Авторитет тов. Троцкого всем известен, так же как и его заслуги. В нашей среде об этом можно не распространяться. Но ошибки не перестают быть ошибками. Когда мне случалось ошибаться, партия меня одергивала. Довольно серьезно Бухарину пришлось испытать на себе то же. Когда тов. Троцкий в 1921 году делал крупные ошибки, тов. Ленин выпустил две брошюры об ошибках тов. Троцкого, по всей России провели дискуссию и на партийном съезде тов. Троцкий оказался в небольшом меньшинстве.
И теперь вопрос у нас будет разбираться по существу, независимо от того, кто из нас в прошлом такие заслуги имеет.
Статья тов. Троцкого, повторяю, написана крайне туманно, но мы, большинство ЦК, явно видим в ней не поддержку, а помеху линии ЦК и единогласной ее резолюции. Мы в комиссиях и подкомиссиях совместно с тов. Троцким целую неделю вырабатывали резолюцию. Разумеется, все уступки, какие только возможно сделать, были сделаны, чтобы добиться соглашения с тов. Троцким, ибо мы ценим это соглашение. Да и кто же не ценит громадного авторитета тов. Троцкого в партии? Мы добились единогласия. И что же получилось? Была напечатана единогласная резолюция, а назавтра тов. Троцкий помещает свою статью, которая явно несомненно нарушает это единогласие.
Конечно, вы вправе потребовать от меня доказательство утверждения, что статья тов. Троцкого идет вразрез с резолюцией ЦК. К этому доказательству я и перейду».
Действительно, Зиновьев приложил все свое умение полемиста, чтобы убедить собравшихся в своей правоте. А для того привычно обратился к прошлому.
«Тов. Троцкий, — припомнил Зиновьев, — до вступления в нашу партию долгие годы со всей страстью, свойственной ему, защищал тот взгляд, что большевистская партия должна быть суммой различных направлений, различных фракций, различных групп и течений… По вопросу о ликвидаторстве тов. Троцкий не говорил сразу, что он защищает ликвидаторство по существу.
Мы говорили уже тогда: нет, мы не можем руководствоваться этой формулой… Мы говорили: для того, чтобы рабочий класс победил, нужна единая сильная большевистская партия, и мы не можем давать жить ликвидаторам, меньшевикам, мы должны их сжить со свету».
«Основная ошибка в статье “Новый курс”, — подчеркнул Зиновьев, — что в ней обнаруживается некоторое возрождение, некоторый ренессанс старых взглядов, признание “законности” отдельных течений и оттенков».
Продолжая речь, Григорий Евсеевич отметил еще два более чем серьезных расхождения со взглядами Троцкого. Он, отметил Зиновьев, «всей своей аргументацией обрушивается на партийный аппарат и пишет: “Новый курс вовсе не значит, что на партийный аппарат возлагается задача в какой-то срок декретировать, создать или установить режим демократии”. А далее, курсивом: “партия должна подчинить себе свой аппарат”».
«Следующее наше разногласие с тов. Троцким, — добавил Зиновьев, — относится к тому месту, где он говорит: “Перерождение “старой гвардии” наблюдалось в истории не раз. Возьмем наиболее свежий и яркий исторический пример — вожди и партии II Интернационала… ” Из всех названных тов. Троцким лиц живы только Каутский и Бернштейн, да и то ставшие политическими покойниками…
Так вот, если сравнивает так нас, желает этим построить тень на политическую линию ЦК».
Ну, а завершая речь, Зиновьев повторил свою основную мысль. Примиренческую:
«Но как бы мы ни расходились сейчас в ряде вопросов с тов. Троцким, само собой разумеется, что тов. Троцкий был и остается одним из наших авторитетнейших руководителей. Что бы там ни было, а совместная работа с тов. Троцким в Политбюро и в других органах необходима. И это обеспечено. Не верьте слухам, легендам и прочему. Разногласия были и будут. Партия решит, кто прав. А работать будем вместе, дружно»373.
2.
Речью Зиновьева 15 декабря, опубликованной сразу же петроградскими газетами, а 20 и 21 декабря перепечатанной еще и «Правдой», сдерживаемая до того критика Троцкого и его идей, высказанных в «Новом курсе», естественно, не могла завершиться, должна была неизбежно породить столь же резкие, категоричные ответы и наркомвоенмора, и его единомышленников. И чтобы если не прекратить, то хотя бы несколько приглушить конфронтацию, раскалывающую РКП все больше и больше, 17 декабря ПБ приняло постановление «Об обострении внутрипартийной борьбы». Скорее всего, подготовленное Зиновьевым. В пользу такого предположения говорят и дух, и суть, и даже отдельные фразы документа, использовавшиеся Григорием Евсеевичем не раз в его полемике с Троцким.
«Выступление т. Троцкого, — констатировало постановление, — на другой день после единогласно принятого решения Политбюро и президиума ЦКК о статье “Новый курс”, посланной непосредственно на партсобрания для оглашения, без какой бы то ни было попытки со стороны т. Троцкого предварительно сговориться в ЦК, несомненно затруднило единодушное проведение указанной резолюции».
