как никогда искренен, поскольку оставался пламенным поборником мировой пролетарской революции. Ее рыцарем без страха и упрека. Готовым сделать все ради ее приближения.
3.
Полтора месяца Зиновьев провел в столице безвыездно, занимаясь подготовкой и проведением конгресса Коминтерна. Правда, в значительной степени решая вопросы не столько сам, сколько исходя из директив ПБ. Так, по основной проблеме — положению в итальянской компартии — 26 июня получил следующее указание:
«Вести политику на съезде (описка, следует читать — конгрессе — Ю. Ж.) таким образом, чтобы итальянская делегация оставалась до конца съезда. Подтвердить политику исполкома Коминтерна в итальянском вопросе. Резолюцию составить таким образом, чтобы группе Серрати противопоставить массу рабочих в его партии. Ультимативно требовать исключения реформистов, бывших на конгрессе в Реджиа Эмилия. Предрешить образование паритетной комиссии без участия реформистов. Резолюцию об этой комиссии отложить до конца съезда»262.
Подобного рода директивы Зиновьев получал не раз и, несмотря на все трудности, добивался их выполнения. Лишь потому, что лично знал многих делегатов не один год, знал и обо всех интригах, борьбе мнений. Скорее всего, именно для постоянного контакта с ПБ он, начиная с 31 мая, постоянно присутствовал на его заседаниях. Участвовал в рассмотрении полутора сотен вопросов, продуманно и обоснованно голосуя за их отклонение или принятие, вопросов, касавшихся не только Петрограда, сколько страны в целом, а среди них и таких:
Кадровых — утверждение Л. М. Хинчука председателем правления Центросоюза, которому передали почти все функции Наркомпрода; состав ЦК профсоюза металлистов; назначение нового начальника Николаевской (ныне Октябрьской) железной дороги…
Внутриполитических — разрешение выезда за рубеж актеру московского художественного театра Н. А. Подгорнову и Первой студии МХТ, поэту Александру Блоку, книгоиздателю З. И. Гржебину, писателю Максиму Горькому… Внешнеполитических — создание республик (просоветских) в автономной китайской провинции Синьцзян: Джунгарской на севере и Кашгарской на юге; проведение Первого международного (прокоммунистического) съезда профсоюзов… Организационных — отношение к членам Еврейской коммунистической партии, действовавшей на территории РСФСР… Экономических — вывоз достаточного количества хлеба с Украины; финансовая помощь рабочим Москвы и Петрограда…
Приходилось Зиновьеву решать вместе с остальными членами ПБ и более общие, более злободневные вопросы. Так, на заседании 25 июня он, как и другие, из доклада И. А. Теодоровича впервые узнал признание о страшном голоде в Среднем и Нижнем Поволжье, который прежде подменялся рассуждениями об ошибках при организации перевозок хлеба. Как и все члены ПБ, Зиновьев поддержал срочную закупку за рубежом 30–35 миллионов пудов продовольствия и ассигнование на то 100 млн рублей золотом, которые Наркомфину следовало срочно изыскать.
Попытался Зиновьев внести в попытки хоть как-то улучшить положение с продовольствием и свою лепту. Конечно же, заботясь прежде всего о петроградцах. 6 июля ПБ рассмотрело два его предложения — «О повышении ставок натурального налога», «О введении принудительного товарообмена», и приняло решение: «Возложить на Московский и Петроградский советы (во втором случае на Зиновьева —