– Тогда, в церкви, ты задала мне похожий вопрос. И я думал… Знаешь, если ты, само воплощение добродетели и правильных ценностей, сомневаешься в том, хороший ли ты человек… Что и говорить о других? Обо мне?
– Моя история определяет только меня, как твоя – лишь тебя. – Она взяла его руку со своего плеча и поцеловала пальцы. – Пей свой кофе.
– Я хотел…
– Что?
– Есть ли… – Он прочистил горло и сделал глоток, прежде чем задать вопрос. – Есть ли что-то такое, что ты презираешь больше всего, и чему, как ты думаешь, нет и не может быть оправдания?
– Да, – ответила Теодора и распрямила плечи, слегка отклонившись назад. – Убийство.
– Даже если это убийство очень плохого человека?
– Да. Ведь душу убийцы оно в любом случае погубит. Мы говорили про абсолют, так вот это он. Безусловное зло, которому нет оправдания.
Роман не успел ответить, да он и не собирался. В следующую секунду комнату пронзила трель дверного звонка, и удивленная Теодора, к которой второй раз за вечер пожаловал нежданный гость, успела заметить промелькнувшую на красивом лице напротив тень, подобную птице, бесшумно пронесшейся над озерной гладью.
– Странно… Извини меня, я открою.
Слабый поток воздуха обдал Романа тем самым ароматом, который приводил его в чувство опьянения во время поездки за город. Он ухватился за столешницу и сжал пальцы, глядя на то, как едва заметно волнуется коричневая поверхность недопитого кофе.
Голос гостя у входной двери, который показался Роману смутно знакомым, не дал ему уйти слишком глубоко в свои мысли. Одним глотком он допил то, что еще оставалось в чашке, и прошел в прихожую.
За порогом, так его и не переступив, стоял высокий широкоплечий человек в темно-сером длинном пальто и шляпе с небольшими полями. Его лицо было скрыто тенями, и лишь приглядевшись внимательнее, Роман признал в госте главу следственного отдела полиции Стига Баглера. Тот тоже узнал его не сразу. Когда Роман вырос за плечом Теодоры, негромкий разговор затих. Баглер смотрел на него так, будто перед ним призрак, существование которого человек в здравом уме не может принять. И если Роман не вполне понял, что значит этот взгляд, то Теодора обо всем догадалась, и в груди у нее заклокотала обида на то, что Стиг Баглер настолько шокирован, увидев в ее квартире мужчину, что буквально прирос к месту.
– Так мы можем поговорить? – спросил Баглер наконец. Его взгляд переходил с Теодоры на Романа и обратно, но вскоре он вернул выражение холодной отчужденности.
– Если это не терпит. – Теодора кивнула и отступила, впуская Баглера.
Пока он раздевался и возился в прихожей дольше, чем было нужно, она взяла Романа за запястье и увлекла в сторону.
– Это по работе, я думаю, ненадолго, но, вероятно, нечто срочное. Он здесь впервые, если ты это хотел спросить.
– Я подожду в гостиной, – только и сказал Роман, но ответ вышел слишком похожим на сарказм, потому что в квартире Теодоры было критически мало стен. – Помнишь, я рассказывал, как помог полицейскому задержать преступника в магазине? Так вот это он.
– Баглер? – поразилась такому совпадению Теодора, и ее восклицание донеслось до ушей начальника.
Он неловко приблизился. Хотя Стиг Баглер был готов тут же развернуться и бежать прочь, он этого не сделал. Его военная выправка бросалась в глаза. В плечах он был гораздо шире Романа, который спокойно смотрел на него, но поражался про себя, что это тот человек, с которым Теодора среди ночи отправляется на задания. Роман протянул руку.
– Кажется, мы с вами уже знакомы, шеф? Рад встрече.
– Взаимно, – пробасил Баглер, пожимая руку слишком крепко.
– Хочешь кофе? – спросила Теодора, радуясь хотя бы тому, что ей не пришлось их знакомить.
– Нет, благодарю.
– Мы можем поговорить здесь, если… – Теодора указала на кухонный остров и стулья.
– Да, подойдет, – перебил Баглер.
– Не буду мешать, – кивнул Роман, неловко заложив руки в карманы брюк. Он побрел к дивану в дальнем конце открытой гостиной и, взяв с пола первую попавшуюся книгу, устроился с ней в углу.
Баглер присел на краешек стула напротив Теодоры. У нее пересохло во рту. Теодора налила воды и сделала несколько жадных глотков. Она ожидала, что Баглер в своей привычной манере перейдет сразу к сути, как будто никаких формальностей и границ не существует вовсе, но, услышав его реплику, вскинула левую бровь.
– Я не хотел мешать, не думал, что…
– Что у меня кто-то есть?
– И это тоже.
– Да, у меня кто-то есть. Полагаю, вы даже знакомы.
Она хотела назвать Баглера по имени, как делала всегда, но сдержалась.
– Вот что я хотел, – чуть сконфуженно произнес Баглер, глядя то ли в стол, то ли на руки Теодоры, все еще сжимающие уже пустую чашку. – Веринг только что прислал мне фото с камеры видеонаблюдения на заправке. Мы уже давно следим за одним типом, который на время затерялся, но теперь внезапно снова объявился. Он прославился своей способностью исчезать в нужный момент, а также пособничеством в сборе скрытой информации. На том фото наш Гудини беседует с кем-то, чью личность сразу установить не удалось. Но только что Веринг узнал и это. Угадай-ка, с кем у него состоялось свидание.
