— Ю. Ж.).
Считая настоятельно необходимым выяснение перед всей партией искажений, допущенных т. Троцким в истории партии и революции, поручить ПБ распределение соответствующих работ: Институту Ленина — немедленное популярное издание всех статей и документов Ленина за период с февраля по октябрь 1917 г., и Истпарту (Комиссия по истории Октября, революции и РКП, существовавшая тогда при Госиздате — Ю. Ж.) — переиздания «Правды» и 22 заменявших ее газет за 1917 г.»412.
Несмотря на то, что проект резолюции так и не был утвержден, спустя неделю он стал все же претворяться в жизнь. Сигналом к атаке на Троцкого послужила редакционная статья «Как не нужно писать историю Октября», опубликованная «Правдой» 2 ноября. Вобравшая в себя оценку книги, данную Зиновьевым и Каменевым в проекте резолюции, продолжившая разнос не содержавшегося в «Уроках», а того, что следовало ставить в вину Троцкому. Благо, в таком стремлении ее готовы были поддержать почти все участники событий 1917 года, для которых книга Троцкого стала оскорблением, лишившим их права называть себя творцами революции.
Начиная с ноября по всем партийным организациям страны — губернским, уездным, городским — начались заседания, призванные осудить книгу Троцкого и выразить свое отношение к ней. Заранее известное, даже уже сформулированное — сугубо отрицательное.
Именно так произошло в Ленинграде 10 ноября. Там, выслушав доклад Зиновьева о предисловии к книге Троцкого «1917», то есть о пресловутых «Уроках Октября», пленум губкома единодушно постановил: «Принять самые решительные меры и исчерпывающие меры для защиты ленинизма, против извращения истории партии, истории пролетарской революции»413.
Троцкий, как всегда в трудные минуты укрывшись в Сухуми, безмолвствовал. Хранили молчание и все его сторонники. Зато усердствовали руководители партии. «Правда» регулярно публиковала их статьи, доклады и выступления. Секретаря ЦК компартии Украины Д. З. Лебедя, наркома финансов Г. Я. Сокольникова, члена ПБ Л. Б. Каменева, генсека И. В. Сталина, заведующего отделом печати ЦК Я. А. Яковлева, члена ПБ Г. Е. Зиновьева…
Партия, обсуждая книгу Троцкого, выступила на редкость единодушно. Но того же о высшем руководстве никак сказать было нельзя. В их узком круге разгорелся спор о том, какие меры наказания следует применить к бессменному члену ПБ, одному из организаторов Октябрьской революции, герою гражданской войны и, главное, многолетнему соратнику Ленина.
Зиновьев вместе с Каменевым не могли простить человека, напомнившего партии об их минутной слабости в октябрьские дни. О слабости, которую они давно искупили беззаветной работой на благо социалистического строительства. Поэтому они теперь стремились воспользоваться действительно антипартийным, антиленинским выпадом своего давнего соперника, чтобы окончательно разделаться с ним. Снять его с поста председателя РВСР СССР и наркомвоенмора, добиться вывода из состава ПБ. Тем самым избавить Троцкого от каких-либо надежд стать преемником Ленина — вождем мирового пролетариата.
Именно такой вариант резолюции и предложил Зиновьев. Писал 4 января 1925 года Сталину: «Я набросал в Питере проект резолюции о Троцком. Думаю, что он мог бы лечь в основу обсуждения пленума (если, конечно, Троцкий не преподнесет новых фактов). Прошу еще до вторника разослать его всем нашим членам и кандидатам 7 (января — Ю. Ж. ), а может быть (решим во вторник), разослать его всем нашим членам ЦК». Сам же очередной проект заключил следующим: «Признать невозможной при нынешнем, созданным т. Троцким положении вещей работу т. Троцкого на таких постах, как наркомвоенмора и члена ПБ»414.
Предложил, но не встретил поддержки Сталина и Бухарина, к которым день спустя присоединился Томский. Согласившихся с тем, что данный проект можно положить в основу резолюции, но при одном важном исправлении. Троцкого отстранить от руководства РККА, но все же оставить в ПБ.
«Партии, — объясняли в письме 5 января Сталин и Бухарин, — выгодно иметь т. Троцкого внутри Политбюро в качестве 7-го члена, чем вне Политбюро; исключение из Политбюро должно повлечь дальнейшие меры отсечения от партии т. Троцкого, а стало быть, и других членов оппозиции, занимающих важнейшие посты, что создаст для партии лишние затруднения и осложнения»415.
Очередной пленум, как и было предусмотрено, открылся вечером 17 января 1925 года. Первым взял слово Сталин, чтобы разъяснить задачу, которую предстояло разрешить членам ЦК. И коротко рассказал о положении, сложившемся в партии после выхода «Уроков Октября» Троцкого. Пояснил: наркомвоенмор пытался ревизовать ленинизм и добиться коренного изменения партийного руководства. Завершая выступление, сообщил: есть три проекта резолюции. Первый предлагает исключить Троцкого из партии. Второй — снять с поста председателя РВСР СССР и вывести из ПБ. Третий — лишь снять с Реввоенсовета, но условно оставить в ПБ.