И было постановлено: «Будучи несогласным с т. Троцким в тех или других отдельных пунктах, Политбюро в то же время отметает как злобный вымысел предположение о том, будто в ЦК партии или в ее Политбюро есть хотя бы один товарищ, представляющий себе работу Политбюро, ЦК и органов государственной власти без активного участия т. Троцкого… Разногласия в ЦК партии бывали не раз, как в те времена, когда т. Ленин непосредственно руководил работой ЦК, так и во время его болезни. Раскачивания между отдельными членами ЦК были самые разнообразные. Тем не менее, единство и дружная работа ЦК в деле руководства партией стояла всегда на первом месте».
Исходя из такой оценки разногласий, постановление потребовало: «Находя совершенно необходимым дружную и совместную работу с т. Троцким во всех руководящих учреждениях партии и государственной власти, Политбюро считает своей обязанностью сделать все возможное для того, чтобы дружная работа была обеспечена и впредь»374.
Предельно мирное постановление, однако, не привело, как предполагали в ПБ, к прекращению конфронтации со стороны Троцкого и его соратников. Потому-то вопрос о разногласиях и оказался в центре внимания пленума ЦК, открывшегося 14 января 1924 года. Предполагавшего всего лишь утвердить тезисы докладов, выносимых на обсуждение Тринадцатой конференции РКП: об очередных задачах экономики — исполнявшего обязанности главы правительства Рыкова, об очередных задачах партстроительства — генсека ЦК Сталина, о международном положении — председателя ИККИ Зиновьева, об итогах дискуссии — секретаря ЦКК Ярославского.
Сразу же после открытия пленума председательствовавшему на нем Каменеву в повестку дня пришлось внести изменения. Из-за плохого состояния здоровья Рыкова его выступление перенесли на второй день работы. Сначала же обсудили вопрос, стоявший на последнем месте, — об официальном распространении писем Троцкого и «46-ти». Решили все же их опубликовать, но как «закрытое письмо ЦК». Отвергнув предложение Зиновьева предпослать им историю оппозиции начиная с Десятого съезда. Затем предоставили слово Сталину для изложения своих тезисов и проекта резолюции об очередных задачах партстроительства.
Генсек сделал довольно краткий доклад, который именно поэтому и вызвал острую дискуссию. Точнее, язвительные, как всегда, реплики и замечания Радека, но главное — выступление как бы от имени всей оппозиции Пятакова. Выступление, продолжавшееся втрое дольше, нежели речь генсека. Именно оно, это выступление Пятакова — веское, с хорошо продуманными и подобранными доказательствами — и заставило Зиновьева подняться на трибуну.
Нет, Григорию Евсеевичу не было особой нужды выступать в поддержку предложений Сталина. Да еще со столь пространной речью. Если не с еще одним докладом, то во всяком случае — содокладом. Ведь участники пленума и без того готовы были непременно поддержать генсека. И все же Зиновьев, похоже, не смог противиться желанию произнести очередную пылкую речь. Свою, особенную. Подтвердить ею лишний раз мнение о себе как о главном борце с оппозиционерами и их взглядами.
Если это так, то вот отсюда-то, от явной спонтанности выступления Зиновьева и все особенности его речи на январском пленуме. Редчайшая ее неряшливость, нехарактерная для него. Фактически пересказ знакомого слушателям всего того, что он уже говорил прежде — на собраниях бюро ячеек в Москве и Петрограде, что публиковали газеты. Да еще и прямые повторы, в том числе цитаты из басни Крылова «Кот и повар».
Тем не менее, даже в таком, бесспорно непродуманном загодя выступлении проскочило немало того, что в ином случае, при иных обстоятельствах, Зиновьев никогда бы не высказал. Тем более — на пленуме ЦК.
«Сейчас самое главное, — начал Зиновьев, — надо понять, что за всем этим стоит в стране. И в этом отношении надо будет использовать предстоящий съезд Советов, так как там будет массовое представительство. Надо будет хорошенько прислушаться к настроениям. С точки зрения большевистской, ленинской партии мы против оппозиции абсолютно правы. Мы, несомненно, правы против этого рецидива меньшевистского ревизионизма. Но в том-то и дело, что ведь вся Россия не обязана быть большевистской. И в нашей партии есть слои, которые не были и не могут быть вполне большевистскими».
Высказав столь противоречащую всему, провозглашаемому партией, мысль, Зиновьев продолжил в том же духе.
«Что же стоит, — задался он вопросом, — за всем этим в стране? Трудно сказать сразу. Нужно дослушать, пощупать съезд Советов, но мне кажется, что за всем этим стоит то, что крепнет буржуазия, что растет стремление к политической демократии в стране. Стоит, с другой стороны, то, что крепнет и активизируется беспартийный рабочий и крестьянин (выделено мной — Ю. Ж. ).
Я перечитывал вчера свою первую статью (опубликованную “Правдой” 7 ноября —Ю. Ж.) и без авторского самолюбия должен сказать, что вопрос мною был, ей-ей, поставлен, в основном, правильно. В основном, я говорю, что за нас сейчас растет активность беспартийных рабочих. Эти рабочие,