Зиновьев не только убеждал в том делегатов съезда. Он сумел убедить в своей правоте и самого себя, представив единство пролетариата Европы практически достигнутым. Оставалось лишь заставить вождей Второго и Двухсполовинного интернационалов отказаться от предварительных условий. От требований вывести Красную армию из Грузии и вернуть власть меньшевикам. А еще освободить руководство партии эсеров — Гоца, Донского, Гендельмана, Ратнера, других, арестованных, согласно сообщению ГПУ, опубликованному 18 февраля, либо предоставить лидеру Второго интернационала Э. Вандервельде возможность защищать их на предстоящем процессе, если он все же состоится. Ну, а это и следует решить на конференции трех интернационалов, которая должна была открыться в Берлине с апреля. То есть сразу после завершения работы съезда РКП. Кроме того, конференция трех интернационалов должна была утвердить созыв всемирного конгресса рабочих.
«На этом конгрессе, — подчеркнул Зиновьев, — мы предлагаем поставить ряд вопросов, которые интересуют миллионы рабочих мира и их семейства: это вопрос о борьбе против наступления капитала, о борьбе против международной реакции, о программе рабочего класса по отношению к Генуе… Генуя — это международные представители буржуазии… Мы предлагаем всем рабочим организациям, даже меньшевистским и поповским, сказать, чего мы требуем».
Правда, Зиновьев тут же предусмотрительно оговорился: «У нас единого фронта с меньшевиками (российскими — Ю. Ж.) быть не может»306.
Григорий Евсеевич сумел добиться своего. Значительно большего, нежели на расширенном пленуме. Резолюция съезда «По отчету делегации РКП в Коминтерне» была сформулирована следующим образом:
«Заслушав доклад о годичной деятельности представителей РКП в Коминтерне, Одиннадцатый съезд РКП целиком одобрил эту деятельность и полностью солидаризируется с политической линией, проводящейся Исполнительным комитетом Коммунистического интернационала. В частности, Одиннадцатый съезд партии выражает свою солидарность с тактикой единого фронта…
Одиннадцатый съезд РКП выражает убежденность, что никакими приемами вожди 2 и 2 1/2 интернационалов, взявших на себя защиту русских эсеров и меньшевиков, не смогут сорвать дело образования единого фронта рабочих тех стран, где продолжающееся еще господство буржуазии толкает всех рабочих к объединению против капитала»307.
2.
Берлинская конференция трех интернационалов проходила со 2 по 5 апреля. От нее Зиновьев, судя по всему, сразу же ожидал многого, рассчитывая на поддержку делегации Коминтерна со стороны Ф. Адлера, его старого товарища, еще по Циммервальду и Кинталю. Но завершилась встреча с весьма малозначительными результатами.
Договорились о проведении совместных демонстраций трудящихся — и традиционной, 1 мая, и особой, 20 апреля, под общими лозунгами: старыми — защита 8-часового рабочего дня, борьба с безработицей, и новым, — за единство пролетарского фронта. Да еще сформировали Организационный комитет, «девятку» — по три представителя от каждого интернационала, для выработки программы следующей встречи, намеченной на 23 мая. Но тут же столкнулись с неожиданным, непредусмотренным препятствием.
Представители Второго и 2 1/2 Интернационалов потребовали допустить в Москву их лидеров Э. Вандервельде, Т. Либкнехта, К. Розенфельда, других на процесс эсеров, начало которого было назначено на 8 июня, для участия в нем как общественных защитников, а также не выносить подсудимым смертных приговоров. Радек и Бухарин от имени Коминтерна самовольно, лишь бы не срывать следующую встречу, поспешили дать на то согласие. Согласие самовольное, не подкрепленное предварительным мнением ПБ или ИККИ.
Узнав о происшедшем, Ленин возмутился. Провел 10 апреля через ПБ (сверхоперативно, опросом по телефону!) решение о немедленной публикации в «Правде» и «Известиях» своей только что написанной статьи — ответа «Мы заплатили слишком дорого», фактически дезавуировавшей Радека и Бухарина.
«Наши представители, — писал Владимир Ильич, — поступили неправильно, по моему убеждению, согласившись на следующие условия. Первое условие, что советская власть не применит смертной казни по делу 47 социалистов-революционеров. Второе условие, что советская власть разрешит присутствовать на суде представителям всех трех интернационалов. Оба эти условия есть не что иное, как политическая уступка, которую революционный пролетариат сделал реакционной буржуазии… Спрашивается, какую уступку сделала нам взамен за это международная буржуазия? Ответ на это может быть только один — никакой уступки нам не сделали».
И все же Ленин не пошел на прекращение только что начатых переговоров. Отступил: «Вытекает ли отсюда, что мы должны разорвать подписанное нами соглашение? Нет»308.
В свою очередь, Зиновьев предложил Владимиру Ильичу собственную программу действий. Писал ему 11 апреля:
«Сегодня у меня в Питере собрание Президиума ИККИ. Имею намерение пока вопрос о нарушении директивы Радеком и Бухариным не ставить до получения материалов (протоколов Берлинской конференции — Ю. Ж. ). Но хочу предложить следующее.
