– Осторожнее. За такие идеи вас может запросто отвергнуть любое общество.
– И хорошо. Если мои идеи не примут, то зачем мне такое общество?
Роман долго смотрел в камин. Так долго, что потерял счет времени и несколько раз моргнул, прогоняя задумчивость.
– И вы так просто говорите обо всем этом? То есть вас ведь наверняка не раз ругали и отталкивали за такие взгляды.
– Конечно. Ну и что?
– Вы и не пытаетесь вписаться, – удивленно размышлял Роман, по-прежнему глядя на тлеющий огонь, как будто говорил сам с собой.
– Я не лгу.
– Что, никогда? Не верю.
– Почему?
– Так не бывает. Все лгут.
– Я – нет. Как и вы.
– Вы меня не знаете. Как вы можете судить?
– Я чувствую все немного острее… других. Я точно знаю, когда мне лгут, когда притворяются или жульничают. И потом, у лжи особый запах.
– И чем пахнет ложь?
Ульф втянул носом воздух и ненадолго прикрыл глаза. Его руки расслабленно лежали на подлокотниках кресла ладонями вниз, а голова была слегка откинута назад, как будто так он мог лучше разглядеть своего собеседника. Он открыл глаза и ответил:
– Поденкой.
– Разве у маленькой бабочки есть запах?
– У всего на свете есть свой запах.
– Почему же у лжи и поденки он одинаков?
– Поденка приходит в этот мир через сложный процесс линьки и развития, но живет в итоге всего день, не имея при том даже пищеварительного тракта. Это обман самой жизни. Разве может что-то тягаться с этим? Она есть как форма, но жизни ее не существует, потому что нет ничего, что делало бы ее по-настоящему живой. Ложь умеет казаться прекрасной. Парит над миром, блестя прозрачными крыльями и пуская блики по воде.
Роман вспомнил об остывшем кофе. Взял чашку, встал и подошел к роялю. Ульф смотрел то на него, то по сторонам. Он выглядел по-домашнему растрепанным, и любому другому это придало бы неряшливый вид. Но Ульфу перекошенный воротничок рубашки, расстегнутая жилетка и рассыпавшиеся волосы шли, и, казалось, причеши его и надень галстук – все испортишь и приведешь в нелепый вид.
– Так зачем вы убили учителя?
Роман не повернул головы, и внешне его лицо не приняло никакого выражения. Однако он застыл, остолбенел, так и не успев донести чашку с кофе до рта.
– Что вы сказали?
– Ну бросьте! С вами играть в скучнейшее «меня не поймаешь» у меня совсем нет желания. К тому же я не осуждаю. Просто любопытно. Никак не могу понять причину.
Роман ответил не сразу, но Ульф хотя бы добился того, что тот посмотрел на него. Он поставил чашку на рояль и обернулся.
– Как вы узнали?
– Вы сказали сами.
– Что за ерунда? Как? Вы что, какой-нибудь частный детектив под прикрытием? Что ж, это хотя бы как-то все объяснило.
– Вот это уже обидно!
– Объяснитесь.
– Я никакой не детектив. Как вам такое в голову пришло? Я настолько плохо выгляжу? – От возмущения Ульф вскинул руки ладонями вверх, выгнул левую бровь.
– Как вы узнали? – Роман отчеканил каждое слово. Ему хотелось подбежать и сдавить горло человека напротив и держать, пока оно более будет не способно прохрипеть ни звука. Он удерживал себя на месте с огромным трудом, с удивлением замечая, что почти не пытался оправдаться или хотя бы прикинуться непонимающим. Интуитивно Роман понимал, что в этом нет никакого смысла.
– Вы сказали, правда же! На будущее – будьте осторожнее со словами. И замечаниями.
Роман выжидал.
– Когда я спросил про мертвого учителя, я сказал, что его обнаружили в собственном доме, это было во всех новостях. Но нигде и никогда в сводках не упоминалось о том, что его обнаружили в спальне.
– Кто вы такой?
– Я вам не друг. Но я точно и не ваш враг. Вообще-то вы тут совершенно ни при чем, я никому не друг. Мое положение этого не позволяет. Но здесь я исключительно из любопытства. И немножко – тщеславия. Совсем чуть-чуть.
– Я не об этом спрашивал.
– На ваш вопрос я пока ответить не могу.
– Почему?
– Время еще не пришло.
– Так. И чего же мы ждем? Или этого вы тоже не можете сказать?
– Не могу. Мне запрещено говорить об этом. Но вы можете догадаться сами. Для вас это не составит большого труда. Нужно лишь чуть больше веры.
– Веры? Это в кого же? Я, боюсь, до крайности не религиозен.
– И замечательно. Это вера другого рода.
– Вот что, я не собираюсь играть в ваши игры! Вы в моем доме, куда я вас не приглашал. Не юлите.
– Вам нечем мне пригрозить. Но даже если бы было, уверяю, это пустая трата времени. Со мной такой подход не сработает, а вы глубоко разочаруете самого себя. Но что вы можете сделать, так это не пытаться ничего отрицать. Я никогда не лгу, не умею лгать, даже если бы и хотел это сделать. Я могу юлить, могу путать, пугать, наводить ужас или внушать страх, но не лгать. Это вам стоит знать обо мне. Да, я здесь из праздного любопытства. Оно слепо вело меня, но я начинаю думать, что не ошибся, следуя ему.