В пользу последнего, как тут же выяснилось, выступили представители крупнейших парторганизаций страны — Москвы, Ленинграда, Урала, Украины. Это же предложение поддержали и почти все выступавшие. Даже секретарь Ленинградского губкома Г. Е. Емельянов, верный сподвижник Зиновьева. Иначе поступил только Раковский. Заявил, что следует остановиться на одном из двух. Либо признать Троцкого действительно «повстанцем против партии» и вывести его из ЦК, либо оставить в ПБ, отказавшись от такой характеристики.
Резолюция пленума, принятая всеми, кроме двух, постановила: «1. Сделать Троцкому самое серьезное предупреждение», потребовав «полного отказа от какой бы то ни было борьбы против идей ленинизма. 2…. Признать невозможным дальнейшую работу т. Троцкого в РВС СССР. 3. Вопрос о дальнейшей работе т. Троцкого в ЦК отложить до очередного партийного съезда»416.
4.
Зиновьеву пришлось не только смириться с волей остальных членов руководящей группы («семерки») относительно Троцкого, но еще отказаться на пленуме от своей прежней стратегии — уповать на победу мирового пролетариата. Признать, что революционной ситуации ни в Европе в целом, ни в Германии в частности нет и что она даже не предвидится в ближайшее время. Следовательно, придется «строить социализм», вернее — поднимать экономику страны только своими силами.
Выступив на пленуме чуть ли не самым последним, чтобы не выпячивать кардинальную смену курса партии, Зиновьев попытался объяснить причины новых задач, вставших перед СССР.
«Можно было бы, — объяснял он, на этот раз делая акцент не на ожидании революции на Западе, а на угрозе нападения капиталистических стран, — сформулировать такой закон: по мере роста советского хозяйства в нашей стране, упрочения первой советской республики и усиления влияния Коминтерна приближается момент, когда международная буржуазия получит новый импульс, новый мотив для войны… А при нынешнем положении мы должны держать курс на затяжку, на большую осторожность, на то, чтобы получить более широкий (коминтерновский — Ю. Ж.) фронт»417.
Вряд ли кто-либо из участников пленума мог понять более чем странную логику такой мотивации: почему империалистические страны не нападают на СССР, пока он слаб, а обязательно начнут войну тогда, когда он восстановит свою промышленность, укрепит обороноспособность? Но никакого другого объяснения завуалированного отказа от подталкивания мировой революции Зиновьев измыслить пока не мог.
Отважился на честное объяснение только Сталин. 24 января, уже после окончания работы пленума, в «Правде» была опубликована его короткая заметка под явно надуманным предлогом — необходимость ответить некоему «Д-ву».
«Допустим, — писал Сталин, — что в течение пяти-десяти лет существования советского строя в России не будет еще революции на Западе… Думаете ли вы, что за эти пять-десять лет наша страна будет заниматься толчением воды, а не организацией социалистического хозяйства? Стоит поставить этот вопрос, чтобы понять всю опасность отрицания победы в одной стране (выделено мной — Ю. Ж.)»418.
К тому же — к не очень приятной, по сути, ревизии учения уже не только Маркса, но и Ленина обратился и Зиновьев на Четырнадцатой партконференции, открывшейся 27 апреля 1925 года. Ему пришлось еще раз мужественно признать: его прогноз о скорой победе революции в Германии, которая и разрешит все экономические проблемы России, оказался ошибочным. Несостоятельным. Но новую характеристику будущего, в отличие от Сталина, он прикрыл игрой слов, раздвоением привычного всем термина «революционная ситуация».
Зиновьев в докладе предложил рассматривать революционную ситуацию, во-первых, как «вообще», и во-вторых, как «непосредственную». Заодно поступил также и с понятием «стабилизация капитализма». Понимать под ней «стабилизацию вообще» и «частичную». Поспешил пояснить это не его личным мнением, а решением только что прошедшего Пятого расширенного пленума ИККИ.
Лишь затем Зиновьев перешел к иному. Изложил своими словами то, что было написано Сталиным. Ссылаясь на Ленина, напомнил делегатам: «построение социализма в такой стране, как наша», вполне осуществимо, но лишь при условии «если мы будем обеспечены от международного вмешательства». Однако добавил уже свое, личное, что «окончательная победа возможна только в международном масштабе… Без международной революции наша победа непрочна и неокончательна». И с привычным оптимизмом заключил: «Нашу страну с ее патриархальщиной, обломовщиной, полудикостью можно переделать в социалистическую»419.
Необходимость самим заниматься собственной экономикой ни у Зиновьева, ни у других делегатов конференции возражений не вызвала. К сложившемуся положению за последние полтора года уже привыкли. Зато неявное обсуждение вопроса — как это делать, каким путем пройти ближайшее десятилетие — показало, что большинство в руководящей группе все еще остается на старых позициях. Пока исключает необходимость индустриализации. Их же мнение выразил Каменев. Сказал, открывая конференцию: «Социалисти