1. Усилить кампанию против меньшевиков и эсеров во всей международной коммунистической печати. 2. Начать систематическое использование материалов Берлинского совещания, нападая на каждое слабое место противника. 3. Общих воззваний «девятки» пока не выпускать. 4. Во время демонстраций 20 апреля и 1 мая в агитации не стесняться и критиковать противника. 5. Отдельные секции действуют применительно к местным условиям. 6. Какие бы то ни было новые шаги делегации (Коминтерна — Ю. Ж.) откладываются до рассмотрения вопроса о ратификации Берлинской декларации, содержащей все достигнутые соглашения, включая и согласие на приезд в Москву представителей двух интернационалов»309.
Ответ на свое предложение Зиновьев так и не получил. Зато ему пришлось вместе с остальными членами ПБ утвердить 17 апреля решение, противоречившее его четко выраженной позиции. Не только одобрившее речи Радека на конференции трех интернационалов, но и потребовавшее от ИККИ ратифицировать соглашения, достигнутые в Берлине310.
Только теперь Григорию Евсеевичу стало понятно, что для Ленина, остальных членов ПБ создание единого рабочего фронта являлось менее значимым, нежели результаты проходившей в те самые дни Генуэзской конференции. Ведь на ней от Советской России как непременное условие возобновления торговых отношений с европейскими странами потребовали уплаты как царских долгов, так и финансовых обязательств, данных всеми региональными правительствами времен гражданской войны, то есть белогвардейскими. А эту проблему и собирались разрешить, опираясь на поддержку лидеров Второго Интернационала, на что очень рассчитывали. Только ради того и согласились на приезд в Москву, на процесс эсеров, Вандервельде и его единомышленников.
Как оказалось, такой уступки не потребовалось. В Раппало, пригороде Генуи, 16 апреля Чичерин подписал с В. Ратенау, министром иностранных дел Германии, договор о восстановлении двухсторонних экономических связей. Блокада Советской России была прорвана.
Между тем, добившись своего — согласия на приезд в Москву, вожди Второго и 21/2 Интернационалов потеряли всякий интерес к дальнейшим переговорам с представителями Коминтерна. Как бы забыли о том. Поэтому 16 мая очередной пленум ЦК РКП обязал Зиновьева внести в ИККИ следующую директиву: «В случае продолжения саботажа со стороны Второго Интернационала Коминтерн намерен отозвать своих представителей из “девятки” и продолжить агитацию за единый пролетарский фронт в форме, вытекающей из обстановки»311.
17 мая ИККИ выполнил директиву, а 23 мая делегация Коминтерна официально вышла из «девятки». Дальнейшие отношения с двумя интернационалами на том прекратились.
Зиновьеву пришлось смириться с тем, что его инициатива о создании единого рабочего фронта так и не нашла признания, не получила всеобщей поддержки. Подтвердил же то проходивший с 7 по 11 июня Второй расширенный пленум Коминтерна, на котором вопрос о достижении единства действий со Вторым и 2 1/2 Интернационалами просто отсутствовал. Именно тогда Григорий Евсеевич и решил круто изменить свою тактику. Претворить в жизнь первый пункт своей программы, изложенной 11 апреля в письме Ленину.
Использовал для того Зиновьев открывшуюся 4 августа Двенадцатую конференцию РКП. Выступил на ней с большим докладом «Возрождение буржуазной идеологии и задачи партии», сразу же изданным отдельной брошюрой под измененным названием — «Об антисоветских партиях и течениях». Обрушился в нем не на «международный меньшевизм» — вдруг переговоры с социалистическими интернационалами все же возобновятся, а на отечественных меньшевиков и эсеров. Благо, именно в те дни завершался процесс по делу эсеров.
Выступая, Зиновьев сразу же подчеркнул, что новая для большевиков проблема — возрождение буржуазной идеологии — порождена не чем иным, как переходом страны к НЭПу, названном хотя и временным, но все же отступлением. А для доказательства того сослался на эмигрантский меньшевистский журнал «Социалистический вестник». Писавший: «Коммунистическая диктатура при НЭПе, то есть, попросту говоря, при укреплении нового буржуазно
го уклада, есть историческая нелепость». И в таком утверждении не оставшийся в одиночестве.
Схожую оценку положения, складывавшегося в Советской России, но только в сугубо положительном смысле, высказывали и так называемые «сменовеховцы». Патриотически настроенные эмигранты-интеллигенты, в прошлом кадеты и октябристы, группировавшиеся вокруг сборника «Смена вех», начавшего выходить в Праге в июле 1921 года. Зиновьев так изложил их взгляды: «Они говорят Мартову и компании: зачем вам унывать. Вам, как марксистам, следовало бы знать, что сначала будут уступки в области экономики, а затем, в силу законов эволюции, и в области политической вы получите давно желаемую демократию».
Таков лейтмотив той критики, продолжал Зиновьев, которая раздается и «из рядов Второго и Двухсполовинного Интернационалов. Все они дружно заявляют: то, что переживает Россия сейчас, есть ублюдок. Нелепое положение: коммунистическая диктатура при росте буржуазии. Попытка большевиков делать экономические уступки, не уступая политически, есть безнадежная попытка. Государственный капитализм, провозглашенный коммунистической партией, есть определение, также внутренне противоречивое».