После семи обширных цитат из работ Ленина содокладчик позволил себе вернуться к взглядам Бухарина. Привел отрывки из статьи его, написанной вроде бы давно, 8 февраля 1922 года, и констатировал: «Бухарин утверждает: обычно наша система хозяйственных отношений называется “государственным капитализмом”, но он, Бухарин, не согласен с тем. Почему? Да потому, что предприятия пролетарского государства он не считает государственно-капиталистическими… Но с другой стороны, они не являются и “социалистической производственной единицей» в строгом смысле этого слова, ибо понятие “социалистическое хозяй
ство» предполагает строго проводимую планомерность всего хозяйственного процесса, тогда как у нас, в особенности при условии новой экономической политики, момент планомерности отступает далеко на задний план перед моментом приспособления к рыночной конъюнктуре».
Конечно же, Зиновьев сознательно прибег к подтасовке, использовав для цитирования работу Бухарина почти четырехлетней давности. Ведь только подобный прием и позволил ему заявить: «Такие указания теперь рассматриваются, как вы знаете, не более и не менее как “ликвидаторство”, “безверие”, “пораженчество”». Благодаря тому Зиновьев обратил против Московской губпартконференции, за которой несомненно стоял Бухарин, все то, в чем она обвиняла ленинградскую парторганизацию.
«Вот почему, — продолжил Зиновьев, — приобретает такое большое значение заявление Н. И. Бухарина весной нынешнего, 1925 года. Заявление, которое, кажется, стало уже достаточно популярным из его статьи в (журнале) “Красная новь” (май 1925 года), где он открыто говорит, что по двум вопросам из всех тех, по которым он спорил с Владимиром Ильичом, он не согласен с ним до сих пор — по вопросу о пролетарской культуре и по вопросу о госкапитализме…
Нет совершенно иного выбора… Тут две точки зрения: или точка зрения Бухарина, или — точка зрения Ленина… Теперь, когда Владимира Ильича нет и Бухарин хочет свою точку зрения навязать партии, долг каждого из нас, здесь сидящих, тех, кто остается на позиции Владимира Ильича, сказать: а вот Владимир Ильич думал так-то и, по-нашему, он был прав. Если по этому поводу будут кричать о пораженчестве, ликвидаторстве, безверии и так далее, пусть кричат сколько угодно. Не думайте, что можно кого-либо из нашей партии запугать. Бросьте такие мысли, не запугаете никого».
Расправившись, как он полагал, с проблемой госкапитализма, а вместе с нею и с Бухариным, Зиновьев обратился к следующему вопросу, вызывавшему острые разногласия. К еще более значимому, запутанному. Продолжил открытый спор со своими идейными противниками, в том числе и с генсеком. Точнее, с высказанными им в политическом отчете утверждениями.
Сталин. «В связи с вопросом о крестьянстве у нас наметились в партии два уклона… Первый уклон состоит в преуменьшении роли кулака и вообще капиталистических элементов в деревне, замазывании кулацкой опасности… К чему приводит этот уклон? На деле этот уклон приводит к отрицанию классовой борьбы в деревне…
Второй уклон состоит в раздувании роли кулака и вообще капиталистических элементов в деревне, в панике перед этими элементами, в отрицании того, что союз пролетариата и бедноты с середняком возможен и целесообразен…
Если задать вопрос коммунистам, к чему больше готова партия — к тому, чтобы раздеть кулака, или к тому, чтобы этого не делать… думаю, из 100 коммунистов 99 скажут… “Бей кулака! ”… А вот что касается того, чтобы не раскулачивать, а вести более сложную политику изоляции кулака через союз с середняком, то это дело не так легко переваривается. Вот почему я думаю, что в своей борьбе против обоих уклонов партия все же должна сосредоточить огонь на борьбе со вторым уклоном»442.
Говоря так, Сталин, как и все политики, обращавшиеся к положению в деревне, совершил грубую принципиальную ошибку. Рассматривал середняка как более или менее постоянную социально-экономическую группу, между тем, она постоянно, ежегодно менялась. Часть ее, разоряясь, превращалась в бедняков, другая, укрепляя и расширяя свое хозяйство, становились кулаками. Те же ошибки оказались присущими и Зиновьеву с его соратниками, клявшимися в своей верности союзу с середняком.
Зиновьев. «Я должен начать с того, что, может быть, и не нравится, и покажется преувеличением кое-кому. Кто не хочет сказать по-ленински всю правду о кулаке, тот неизбежно должен своего соседа укрепить в недооценке середняка».
Лишь столь подчеркнуто противопоставив свои взгляды «кое-кому», то есть генсеку, Зиновьев начал излагать те идеи, которые его, вместе с Каменевым, Крупской, Сокольниковым, заставили воспринимать как одного из лидеров «второго уклона». Правда, говорил-то весьма своеобразно — постоянно подчеркивая свою верность союзу пролетариата и бедняка с середняком. Да еще и напоминая, что так он мыслил и прежде.
