– Я прошу прощения, что вам пришлось провести здесь так много времени. Но даю слово, что как только мы с вами пообщаемся, вас… доставят в безопасное место.
Мужчина весь съежился, а Теодора мысленно отчитала себя за неосторожность. Она пыталась подобрать слова, но вышло все равно невпопад.
– Карл, если вам угрожает опасность, даю слово, что вас сумеют защитить. Никто не причинит вам вреда, хорошо?
Он снова кивнул, нерешительно, нервно. Внешне спокойная Теодора и сама начинала нервничать из-за односторонней беседы. Если он не заговорит…
– Черный. Большой и ч-ч-черный, – прохрипел Карл, заставив Теодору напрячься.
– О чем вы говорите, Карл?
Глупый вопрос. Она знала, прекрасно знала, о чем говорит Карл.
Теодора не заметила, как в хижине появился еще один человек, почти растворившийся в густых тенях, до которых не дотягивались ни слабоватые лампы, ни пасмурный свет с улицы. Суровый вид Стига Баглера заставил Веринга посторониться. Он бросил многозначительный взгляд на начальника, в который вложил все свое замешательство и неспособность принять собственное решение. Баглер даже не посмотрел на него, сосредоточившись на Теодоре. Он хотел прервать ее сразу же, как вошел. После того, что они обнаружили на месте преступления, в этом разговоре больше не было необходимости. Он мчался к хижине, оскальзываясь и почти прямым текстом послав к черту проводницу, потому что боялся за Теодору, но женщина, которая сидела на полу хижины с прямой спиной, собранная, непреклонная, сопереживающая, в помощи не нуждалась. Внешне она выглядела так. Это сопереживание, которое перекрывало в ней все другие чувства, привело Баглера в недоумение и состояние, близкое к слепой злости. Он сжал губы и, сунув руки в карманы, смотрел, как Теодора ведет беседу, выискивая слабые места, червоточины, но вовсе не для того, чтобы нанести по ним удар, чего этот выродок однозначно заслуживал, а чтобы облегчить боль. Вот что приводило Баглера в немое, злое исступление.
– Ч-черный. Там. Д-д-дда святится имя Твое, да придет Царствие т-т-Твое… Он там, там. – Все это подозреваемый проговорил, не меняя интонации, глядя на Теодору своими бессмысленными темными глазами.
– Карл, пожалуйста, соберитесь. Вы в безопасности здесь. Карл, о ком вы хотите рассказать? Не молчите, мы обязательно справимся со всем вместе, только не держите это в себе. Что вы пытаетесь сказать, Карл? – тихо проговорила Теодора.
Она чувствовала исходивший от него запах крови и пота, кислый запах страха и отвлекала себя, чтобы сохранять лицо бесстрастным. Карл поднял голову чуть выше, и она подумала, что он вернулся. Теперь он заговорит. Но тот посмотрел на нее как будто впервые. Вокруг темно-коричневых, казавшихся черными в плохом свете, радужек змеились лопнувшие, побагровевшие сосуды. Он искусал губы до крови, она запеклась, и рот его теперь выглядел рябым, бело-бурым.
– Это я сделал, – проговорил он, больше не заикаясь. Теодора отшатнулась, и как раз вовремя, потому что в следующую секунду Карл вскочил, выбросив вперед скованные наручниками руки, и заорал: – Это я сделал!
Оба мужчины у стены среагировали молниеносно. Не прошло и секунды, как Веринг прижимал подозреваемого лицом к кровати, придавив коленом поясницу, а Баглер склонился над Теодорой и поднял ее на ноги.
– Черный, черный! И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим![4] – орал Карл, наполовину заглушаемый матрасом. Он отчаянно пытался вырваться, но от тщетных усилий только снова начал хрипеть. – …И грехи! Их всех, всех убил! Ибо есть Царствие твое! И сила! И я есть сила, ибо я убил!
Баглер поднял с пола диктофон и остановил запись. Формально в ней уже не было необходимости, но лишней не будет. Он жестом отдал Верингу указания вывести преступника: на улице его уже ждали полицейские. Баглер обернулся к Теодоре и ненадолго замер в замешательстве: в комнате ее не оказалось, только сумка и блокнот валялись на полу. Он подобрал ее вещи и вышел, оглядываясь по сторонам. Теодора шла по льду таким быстрым шагом, словно ступала по взлетной полосе, хотя даже не надела кошек. Они так и валялись в снегу у хижины, где она бросила их, когда вошла. Баглер подобрал и их, надел свои и ринулся догонять Теодору. На таком ненадежном покрове, как лед, передвигаться ему было непросто. Нога все время ныла сильнее обычного.
На выручку Баглеру пришла сама земля: впереди ледник обрывался и резко уходил прямо в пропасть. Теодора стояла у края и, часто дыша, смотрела вниз.
– Как хорошо, что летать ты пока не умеешь.
Она обернулась на голос, но, когда Баглер преодолел последнее расстояние до обрыва, снова отвернулась, не желая встречаться с ним взглядом.
– Нужно было дождаться меня. – Он не стал отчитывать ее так, как собирался. – Мы нашли орудие убийства в ущелье, рядом с местом преступления. Результаты еще обрабатываются, но это формальность. Оно принадлежит ему.
Баглер вздохнул, переваривая все произошедшее.
