– Не нужно было тащить тебя сюда, – проворчал он под нос, слегка встряхивая ее за плечи. – Теодора! Ты слышишь меня?
Она кивнула. Белые губы едва заметно пошевелились, но так и не разжались.
– Ну же, Тео, приди в себя, – голос Баглера стал немного мягче. Он никогда не видел ее строгие глаза такими растерянными, и это вдруг стало именно тем, что пошатнуло его нерушимое самообладание и холодность. – Все нормально, тебе не нужно больше на это смотреть… Прости.
Баглер держал ее лицо в ладонях и слегка успокоился, заметив, как сфокусировался и отвердел ее взгляд.
– Ты сможешь поговорить с ним? Это очень важно, Тео, хотя я ненавижу себя за то, что мне приходится просить тебя делать это сейчас. Но мы должны. Потом я сразу отвезу тебя домой, хорошо?
Она снова кивнула, не сводя глаз с его лица и ощущая, как приходит в норму дыхание.
– Умница. Веринг проводит тебя к хижине, да? Я приду, как только смогу, думаю, мне нужно еще несколько минут. Можешь дождаться меня, и мы вместе проведем допрос.
На этот раз она помотала головой отрицательно, но не потому, что отказывалась идти или ждать его.
– Это не он, – прошептала Теодора.
Баглер озадаченно взглянул на нее, убрал ладони с лица, уступив его холодному ветру, сжал ее плечи.
– Что ты имеешь в виду?
– Проводник этого не делал. Я… Я уже видела такие раны, точно такие же. Это сделал не человек.
Баглер ждал, нахмурив брови.
– Коронер скажет тебе то же самое.
– О чем ты? Если не человек, то…
– Это волк. – Теодора сделала глубокий вдох и нервно выдохнула. – Эту женщину растерзал волк.
Баглер ничего не сказал, лишь еще какое-то время вглядывался в побелевшее лицо, ничем не отличающееся теперь от снежного фона позади.
– Веринг! – крикнул Баглер и отпустил Теодору лишь тогда, когда из-за ледяного нароста появился высокий полицейский с покрасневшим от холода носом и с челкой, выглядывающей из-под шапки. – Проводи Теодору к хижине. Я подойду позже.
– Да, герр[3] Баглер, – кивнул Веринг и жестом предложил Теодоре пойти впереди.
Внутри хижина, предназначенная для туристов, совершающих восхождение к самой вершине, представляла собой воплощение скандинавского уюта: мягкий ковер, текстильные обои с темным ненавязчивым узором, декоративные деревянные подсвечники и желтые лампы на длинных шнурах разной длины. Узкий стол разграничивал пространство, отделяя зону с двумя двухъярусными кроватями от обеденной с мини-кухней. В прихожей, рядом с небольшим мягким диваном, стояла кованая вешалка, а на стене висело овальное зеркало в массивной раме из натурального необработанного дерева. Оказавшись внутри, Теодора ненадолго замерла возле него, ужаснувшись своему отражению. Но это так мало волновало ее сейчас, что она лишь стянула шапку и едва пригладила наэлектризованные волосы. По дороге в хижину холод подбодрил ее, вернулась способность рассуждать, и к тому времени, как оказалась у входа, она обрела как минимум готовность говорить и решимость отстоять свою точку зрения. Пережитое на вершине потрясение возродило в ней твердое, непреклонное желание быть услышанной. На этот раз.
Она не стала дожидаться Баглера, чтобы начать беседу с подозреваемым, и, расстегнув парку, попросила проводить ее к нему немедленно. Женщина-полицейский лет пятидесяти на вид приказала покинуть помещение всем, кто не задействован в допросе. Спустя какую-то минуту в темной комнате остались лишь Теодора, женщина, отдававшая указания, офицеры, дежурившие у входа, и подозреваемый.
В самом углу, сидя на полу за кроватью, как загнанная добыча, к стене жался маленький сухой человек. Теодора долго не могла рассмотреть его лица: он все время прятал его в коленях и для надежности прикрывал голову руками. Мужчина покачивался из стороны в сторону и что-то непрерывно шептал про себя. Теодора абсолютно не придавала значения его бормотаниям, – в ее практике это было чем-то обычным – пока не оказалась достаточно близко, чтобы разобрать слова. Она замерла и молча смотрела на него с минуту. Человек, загнанный или загнавший себя в угол сам, молился.
Справившись с очередным потрясением, Теодора достала из сумки блокнот, ручку и диктофон. Она отказалась от предложенного женщиной-полицейским стула и опустилась прямо на пол, строго соблюдая дистанцию между собой и человеком напротив.
– Вы слышите меня? – мягко спросила она. – Меня зовут Теодора, я хотела бы поговорить с вами.
Ее слова не возымели никакого эффекта.
– Я не из полиции. Я здесь, чтобы попытаться помочь вам и разобраться в произошедшем. Я бы очень хотела услышать вашу версию. – Она помолчала, дав ему время понять. – Если бы вы согласились поговорить со мной, вместе мы нашли бы выход. Поверьте, я искренне хочу понять вас и оказать любую необходимую помощь.
Она знала, что он смотрел на нее. А теперь и слушал, потому что монотонный шепот стал тише. Теодора заметила, как несколько раз он сбился и бормотал что-то только для того, чтобы не оставаться в тишине. Может быть, то, что она сидела прямо на полу, как он сам, или тихий голос, не такой, как у полицейских, общавшихся с ним до сих пор, но что-то его подкупило. Скрюченный в углу человек начал приподнимать голову, а Теодора продолжила, как будто ничего не замечала.
