ло после 13-го съезда?.. Прекратилось деклассирование пролетариата, активность бьет ключом, культурный уровень рабочего поднялся и так далее, и тому подобное. И вот по этому случаю нам предлагают пойти немножечко назад…
Я читал глубоко пессимистичную в этой части речь тов. Бухарина на московской конференции, который говорил, что такое теперь рабочий класс, сколько в нем нового непереваренного элемента сырья… Откуда это идет так много сырья? Разве мы не понимаем, что дело будет идти так, что основное ядро рабочего класса будет переваривать сырье, а не наоборот?» И Зиновьев решительно отклонил предложение принять в партию 40 % крестьян. «Я думаю, — заметил он, — все должны признать, что здесь неправильное устремление… Мы должны политическую активность крестьян организовывать другим путем — беспартийный актив вокруг советов, кооперации, исполкомов».
Завершая содоклад, Григорий Евсеевич обратился к вопросу о руководстве партии. Заметил, что «в ряде случаев твердой политики не было… Это надо видеть ясно, потому что какая же это твердая политика, когда у нас шесть месяцев гуляет лозунг “Обогащайтесь!»?..
Конечно, у нас лучший Центральный комитет, какой мы только знаем, но это не значит, что мы должны заниматься самовосхвалением, и это не значит, что мы будем принимать твердые жесты за твердую политику».
И лишь высказавшись по всем вопросам, затронутым в отчетном докладе Сталина, заговорил Зиновьев о том, что предшествовало съезду, породив небывалое препирательство двух крупнейших партийных организаций.
«В вопросе о Ленинграде, — твердо заявил Григорий Евсеевич, — политика была неправильная. Неправильно, когда ищут каких-то “зловредных агитаторов”… Если бы это было так, то почему эти “агитаторы» просили несколько раз устроить совместное совещание, прежде чем составить окончательное мнение?.. Делегации (парторганизаций на съезде — Ю. Ж.) отказываются выслушать ленинградцев. В партийной практике до сих пор такого случая не бывало…
Я думаю, что задача состоит не в том, чтобы изловить “зловредных агитаторов”, а дело в том, чтобы подумать хорошенько, почему это так случилось, почему в этом вопросе так страстно реагируют ленинградские рабочие. А я вам говорю, товарищи, — … против “Обогащайтесь!». Как бы вы ни назвали этих “зловредных агитаторов» из Ленинграда, рабочие-коммунисты протестовали и будут протестовать»443.
Далее началось нечто невообразимое. Практически семь дней выступавшие на съезде почти не вспоминали об отчетных докладах Сталина и Молотова. Говорили, в основном, о содокладе, обвиняя Зиновьева во всевозможных грехах. Задал же тон столь неожиданно возникшей дискуссии Бухарин. Первым назвавший и содокладчика, и ленинградскую делегацию «новой оппозицией» (поставил клеймо, оказавшееся несмываемым шесть последующих десятилетий). Поступивший так, чтобы любым образом оправдать себя перед делегатами съезда за свой антипартийный лозунг-призыв «Обогащайтесь!». А использовал для того то, что просто на слух выглядело достаточно убедительно. Критиковал Зиновьева, ставя ему в вину то, что говорил или писал… Ленин. Что сумел заметить и о чем сказал, выступая, только А. Д. Саркис, да и то лишь на пятый день жаркой дискуссии.
Не отставал от Бухарина и председательствовавший Рыков. Внезапно, без объяснений отказал А. С. Куклину, делегату от ленинградской парторганизации, в законном праве выступить в прениях. Не обращал никакого внимания на то, что оппоненты Зиновьева вместо четких, обоснованных фактами либо цитатами возражений вдруг как по команде стали вешать на содокладчика всевозможные ярлыки.
Называли Зиновьева вместе с членами ленинградской делегации «оформленной фракцией» — М. Н. Рютин, секретарь Краснопресненского райкома Москвы; группой, «левой ногой вступившей в то же самое мелкобуржуазное болото» — В. И. Полонский, секретарь Рогожско-Симоновского райкома Москвы.
О содокладчике и его выступлении говорили: «невозможное и неслыханное дело» — П. П. Постышев, секретарь Киевского губко- ма; «такая путаница нам не нужна» — А. И. Икрамов, секретарь ЦК компартии Узбекистана и Ташкентского обкома; «намечается группировка, возглавляемая т. Зиновьевым» — А. В. Медведев, секретарь Днепропетровского окружкома; «мы хотим, чтобы они (Каменев и Зиновьев — Ю. Ж.) подчинились железной воле большинства ЦК» — А. И. Микоян, секретарь Северо-Кавказского крайкома; «пусть т. Зиновьев послушает на съезде о своих ошибках» — Н. А. Угланов, секретарь МК…
О том же, с теми же грубыми, безответственными и крикливыми обвинениями выступили Г. И. Петровский — председатель ЦИК УССР, Н. К. Антонов — секретарь Уральского обкома, Г. К. Орджоникидзе — секретарь Закавказского крайкома, Л. М. Каганович — генеральный секретарь ЦК компартии Украины, А. А. Андреев — секретарь ЦК, Я. А. Яковлев — зав. отделом печати ЦК…
Поддержали же Зиновьева немногие. Конечно же, его соавторы по брошюре «Некоторые материалы по спорным вопросам» — Н. К. Крупская, Л. Б. Каменев, Г. Я. Сокольников. Кроме них — те, кто работал вместе с ним в старой столице — прежний и новый секретари Ленинградского губкома П. А. Залуцкий и Г. Е. Евдокимов, заместитель председателя РВСР и наркома по военным и морским делам М. М. Лашевич, председатель Ленинградского единого потребительского общества А. Е. Баканев, некоторые иные. Однако изменить настроение, господствовавшее на съезде, они не смогли. И Зиновьеву, выступая 23 декабря с заключительным словом, пришлось повторять уже сказанное в содокладе, только более сжато и четко. Настолько четко, что действительно стало напоминать, но не некую платформу оппозиционной группы, в чем его уже обвиняли, а своеобразный манифест. Не предлагавший ничего нового, а только отвергавший все, противоречившее сказанному и написанному Лениным.
