— Ю. Ж.) заменит товарища Ленина и что мы “все оставляем по-старому”, то я говорю: нет, товарищи, по-старому мы оставить не можем, и старого этого не будет до того момента, пока Владимир Ильич снова не возьмет в свои руки руль государственного корабля…
Перехожу к другой части доклада тов. Зиновьева, к вопросу о внутреннем положении… Товарищ Зиновьев не указал главной опасности нашего современного внутреннего положения… Главная опасность заключается в области производства… в том, что мы тратим, расходуем, проедаем больше, чем мы производим… Вот причина, из которой вытекает наш бюджетный дефицит, вытекает падение курса рубля… И обесценивание рубля, и падение стоимости хлеба, льна и так далее, все это наваливается на крестьянина. Как выйти из этой трудности, тов. Зиновьев в своем политическом докладе не упомянул ни одним словечком. “Все помаленьку улучшится, все как-нибудь обойдется” — вот все, что стало известно нам из его доклада…
Я перехожу к обсуждению внешней политики. Можно было бы думать из доклада тов. Зиновьева, что внешняя политика сводится к тому, чтобы не идти ни на какие уступки, и на все наглые попытки буржуазии изнасиловать нас давать сдачу… В политическом докладе надо же было заявить основные задачи внешней политики советской власти, в чем они заключаются… Главная цель нашей внешней политики есть получение кредитов, которые нам нужны для восстановления крестьянского хозяйства, для транспорта, для промышленности и для стабилизации нашего рубля»333.
В. В. Осинский (Оболенский), заместитель председателя ВСНХ: «Позвольте мне перейти к темам серьезным, а именно к теме о взаимоотношениях партии и государства. По этому допросу здесь была выставлена тов. Зиновьевым формулировка такого свойства: “не разделение властей, а разделение труда”. Это во-первых; во-вторых, тов. Зиновьев говорил, что в этом вопросе, как и в других, нужна ясность. Я и должен сказать: во-первых, эта формулировка крайне неясна, и во-вторых, никакими формулами в этом вопросе не поможешь, и никакие конституции и писания на бумаге не помогут в смысле установления правильного разделения труда и в определении того, кто что должен делать, что принадлежит Политбюро, что Совнаркому, что — губкому, и что — губисполкому.
Я бы даже сказал следующее против Зиновьева, что и эта формула неверна. Формула правильная — и это, может быть, неожиданно для тех, кто подготовлен канонадой тов. Зиновьева, с моей точки зрения, такова: вся власть партии… Вопрос сводится не к формуле о разделении труда, о том, что должен делать губком или губисполком. Не к этому он сводится. Он, правда, может быть конкретными гвоздиками забит. Но эти гвоздики — суть предложения о составе и объеме органов и о персональной их связи. Но от забития этих-то конкретных гвоздиков товарищи Зиновьев и Каменев уклоняются…
Позволю еще одну вещь подчеркнуть. Тов. Зиновьев, который усиленно старается привязать ко мне анонимную платформу… старается привязать меня и к неумному предложению об устранении из Центрального комитета Зиновьева, Каменева, Сталина. Так позвольте мне сказать, что нам людьми бросаться не приходится. Каким же образом мы можем тогда бросаться такими людьми, как товарищ Сталин, бросаться такими людьми, как товарищ Каменев. Что касается товарища Зиновьева, то тут я должен выяснить лично мое мнение о тов. Зиновьеве, которое позвольте мне высказать.
Если товарищ Сталин здесь говорил относительно “жрецов”, которые от партийных товарищей откалываются, если он говорил о тех партийных работниках, которые превращаются в генералов, то к тов. Зиновьеву, если этот процесс действительно уже происходит, такое замечание, по-моему, и относится. Этому в последнее время мы имеем ряд доказательств… Мы видели не на одном съезде, как тов. Зиновьев выступал со словами о рабочей демократии, внутрипартийной демократии и так далее, а потом все оставалось по-старому»334.
Е. А. Преображенский, член коллегии наркомата финансов, председатель финансового комитета ЦК РКП и СНК: «Доклад тов. Зиновьева был очень полным и содержательным в той части, где он касался иностранной политики и общей политики. В той же части, где он касался хозяйства и анализа новой экономической политики, его нельзя признать удовлетворительным…
В условиях НЭПа, когда товарное хозяйство имеет свое собственное течение, объективно не зависящее от нашей воли, желаний, платформ, программ и так далее, в этих условиях наше хозяйство вынуждено конкурировать с частным хозяйством и считаться с законами этой конкуренции. При такой обстановке, возможно, даже наиболее талантливые руководители хозяйства, те, которые дадут нам наибольшие прибыли, которые получат от нас красные знамена за успехи на хозяйственном фронте, по законам, которые снизу идут, которые сильнее нашей воли и нашей программы, эти самые лучшие хозяйственники… они как раз будут представителями того течения, которое будет отклоняться от партийного контроля…
И тогда я спрошу вас, кто годика через два-три будет главой этих хозяйственников — тов. Красин или тов. Зиновьев? Тов. Красин — я нисколько в этом не сомневаюсь, и думаю, что это будет политически опасным»335.
