Проект Зиновьева содержал следующие положения: «Считать директиву, данную Томским и Гумбольдтом (сотрудником ИККИ — Ю. Ж.), находившихся в Берлине, британской компартии, поддержавшей прекращение всеобщей забастовки, “глубоко неправильной и принципиально неверной”. Рассматривать капитуляцию Генсовета небывалой изменой. Оценить предложение Томского и Гумбольдта признанием неправды и повторением “лицемерной фразы обанкротившихся вождей Генсовета”».
Вместо данного текста ПБ постановило послать телеграмму, отмечавшую: с директивой Томского и Гумбольдта ПБ «не может согласиться, считая, что не было компромисса, а было предательство», подчиняться Генсовету нельзя, «его вождей надо критиковать и беспощадно разоблачать»477.
Так чем же отличались оба документа? Только одним — количеством содержавшихся в них строк. Однако ПБ отвергло проект Зиновьева. Скорее всего, в «воспитательных» целях. Лишь для того, чтобы глава ИККИ не забывал о своем новом месте в высшем партийном органе. И тем была предрешена последовавшая игра в пинг-понг. Заставила Зиновьева десять дней спустя сделать свой удар — рассказать о всеобщей забастовке в Великобритании на свой лад, в докладе «Всеобщая забастовка в Англии и ее мировое значение», прочитанном 21 мая в Московском университете. Доход от продажи билетов на который поступал в Фонд помощи продолжавшим бастовать британским шахтерам, а также и для поддержки нуждавшихся студентов МГУ.
Говорил Зиновьев исключительно о международном положении. О поражении Риффской республики (испанская зона Марокко) в ходе борьбы за независимость, шедшей с 1919 года. О восстании друзов, населявших юго-западную часть французской подмандатной Сирии, вспыхнувшем в 1925 году. О сложной политической ситуации, складывавшейся в Польше. Об экономическом состоянии Франции и Германии. О нараставшем противостоянии между коммунистами Китая и их недавними союзниками из партии Гоминьдан. Но главное внимание уделил Зиновьев всеобщей забастовке в Великобритании.
«Первым нашим словом, — напомнил он слушателям о том, что писал в “Правде” 5 мая, — когда мы узнали, что стачка действительно провозглашена, было предположение: движению угрожает опасность со стороны правых вождей… Забастовка разбила представление о том, будто бы во главе английского Генсовета стоят так называемые левые. Так думали до этой стачки. Стачка сорвала эту мишуру и показала, кто был подлинным хозяином Генсовета английских профсоюзов».
Осознавая, что такая оценка и уже хорошо известна, и в то же время непонятна — ведь два года советская пропаганда и он сам громко восхваляли создание Англо-русского комитета единства (АРК). Объявляли его первым великим шагом на пути к формированию единого рабочего фронта, неудержимо приближавшего мировую пролетарскую революцию. Более того, всего за полтора месяца до начала всеобщей забастовки в Великобритании VI расширенный пленум ИККИ (17 февраля — 15 марта 1926 года) не без сильного нажима Зиновьева принял, среди прочих, и такое решение:
«Англо-русский комитет, вызвавший радостный отклик в широких массах, означает новую полосу в развитии международного профессионального движения. Самый факт сближения между английским и советским профессиональным движением доказывает, что мировое профессиональное движение переросло рамки существующих интернационалов, что потребность в единстве настолько велика, что оно находит для себя новые организационные формы. Англо-русский комитет, состоящий из сильнейших организаций, Профинтерн и Амстердам (Красный интернационал профсоюзов; Амстердамский интернационал профсоюзов или Международная Федерация профессиональных союзов — Ю. Ж. ), доказывает на примере возможность создания единого Интернационала профсоюзов и совместной борьбы рабочих разных направлений против реакции, фашизма и наступления капитала.
Коммунистический интернационал горячо приветствует сближение между английскими и советскими профессиональными союзами и сделает со своей стороны все, что в его силах, чтобы помочь Англо-русскому комитету в осуществлении поставленной им цели»478.
И Зиновьеву пришлось попытаться объяснить столь странное обольщение.
«Как это случилось, — начал он оправдываться, — что в последние годы происходил своеобразный маскарад? Генсовет заключил сделку с нашим ВЦСПС — сближаться с коммунистами не у себя (то есть не в Великобритании — Ю. Ж. ), а в других странах допускается дельцами-оппортунистами — высказывался за международное единство и играл на первый взгляд как будто прогрессивную роль».
И снова повторил как рефрен: «Мы (Зиновьев, видимо, имел в виду не только себя, но и Троцкого, Радека, также писавших о враждебности британских профсоюзов классовой борьбе — Ю. Ж.) были совершенно правы, когда с первой же минуты забастовки предупреждали, что Генсовет становится во главе движения, чтобы предать его. Возглавить, чтобы обезглавить».