Сказал при закрытии 13-го партсъезда в мае 1924 года: «Интерес нашей партии заключается именно в том, чтобы организовать, с одной стороны, батрака и маломощного, а с другой — привлечь на их сторону лучшую часть середняков против кулака». На 21-й ленинградской губпартконференции, в январе 1925 года — «Не нужно бояться того, что середняк будет сытно есть. Если он сыт, это еще не значит, что он кулак. Нужно различать, нужно дифференцировать, как учил Владимир Ильич. Конечно, надо всячески обрезывать кулака, но не задевать при этом подлинного середняка».
Напомнил содержание своего доклада «Итоги 14-й Всесоюзной партконференции и 3-го съезда Советов», изданного брошюрой в мае 1925 года: «Я думаю, что наши постановления относительно земельной аренды и применения наемного труда в земледелии содержат в себе элементы отступления… Оно логически связано с НЭПом в целом. Мы хотим выровнять фронт, между прочим, для того, чтобы лучше обойти противника — кулака». И тут же задался риторическим вопросом: «Удерживаем ли мы подступы, пути к социализму в обстановке преобладания мелкого и мельчайшего крестьянства, в обстановке, из которой мы вырваться не можем? Только так должны мы подойти к нынешним решениям».
Наконец, сообщил Зиновьев и содержание брошюры «Некоторые материалы по спорным вопросам». Хотя и опубликованной «только для членов XIV съезда РКП», но вряд ли дошедшей до каждого делегата. Пересказал статьи Крупской, Каменева, Сокольникова, свою, ведь все они были направлены против опасности, исходящей из усиления кулачества.
Вопросил: «Были ли другие тогда толкования? В том-то и дело, что были, и вот здесь начинаются у нас разногласия. Другое толкование было незадолго до 14-й конференции и непосредственно после нее, и во время самой 14-й конференции. Другое толкование — это и есть то, что мы оспаривали…
Другое толкование связано, прежде всего, с лозунгом “Обогащайтесь! ”… Лозунг “Обогащайтесь! ” был и остается неправильным. Он шесть месяцев гремел по нашей стране. Его пыталась поправить статья Н. К. Крупской, которая не была напечатана… Лозунг “Обогащайтесь! ” стали потом еще больше развивать, всячески распространять и популяризировать. И этому немало содействовало неправильное представление обо всей нашей политике в деревне… Вот, например, тогда же была придумана версия, будто у Ленина было два стратегических плана — один в 1921 году и другой — в 1923… Работа тов. Бухарина о двух стратегических планах неверна».
Зиновьев критиковал не только Бухарина, но и Слепкова, Богушевского, Стецкого, Кантора, Спасского и «целый ряд других товарищей, которые наполнили наши центральные органы своими статьями. Вот если бы против этих-то товарищей открыли огонь, хотя бы в сто раз меньший, чем против Саркиса и ленинградцев, для партии было бы куда полезней, и мы имели бы гораздо меньше разногласий…
Во время октябрьского пленума было решено, что Слепков неправ, что надо выступить против него, что надо его одернуть. А назавтра, после того, как разъехались товарищи с пленума, это помешали сделать конкретно. Ни одного слова против него не сказано и до сих пор. Он — неприкасаемый». И повторил, чтобы усилить впечатление:
«На октябрьском пленуме приняли мы единогласно решение, которое мы безраздельно приняли, но от него начинают отступать, начинают говорить — я сейчас скажу, как начинают говорить: что, дескать, сейчас дело не в недооценке кулака». Однако назвал не Сталина, как можно было бы ожидать, а председателя ЦКК Куйбышева. Процитировав заявление того на московской губпартконференции, что уклон в раздувание кулака, «прикрывающийся левыми фразами, является значительно более опасным», нежели преуменьшение роли кулака.
Завершая данную тему, Зиновьев прямо обвинил в искажении линии партии, зафиксированной октябрьским 1925 года пленумом, не только Бухарина и Куйбышева. Еще и К. Я. Баумана — заведующего отделом ЦК по работе в деревне. Однако всякий раз безусловно имел в виду Сталина, и сказавшего о том в политическом отчете. Григорий Евсеевич пояснил свою мысль:
«Конечно, в 1925 году мы не можем различать классовую борьбу в деревне, но все-таки, когда я вам читаю выдержки, характеризующие настроение некоторых товарищей, то мне кажется, что в виде противоядия им не грех напомнить о том, что говорил Владимир Ильич о кулаке. Совсем не грех сказать, чтобы об этом знали бедняки, которых кулачье порой ведет за собой. Это не значит, что мы хотим раскулачивания. Мы, товарищи, в настоящее время слишком сильны, чтобы прибегать к этой мере или раздувать гражданскую войну в деревне. Мы боремся против этого. Это не значит, товарищи, что мы должны выдвинуть лозунг “Раздеть кулака, ограбить кулака! ”, но это значит, что мы должны дать такой лозунг, который бы правильно обозначил нашу политику. Мы должны дать знать бедноте, что мы не позволим кулаку раздевать и грабить ее».
Лишь высказав все это, Зиновьев вспомнил о ленинградцах, встал на защиту Саркиса, над которым вдосталь поиздевались на московской губпартконференции. Начал же с того, что напомнил резолюцию 13-го партсъезда: «Близится время, когда в партию будет входить вся основная масса пролетариата нашего Союза». И разъяснил: «Почему так страстно реагируют на Саркиса? Почему так страстно, повторю, на предложение, что надо побольше рабочих в партию? Что произош