… Вряд ли Зиновьев ожидал такой реакции на свой доклад. И хотя за резолюцию по политическому отчету ЦК, им же и подготовленную, делегаты проголосовали практически единогласно, ему пришлось всерьез задуматься об укреплении своего авторитета, своего места в «тройке».
3.
В ночь с 6 на 7 марта 1923 года Ленина постиг второй инсульт — почти полный паралич, потеря речи. Именно тогда Зиновьев с Каменевым и решили открыто воспрепятствовать нескрываемым амбициям, явному стремлению Троцкого занять лидирующее положение в партии. Посчитав свои силы для того явно недостаточными, Зиновьев и Каменев сочли необходимым привлечь Сталина, давно служившего Троцкому «мальчиком для битья». В ходе гражданской войны — якобы при отсутствии таланта военного стратега принимавшего самостоятельные решения без оглядки на мнение председателя РВСР; в последнее время вроде бы протаскивавшего идею «русского великодержавного шовинизма».
Так возникла та «тройка», о которой не стесняясь говорили на Двенадцатом партсъезде. «Тройка», на поддержку которой Зиновьеву приходилось рассчитывать прежде всего, особенно после столь откровенной неприязни к нему после отчетного доклада. Но вскоре «тройка» расширилась. К ней примкнули Рыков и Томский, а вслед за ними — и кандидаты в члены ПБ Молотов, Бухарин, Калинин и только что избранный в этот орган Рудзутак. Изначальное ядро очень быстро превратилось в абсолютное большинство. Потому-то нужда в Сталине — равноправном и сильном участнике «тройки», которому позволительно было самостоятельно, если того требовали обстоятельства, принимать решения, — у Зиновьева отпала.
Между тем в партии бушевали разногласия, вызванные пропагандой своих взглядов «Рабочей оппозицией», «Рабочей группой РКП», «Рабочей правдой», что падала на благодатную почву. Экономический кризис, который вопреки НЭПу не спадал, а разрастался, подтверждал характеристики, даваемые новой экономической политике фрондерами. Треть промышленных предприятий просто закрыли. Еще треть простаивала из-за отсутствия сырья и топлива. Самый простой, действенный способ быстро наполнить бюджет страны — восстановить монопольное производство и продажу водки — натолкнулся на сопротивление Троцкого, Крупской, некоторых иных членов ЦК.
Конечно же, такие проблемы следовало решать только на пленумах, конференциях, партсъездах. Однако внезапно нашелся и еще один выход из тупика. Легкий — взять да и реформировать органы ЦК, против чего совсем недавно, на Двенадцатом партсъезде, категорически возражал Зиновьев. Прежде всего, упразднить ОБ, занимавшееся утверждением коммунистов на той или иной должности. Включавшее Андреева, председателя ОГПУ и ВСНХ Дзержинского, Молотова, Рудзутака, Рыкова, Сталина, Томского. А еще — сменить состав Секретариата. Ввести в него Сталина, Троцкого и Зиновьева.
Столь неожиданный вопрос обсуждался в некоей «пещере» под Кисловодском Зиновьевым и Бухариным вместе со старыми товарищами Григория Евсеевича по работе в Петрограде — Евдокимовым и Лашевичем, а также с Фрунзе — главкомом войск Советской Украины и Крыма, Ворошиловым — командующим войсками Северо-Кавказского военного округа.
Два с половиной года спустя, на четырнадцатом съезде РКП об этом совещании поведал сам Зиновьев. Поведал тогда, когда прежней «тройки» уже не существовало. Она распалась. Зиновьев и Каменев перешли в оппозицию, а Сталин, сохранив ближайшим соратником Молотова, сблизился с Рыковым и Бухариным, настаивавшим летом 1923 года на резком сокращении полномочий генсека.
23 декабря 1925 года, выступая с заключительным словом, Зиновьев то ли просто рассказал, то ли каялся в минувших заблуждениях.
«Дело шло о том, — говорил он, — как нам наладить работу впредь до восстановления здоровья Владимира Ильича. Все тогда еще, как я помню, уехали в отпуск с надеждой, что Владимир Ильич вернется к работе. Вот и думали, как же нам все-таки продержаться, если болезнь затянется (опасения тоже были), как нам поддержать равновесие. На этом совещании были представлены два мнения. Все участники совещания понимали, и всем им одинаково было ясно, что Секретариат при Владимире Ильиче это одно, а Секретариат без Владимира Ильича — это совершенно другое. При Владимире Ильиче кто бы ни был секретарем, кто бы ни был в Секретариате, все равно и тот, и другой играли бы ограниченную служебную роль. Это был организационный инструмент, долженствовавший проводить определенную политику.
Без Владимира Ильича стало всем ясно, что Секретариат ЦК должен приобрести абсолютно решающее значение. Все думали, как бы это сделать так, — было это, повторяю, до первой дискуссии с тов. Троцким, чтобы мы имели известное равновесие сил и не наделали больших политических ошибок, выходя в первое наше большое политическое плавание без Владимира Ильича в обстановке гораздо более трудной, чем ныне».