Прощаясь с собственными иллюзиями, надеждами на единый рабочий фронт, подчеркнул: «Генеральный совет оказался на службе у буржуазии. Великий кризис вскрыл всю гниль Генсовета… Непосредственный исход забастовки представляет собой не компромисс, а предательство, не соглашение, а измену, не нашу победу, а победу наших классовых врагов… Нужно твердо взглянуть на вещи, ни капельки не обманывая себя».
Завершил же Зиновьев разговор о значении событий в Великобритании объяснением ключевой, сложной, вызывающей споры проблемы. «Английская забастовка, — заявил он, — ставит заново вопрос о стабилизации капитализма. Ставит и решает его в новом свете. Мы вправе заявить, что анализ мирового положения, который дал Коминтерн, подтверждается, и в частности на примере английского рабочего движения». И произнес с необоснованным оптимизмом: «Теперь дан ясный ответ на вопрос о стабилизации капитализма… Если бы английские рабочие выиграли забастовку, то мировая революция сделала бы громадный скачок вперед. Победа английского рабочего класса явилась бы победой социализма в Англии и во всей Европе. Этого еще нет. Но у нас есть все основания сказать: то, что происходит сейчас, есть что угодно, только не стабилизация… То, что произошло в Англии, дает возможность, повторяю, подвести итог многим спорам вокруг стабилизации. Хороша стабилизация, которая приводит в главной стране европейского капитализма — могущественной Англии — ко всеобщей забастовке, продолжавшейся десять дней»479.
Зиновьев подтвердил в докладе свое твердое убеждение в том, что стабилизация капитализма не только относительна, но и, главное, временная. Иными словами, дал ту же оценку и в проекте тезисов для заседания ИККИ, который он подготовил по заданию ПБ.
По довольно точному конспекту Сталина он выглядел следующим образом:
1) стабилизация, конечно же, уже кончилась; 2) мы вступили или уже вступаем в полосу революционных взрывов; 3) тактика собирания сил и работа в реакционных профсоюзах теряет свое значение и отходит на задний план; 4) тактика единого фронта исчерпала себя; 5) мы должны строить свои профсоюзы, опираясь на движение меньшинства. Отсюда — предложение взять на себя инициативу разрыва с Генсоветом480.
Но и на этот раз партийный ареопаг отверг написанное главой ИККИ. Молотов и Бухарин начали убеждать генсека, находившегося в отпуске на Кавказе, что «Зиновьев пересматривает оценку стабилизации и тактику Коминтерна, обливает грязью проводившуюся до сих пор коминтерновскую политику с намеками при этом на ВКП и отдельных цекистов… Тезисы Зиновьева необходимо отвергнуть и противопоставить им политически четкие тезисы ЦК, включающие наше право и обязанность беспощадной критики и разоблачения правых и всех левых Генсовета, но не берущие инициативы разрыва с Генсоветом».
В тот же день, 1 июня, уже лишь Молотов пишет Сталину: «Наши тезисы, по-моему, должны иметь характер решительной атаки на попытки Зиновьева и Троцкого произвести коренной, хотя и трусливый, пересмотр проводившейся линии. Наши тезисы должны резко защищать правильность линии ИККИ, ВКП и ВЦСПС».
На следующий день Сталин коротко, категорично, без грубых выражений, как у Бухарина, ответил: «Видимо, они хотят английским вопросом отыграться и вернуть все, потерянное ранее. Надо их поставить на место». А 3 июня отправил Молотову пространное послание с развернутыми обвинениями тех, кого отныне считал идеологическими врагами. На этот раз — без излишней эмоциональности.
«Решительная борьба, — требовал он, — против Зиновьева и Троцкого, ведущих линию на раскол профдвижения, против единого фронта… Решительный отпор линии Зиновьева и Троцкого, ведущих к изоляции компартий от масс… Тезисы Зиновьева надо отвергнуть целиком как ликвидаторские». И добавил не менее важное: «Отклонение тезисов Гриши может вызвать шантаж насчет отставки, чего пугаться не следует ни в коем случае»481.
В тот же день появилось и второе (либо продолжение первого) письмо Сталина все тому же адресату. С более развернутым разъяснением «важнейших ошибок» Зиновьева — «вопросы английской забастовки, о Пилсудском и китайской революции». Генсек в нем не обратил внимания на то, что все перечисленные ошибки выражают последовательную, неизменную позицию Зиновьева как подлинного марксиста и верного ученика Ленина, не пожелавшего ставить ИККИ в зависимость от взглядов меньшевиков, то есть современных социал-демократов, какую бы форму они ни принимали. Следовательно, расценивал позицию Зиновьева с точки зрения правых. Правда, начал объяснения свои, расценив «ошибку» Зиновьева как некий «правый уклон», хотя и бездоказательно, что не подтверждалось конкретными делами.
В начале всеобщей забастовки в Великобритании, писал Сталин, Зиновьев на заседании ПБ якобы посоветовал направить британской компартии указание, в котором «не сказал ни единого слова о необходимости перевода общей забастовки на рельсы политической борьбы; не оказалось и намека на лозунг «Долой правительство консерваторов, да здравствует рабочее (то есть лейбористское —