– Мне вообще не нужно было тащить тебя сюда. Если бы серп нашли раньше… Но он был невменяем, и мы не могли…
– И сейчас не можете! – перебила Теодора. – Он и есть невменяемый. Он не убивал эту девушку, Стиг, это сделал волк. Он сказал так, потому что напуган до смерти.
– Что ты говоришь, Теодора? Он признал вину, орудие убийства найдено. Проводница подтвердила, что это его вещь. Мы обязаны арестовать его, и спорить тут не о чем.
– Если бы ты не сомневался, то не потащил бы меня сюда. Но что-то не складывалось, ты ведь и сам чувствовал! Эти увечья нанес не человек. Он признался бы в чем угодно в таком состоянии, потому что нестабилен и напуган. Он не знает ничего, кроме безотчетного страха. Разве так обычно выглядят люди, совершившие особо тяжкое?
– Да, если он и до этого был психом.
– Но он не был!
– Отойди от края, сейчас же, – приказал Баглер, но таким же тоном он мог бы сказать секретарше унести кофе, потому что он кислит из-за испорченного молока.
Теодоре захотелось наброситься на него с кулаками, потому что даже при всей суровости он сохранял беспристрастность и холодность. Ей было бы проще, если бы Баглер накричал на нее, проявил злость, как это делают все нормальные люди, как она сама делает. Теодора сделала несколько шагов назад и обернулась. Глаза Баглера замерли на ее подбородке, где наливалась кровью ссадина: подозреваемый все же сумел задеть ее наручниками.
– Знаешь что, этот человек – мой пациент, ведь ты пригласил меня не только как специального консультанта, но и врача. И как врач я заявляю, что он нуждается в срочной медицинской помощи. Ты не можешь арестовать его, пока не получишь результаты экспертизы.
– Ты сошла с ума? Ты открыто защищаешь убийцу.
– Я открыто защищаю подозреваемого, чья вина не доказана.
Вина. Подозреваемый. Она потянулась к поясу, но не нащупала сумки на месте. Взглянув на Баглера повнимательнее, заметила ее у него в руках и требовательно протянула ладонь.
– Дай мои вещи.
Она не стала ему ничего объяснять. Отыскав телефон, тут же набрала номер и, когда слегка удивленный знакомый голос поприветствовал ее, без предисловий затараторила, повернувшись к Баглеру спиной:
– Я нахожусь на месте преступления, мне очень нужна консультация. Ситуация такая: подозреваемый по делу об убийстве находится в состоянии шока, диагностирована астазия как следствие манифестации истерии и неспособность к принятию рациональных решений, а также нарушение артикуляционной моторики. Имеет ли полиция право арестовывать этого человека или, согласно закону, ему обязаны предоставить право на госпитализацию?
– Есть прямые доказательства вины подозреваемого?
Теодора замялась:
– Есть орудие убийства, принадлежащее ему, но результаты экспертизы еще не пришли.
– А сам он что говорит? Или он не говорит?
– Смысла в его словах мало, но… он как будто признал вину, но звучало это как бред сумасшедшего. Я точно знаю, что это был не он, Роман. Этому человеку нужна помощь. Неужели нет никакой лазейки?
– В такой ситуации… Боюсь, что нет, Теодора. Он безусловно имеет право на медицинскую помощь любого характера, но его обязаны поместить под стражу.
– Ясно, – выдохнула она в трубку.
– Где ты сейчас? У тебя там как-то шумно.
К вечеру серость начала растворяться в мягких лучах предзакатного солнца. Они уже не были яркими, но кое-где, отражаясь от ледяных скал, слепили, вынуждая прищуриваться. Ветер усилился. Он ревностно трепал одежду и волосы, как будто злился, что кто-то нарушает покой его острога, шумел в трубке, нарочно создавая помехи.
– Боюсь, мне пора. Спасибо за консультацию. Еще поговорим об этом позже.
– Конечно. Будь осторожна.
Он первым повесил трубку, а Теодора удивленно взглянула на потемневший экран. С чего бы Роман вдруг стал беспокоиться о ее благополучии? Она не успела дать мысли вырасти и подавила ее в зародыше, услышав, как неловко шагает по льду Стиг. Он победил. А ей захотелось сбежать. Оказаться как можно дальше отсюда. Не видеть, не слышать…
– Он убийца, Теодора, – вздохнул Баглер со спокойным равнодушием человека, который заранее знал, что победит. – Поехали домой. Ребята разберутся с телом и привезут тех, кто может выступить свидетелями, в город.
– Он потерпевший. Я знаю, о чем говорю. Ты же строишь гипотезы.
– И что же, хочешь сказать, это волк украл у него серп и зарезал жертву, так, что ли?
– Не смей шутить о таком!
Баглер вгляделся в ее белое лицо.
– Где ты видела это прежде?
– Что?..
– Ты сказала, что уже видела такие раны. Где? У кого?
Она застыла. Но на вопрос все же не ответила, хотя Баглер был первым, кто открыто спросил ее об этом за столько лет.
– Поступай, как велит тебе твой закон, Стиг. Но помяни мое слово, сломанная жизнь этого человека будет на твоей совести.
Теодора приблизилась к Баглеру, выхватила кошки у него из рук и двинулась обратно к хижине.