В своеобразной преамбуле Зиновьев пояснил причины своего содоклада. Чистосердечно признал:
«Перед самым съездом нашей партии сделана была попытка достигнуть известного соглашения (с ним и Каменевым — Ю. Ж.)… и что ответственность за неприятие этого предложения падает на нас. Мы не приняли предложения потому, что это было не предложение мира… а требование нашей капитуляции… Это было предложение идейной капитуляции, а не только организационной..
Нам, правда, говорили, что можно еще смягчить отдельные формулировки… но дело все-таки не в них, а в существе вопроса. Одно из двух: если мы пораженцы, ликвидаторы, аксельродовцы, то с нами надо поступать по всем правилам строгого революционного большевистского закона… Второе, что мешало нам принять предложение, это его организационная часть. Предложение сводилось к тому, чтобы пересмотреть все постановления 22-й ленинградской партийной конференции, по крайней мере, в их организационной части. Другими словами, чтобы ленинградская организация была разгромлена с нашего согласия… И, наконец, одно или два места в самом докладе тов. Сталина (его опубликовали перед съездом — Ю. Ж.) еще больше укрепили нас в мыслях, что молчать нам никак нельзя».
Так Зиновьев рассказал делегатам и о письме Сталина от 8 декабря участникам 22-й ленинградской губпартконференции, и о письме четырех членов ПБ — Сталина, Бухарина, Рыкова, Томского и четырех кандидатов в члены ПБ — Калинина, Рудзутака, Молотова, Дзержинского, содержавшего требования «принять за основу резолюцию московской партконференции, смягчив отдельные места;.. членам Политбюро… не выступать друг против друга на съезде; отмежеваться от Саркиса… и Сафарова», ряд иных (это письмо Сталин вынужден был зачитать в тот же день, на вечернем заседании — Ю. Ж. 444)».
Лишь затем Зиновьев перешел к собственно заключительному слову. Содержавшему основные положения содоклада, сведенные в десять пунктов, почти в каждом из которых он продолжал полемизировать с Бухариным.
«Только ли отступление — НЭП?» — «Я должен самым решительным образом отмести попытки и горячее желание некоторых товарищей изобразить меня как человека, который воспевает отступление… видит в НЭПе только отступление».
«О лозунге гражданского мира». — «В настоящий период пролетарской диктатуры необходимы все более и более мягкие формы… необходимо изменять и улучшать эти формы диктатуры», что «связано с полосой хозяйственного строительства, оживлением Советов, профсоюзов, связано с революционной законностью, со всей нашей политикой в деревне».
«О строительстве социализма в одной стране». — Здесь как собственное кредо, привел слова Сталина: «Для организации социалистического производства усилий одной страны, как Россия, уже недостаточно. Для этого необходимы усилия пролетариев нескольких передовых стран. Поэтому развитие и поддержка революций в других странах является существенной задачей победившей революции»445.
«О госкапитализме» — «Наши национализированные предприятия являются, безусловно, предприятиями последовательно-социалистического типа. Но… мы должны иметь в виду, что социализма во всех отношениях при нынешней форме зарплаты, рыночных связях и т. п. там еще нет».
«О двух уклонах в партии и какой серьезнее». — Еще раз вспомнил постановление 14-й Всесоюзной партконференции (апрель 1925 г.): «одобрить политику ЦК, направленную на борьбу как против недооценки середняка, так и против кулака, не видящего кулацкой и частнокапиталистической опасности»; резолюцию октябрьского 1925 года пленума, констатировавшего: «решительная борьба с обоими уклонами есть непременное условие для предотвращения срыва политики партии в деревне».
«Философия эпохи» (о лозунге равенства) — сослался на свою записку в ЦК, в которой писал: «У нас не было и быть не могло речи о равенстве как лозунге дня… неравенство есть, неравенство неизбежно еще будет… в течение некоторого времени усиливаться… И в то же время в массах будет расти и крепнуть сознательное стремление к равенству».
«Регулирование состава нашей партии». — «Где наш контрбаланс против роста кулака, против нэпмана, против частного торговца и т. д.?.. Нужно держать курс на дальнейшее вовлечение новых слоев рабочих в партию, имея перспективу в течение ряда лет втянуть всю основную массу промышленных рабочих в партию».