– Это ты здесь начальник следственного отдела, так что просто…
– Твой сегодняшний гость. – Теодора почувствовала, как подпрыгнуло ее сердце, и метнула быстрый взгляд в угол, где сидел слегка хмурый Роман. – Бродд Полссон. – Баглер закончил предложение, и глаза Теодоры расширились еще больше.
Она не знала, заметил ли он ее взгляд, брошенный на Романа, однако попыталась увести разговор как можно дальше от него. Пока Баглер рассказывал о подозрительной деятельности Полссона, она внимательно слушала, но одновременно гадала, чем вызван был такой ее порыв. Что именно ее испугало?
– Он что-то сказал тебе, да?
– Кто? – Теодора разозлилась сама на себя и заставила себя сосредоточиться только на словах Баглера.
– Полссон, конечно. Зачем он приходил?
– Это смешно. Он, кажется, всерьез уверовал, что его сын болен и, представляешь, открыто намекал на то, чтобы я признала его невменяемым.
– Нет, это вовсе не смешно. Это подсудное дело.
– Не нужно говорить со мной как с дилетанткой, Стиг. Я работаю с тобой не первый день. В следующий раз, если он будет, разумеется, я запишу разговор.
– Я не… – Баглер вздохнул, как будто тщетно пытался объяснить что-то ребенку, причем уже не впервые. – Я вовсе не сомневаюсь в твоей компетентности, Тео, никогда не сомневался.
Он не называл ее так с тех пор, как их отношения стали нещадно портиться и, ускоряясь, неслись прямо в ту разжиженную дождями яму, в которой они увязли теперь. Теодору такое обращение и тронуло, и рассердило. Она прекрасно понимала, в чем суть его вопроса, но намеренно напускала на себя непонимающий вид, потому что в этот раз он должен был сказать. Хотя бы раз он должен был…
– Я беспокоюсь о тебе.
…сказать.
– Спасибо, Стиг, – тихо ответила она, когда он замолчал, сверля суровым взглядом столешницу между ними. – Если честно, я думаю, что Бродд Полссон очень недооценен. Он опасный человек, и он вовсе не считает, что его сын болен.
– Да уж, в его положении выбор не велик, но если и выбирать из двух зол, лучше, наверно, быть отцом глубоко больного человека, чем насильника и убийцы.
– Я думала о том же. Это наиболее вероятно. Он упорно пытался убедить меня в том, что Тейт болен.
– Не называй его по имени.
– Почему? Я всегда называю клиентов по имени. Это… помогает мне не забывать, что и у них есть душа, что ли… Живое сердце.
– У того ублюдка всего этого точно нет.
– Значит, ты заведомо уверен в том, что это он сделал?
– Да, уверен. И достаточное количество улик я соберу. Та девочка… Просто кошмар какой-то.
Баглер вздохнул и закрыл лицо руками. У него они были очень большими, с проступающими узлами вен, убегающими под манжеты рубашки. Он как будто стыдился того, что позволил себе проявить больше эмоций, чем того требовала работа. Теодора взглянула на Романа. Он казался увлеченным книгой и, сидя к ним вполоборота, не мог хорошо их видеть. Баглер все еще сидел, опустив голову, и Теодора едва коснулась его подбородка.
– Ты хороший полицейский, Стиг. Но чувства – это не слабость. Сострадание и забота – добродетели, которые даны далеко не всем.
Он посмотрел на нее, долго и пристально. Теодора не улыбалась. Ее захватило беспокойное, противоречивое состояние, под влиянием которого ей хотелось одновременно и бежать как можно дальше от этих глаз, и остаться сидеть здесь так долго, пока это просто не станет откровенно неприличным. Но, может быть, даже тогда…
– Мое дело все это исключает.
– Нет. То, что ты не должен давать волю эмоциям, вовсе не значит, что ты не должен чувствовать. Ты не один так думаешь, и благодаря таким вот «идеальным солдатам» у меня и есть работа. – Она попыталась пошутить, но сама не улыбнулась. – Хотя я бы предпочла, чтобы ее не было.
– Меняешь профиль?
– Нет. Но часто ловлю себя на мысли, что с плохими, испорченными людьми работать проще, чем с хорошими.
– И в какую категорию я попадаю?
Теодора посмотрела в глаза Баглеру. Ей вдруг захотелось вскочить и выпроводить всех. Роль судьи ей была неприятна.
– Ну, ты просто закрытый мазохист-самобичеватель с извращенным понятием о партнерских отношениях, – выпалила Теодора и тут же прикусила кончик губы. Она была уверена, что теперь Баглер точно рассвирепеет.
Он молчал. А потом, не оправдав ее ожиданий, Стиг Баглер рассмеялся.
– Это весь мой психологический портрет? – спросил он, все еще посмеиваясь.
– Нет. Далеко не весь. Твой потянет листов на пятьдесят.
– Да уж, это я бы почитал.
Роман смотрел в книгу, раскрытую на середине, где говорилось что-то о синтон-подходе и логической непротиворечивости, и ни одно слово не говорило ему абсолютно ни о чем. Напрягая слух, он пытался расслышать отголоски разговора. Позвоночник закостенел, когда Роман услышал смех, донесшийся из кухни. Он мог видеть только широкую спину полицейского и край плеча Теодоры. Пытаясь читать о логичном, он понимал, что чувства его таковыми не являются, и знал, что его настроение испорчено. Оно начало портиться еще до появле