– То есть я теперь должен утолить ваше любопытство?
– О, я был бы очень признателен!
Все это звучало настолько странно, сюрреалистично-комично, что Роман вдруг рассмеялся, чем удивил Ульфа.
– Я ведь не шутил вообще-то, – сказал Ульф, сложив руки на груди.
– Да-да, с чувством юмора у вас проблемы. У меня тоже, как видите… Ладно, с любопытством понятно, – продолжил Роман, щелкнув языком. – А тщеславие при чем?
Ульф молчал, и Роман снова мрачно усмехнулся.
– Ну конечно, еще одна вещь, которую под страхом смерти нельзя говорить.
– Нет. Если хотите, я отвечу.
– Удивили! – Роман смочил пересохшее горло холодным кофе. – Что ж, будьте добры.
– Я всегда занимался одним и тем же, – начал Ульф, вытянув ноги. – Как и сказал, я преследую определенную цель. И пусть сначала она была мне навязана, но я давно ее разделяю и уже следую ей по собственной воле. Но, знаете, любое повторяющееся дело, каким бы оно ни было благим и любимым, грозит стать рутиной и придушить интерес, радость сюрприза, открытия. Я заскучал. Мне захотелось подогреть застоявшиеся чувства! Они как будто впали в спячку. Называйте это хандрой, депрессией, как хотите. Так что я сделал то, что делают все безнадежные авантюристы: бросился вниз головой с водопада. Как слегка безумный вор с душой романтика, не ценящий в жизни ничего, кроме подлинного искусства, чести и истины, и ради всего благого, что есть в мире, решается на воровство бесценного, пленительного полотна.
– И под… пленительным полотном вы подразумеваете…
– Вас.
Роман не хотел смотреть на него. Не хотел его понимать, не хотел ему верить. Однако мир Романа сделался цвета зеленой камеи.
– Вы очень занятный человек.
– Я хотел бы им быть.
– Вот что, я больше не буду задавать вопросов. Просто расскажите мне все, что, по-вашему, можете рассказать.
– Это не так много, как вам хотелось бы услышать.
– И все же. – Роман не сводил глаз с гостя, который слегка лениво рассматривал комнату и ее хозяина.
– Больше всего вам, пожалуй, хочется знать, почему меня заинтересовал ваш способ возмездия.
– Удивлен, что вы это так называете. – Роман отставил полупустую чашку и скрестил руки.
– Предпочитаю называть все своими именами. Да, мне известны все ваши убийства. И я не осуждаю ни одно из них, потому что все они были справедливым актом поддержания равновесия.
– Не могу понять, негодяй вы или псих.
– Всего понемногу, я бы сказал.
– Вы не осуждаете, потому что совершали то же?
– Нет, – быстро ответил Ульф. – Нет. Я никогда не убивал людей.
– Мне показалось или это сожаление?
– Может, отчасти, – пожал плечами Ульф. – Хотя нет, наверно, я бы ничего не поменял. Предпочитаю делать справедливые выводы, а не торопиться с бессмысленной расправой. Я сейчас не вас имею в виду.
– Я сказал о спальне лишь во время сегодняшнего разговора. Но ведь вы и раньше знали, что это сделал я?
Ульф кивнул.
– Поэтому пришли сегодня?
– Лишь отчасти. Никакой лжи, помните? Все, что я сказал, стоя на пороге, было правдой.
Ульф вздохнул, провел ладонью по волосам и снова огляделся.
– Этому дому нужна собака, – протянул он.
Помолчав, Роман спросил:
– Хорошо. Юлить вы все-таки мастер. Вы ждали, пока я по неосторожности признаюсь, но откуда вы знали о том, что я сделал?
– Я наблюдал.
– За мной?
Ульф снова кивнул.
– Хорошо. Допустим, вы пришли в мой дом, получили признание, удовлетворили любопытство. Что дальше? Не верю, что вы просто так исчезнете.
– Почему?
– Вы для этого слишком заносчивы. А еще любопытны, и если уйдете, то все было зря, вы так и продолжите маяться скукой. Чуточку безумный вор обязательно должен что-нибудь украсть, чтобы выйти победителем и оправдать свое звание, иначе никакой он не вор, а просто пустословный бандит, ничем не отличающийся от сотен других. А вы не такой. И я спрошу один раз. Что именно вы рассчитываете унести с собой, когда ваша авантюра закончится?
Ульф не ответил. Он молчал так долго, что Роман стал думать, что не ответит вовсе.
– Вы узнаете, когда придет время. Или раньше, если догадаетесь. Вам это не составит труда, – повторил Ульф слегка изменившимся голосом.
Роман подошел к окну. У него было такое чувство, будто ему завязали глаза и не выпускали из комнаты. Впервые в жизни жертвой оказался не другой человек, а он сам.
– Тронто Левис был первоклассным лицемером, который всю свою жизнь превозносил глупость и ложь, всячески унижал остроту ума и оригинальность, что и говорить о таланте.
– Он унижал и ваши способности?
– Много лет подряд.
– Зачем же вы так долго ждали?
Роман обернулся. Он глядел на человека в кресле у камина до тех пор, пока тот не пожал плечами вопросительно и даже как-то небрежно.
– Я никак не могу понять… Вы притворяетесь или действительно… – Он не договорил вслух, лишь про себя: «…действительно такой же, как я». – Ну ладно. Знаете, я бы хотел, чтобы вы ушли… Теперь наверняка.