– Я здесь, чтобы проанализировать ваше состояние и помочь воссоздать события с вашей точки зрения. Но я не смогу сделать этого без вашей помощи. Знаю, возможно, вы многого не понимаете, и то, что случилось, напугало вас, но мы со всем разберемся. Вместе. Хорошо?
Мужчина замолчал и впервые приподнял голову так, что Теодора смогла отчетливо рассмотреть узкое лицо, самое обычное, незапоминающееся. Она одарила подозреваемого доброжелательным, уверенным взглядом, выражающим надежду на понимание и двусторонний контакт. Но в этот самый момент человек напротив вздрогнул, как если бы услышал выстрел в тишине, и, склонив голову еще ниже, чем прежде, принялся снова отчаянно бормотать молитвы вперемешку с бессмыслицей. Теодора вскочила и обернулась к сотруднице полиции, которая, не сдержавшись, громко хмыкнула, когда услышала обнадеживающие, наивные для любого стороннего слушателя слова Теодоры. Она, впрочем, тут же замолчала и мрачно насупилась, встретив полный ярости взгляд. Теодора жестом попросила ее к выходу. Не надев куртки, она выскочила на улицу и только теперь смогла дать выход злости.
– Вы что, издеваетесь?! – Она вовсе не собиралась срываться, но такой явный непрофессионализм привел ее в бешенство. Теодора понимала, что могла бы быть помягче, но происходящее вокруг ввергало ее в хаос, становившийся все сильнее с каждой секундой, обостряя чувства так, что на поверхности оставались лишь острые углы. – Вы понимаете, что значит разговор с нестабильным человеком? Одно слово, один только звук – как спичка в канистру с бензином. Он же готов был заговорить! Если мне не удастся наладить с ним контакт, мы никогда ничего не узнаем!
– Тише, фрекен Холл. – Это был Веринг. С момента ее прихода в хижину он топтался на улице и курил в ожидании дальнейших приказаний. – Давайте дождемся шефа.
– Да уж, было бы хорошо, – ядовито вставила женщина, выставленная Теодорой. – Он-то вас явно не похвалит, что подозреваемого оставили без надзора.
– Никого мы ждать не будем, – отрезала Теодора.
– Но таких указаний…
– Я отдала такие указания, – снова обрубила Теодора, чувствуя, как ледяной ветер заставляет тело неметь. – Веринг, идемте со мной. Будете присутствовать при беседе с подозреваемым. Наблюдайте, но не издавайте ни звука, пока я не закончу. Держитесь так, чтобы в случае необходимости могли среагировать, но при этом ваше присутствие не было навязчивым для него. Идемте.
Теодора развернулась и вошла в хижину. Она чувствовала каждый мускул, который постепенно расслаблялся в тепле, и от этого подрагивали руки с сильно покрасневшими пальцами. Теодора снова осторожно приблизилась к мужчине и опустилась на пол на то же место.
– Простите за все это. Я не отказываюсь от своих слов и очень хочу помочь вам. Помочь понять, что произошло. – Голос слегка сбился от холода. Большим усилием Теодора заставила тело перестать дрожать.
Мужчина в углу приподнял голову и взглянул на нее из-под бровей, не переставая бубнить. Его монотонные молитвы перешли в шепот, но теперь в нем улавливалась ярость. Он раскачивался из стороны в сторону, совсем как детская игрушка-неваляшка, которую не остановить, – она все качается, качается, и на ее деревянном лице застыла вечная и оттого слегка пугающая улыбка. Теодора подумала, что подозреваемый не видит ее. В его темных глазах не было никакой осмысленности.
– Если вы слышите и понимаете меня, – она говорила с ним как с ребенком, которого не был способен понять никто, кроме нее, и стоящий позади в тени ниши Веринг поразился тому, сколько внутри нее терпения и самообладания. Он-то уже давно встряхнул бы этого шута как следует. – Просто кивните, хорошо? Вы понимаете меня?
Наблюдавший Веринг был уверен в тщетности ее попыток и, когда спустя несколько минут терпеливых уговоров человек в углу осознанно и твердо кивнул, уставился на него во все глаза и чертыхнулся про себя. Все до единого полицейские, особенно те, кто прибыл раньше других, были уверены, что этот тип – невменяемый псих.
– Очень хорошо. Меня зовут Теодора, помните? Вы скажете мне, как вас зовут?
Она незаметно пододвинула диктофон поближе, не прерывая зрительного контакта с подозреваемым. Мужчина раскрыл рот, но не произнес ни звука. Он открывал и закрывал его несколько раз, совсем как рыба, и лишь на пятой или шестой попытке смог выдавить из себя невнятный громкий хрип.
– Как я могу к вам обращаться?
– К-кк-к… – Хрип обретал неприятную форму. – К-к-ккк-к… К-Карл.
– Карл. Вас зовут Карл. Очень хорошо, замечательно. Вам нужно говорить, Карл. С каждым разом будет проще. Вам что-нибудь нужно? Может быть, воды?
Карл энергично закивал. Теодора махнула Верингу, чтобы передал воды. Она повернулась и, не вставая, потянулась за стаканом, чтобы полицейский не подходил слишком близко. Проводник осушил стакан залпом, и Теодора попросила еще.