ния Баглера, но теперь Роману было совсем противно. Он впервые чувствовал себя некомфортно рядом с ней, а то слово, которое она, не задумываясь, пустила в него, точно выстрел, теперь гремело в голове набатом, потому что уставшее, запутавшееся сознание сейчас ничто не отвлекало, и оно могло терзать себя вдоволь в темном углу большой гостиной.
Роман подождал еще несколько минут и поднялся, аккуратно положив книгу на диван. Стиг Баглер, точно по команде, встал одновременно с ним.
– Я уже ухожу, – то ли оправдался, то ли извинился Баглер, кивнув Роману.
Теодора подошла и взяла Романа под локоть, но тот не пошевелился. Ему показалось, что все это продиктовано лишь ее желанием доказать что-то полицейскому, и стало еще противнее от этой мысли.
– Я, думаю, тоже пойду, – сказал он, взглянув на Теодору, стоящую вплотную к нему. Ее пальцы сжались чуть сильнее.
– Тебе не обязательно уходить так скоро.
– Я приеду завтра, если ты захочешь.
Теодора пристально вгляделась в его лицо. По-прежнему держа его под руку, она увлекла Романа в сторону, к окну.
– Что случилось? Если ты разозлился из-за…
– Я не злюсь. – Ее растерянность пробудила в нем тихую нежность. Он поцеловал Теодору в лоб и улыбнулся. – Просто мне нужно ехать. Не сердись на меня.
– Я не сержусь. Но чувствую, что чем-то обидела тебя. Я права?
От ответа на этот вопрос его спас Баглер. Он нарочито громко возился у двери и теперь крикнул, что уходит.
Роман тоже направился к выходу. Теодора успела лишь махнуть почти скрывшемуся в густой тени лестничного пролета Баглеру.
– Постой же! – окликнула она Романа. – Ты уверен, что не можешь остаться?
– Извини меня, Тео. Я скоро тебе позвоню.
Он заколебался лишь долю секунды, прежде чем поцеловать ее. Теодора заперла входную дверь и, не двигаясь, стояла посреди опустевшей прихожей, растерянная и, что толку скрывать это от самой себя, напуганная. Она заметила, как засомневался Роман. Не думая о своих действиях, Теодора сложила чашки в раковину, убрала на место книгу, оставленную Романом, и села на диван, подтянув колени к груди. И просидела так до глубокой ночи, почти не двигаясь. Менялись только ее мысли, и чем больше они погружались в этот водоворот, тем становились темнее.
Роман остановился, не доходя до машины, услышав шорохи позади. Его слух отличался остротой, поэтому всегда улавливал даже малейшие звуки. Роман обернулся в поисках источника. Стиг Баглер все еще был здесь, копался в багажнике своей машины, наполовину исчезнув в нем. Наконец он выпрямился и сквозь пелену снега разглядел Романа. Баглер говорил по телефону и лишь махнул ему рукой. Роман же не пошевелился, и на какое-то странное мгновение Баглеру почудилось, что за ним наблюдает не человек, а дикий зверь. Он сбросил звонок и положил телефон в карман пальто.
– А ваше приглашение еще в силе? – спросил Баглер, глядя сквозь снег.
– Какое?
– Ну как же, ужин! Кажется, вы говорили, что живете в долине?
– Боюсь, свою силу оно уже утратило.
– Ясно. Тогда увидимся.
Роман отвернулся, сел в машину и тут же тронулся.
Снегопад усилился. На поворотах скорость приходилось сбрасывать до минимума, потому что мир вокруг обратился в хаос. Романа охватило чувство, которое он патологически ненавидел, презирал: чувство тупого оцепенения, и от него необходимо было избавляться. Он подавил несколько порывов вернуться к Теодоре, но, сделав это, лишь усугубил свое состояние. Он глянул в зеркало. Позади, в плотной снежной пелене, мелькнул свет. И уже не впервые. Роман доехал до знакомого съезда и свернул, тут же выключив фары. Мимо промчался автомобиль, и снежная пелена поглотила его. Для верности Роман подождал еще несколько минут, тупо глядя на погасшую приборную панель. У него не было причин скрываться. По крайней мере сегодня. Но стоило только пойти на поводу у иррациональности, как она подчиняла себе одно его решение за другим.
Роман выехал на дорогу и отправился не туда, куда планировал, почувствовав почти физически, как это решение меняет ход ночи.
3
В доме горел свет. Лес крепко обнимал его загрубевшими руками, словно боялся потерять. В ночи он выглядел угловатым, пугающе-мрачным, но эту беспросветность разбавлял янтарь окон: темнота вокруг дома приобретала мягкий позолоченный контур и у самых стен уже казалась не пугающей, но притягательной, обещающей ответ на глубинный неудобный вопрос, который не задают при свете дня, потому что тогда становятся слышны все его несовершенные червоточины. В большом зашторенном окне колебался силуэт. Он двигался, то исчезая, то появляясь вновь, пластичный и живой – пламя свечи, единственной найденной в эту темную ночь.
Лишь приблизившись к входной двери, Роман различил звуки музыки: басы и ударные, нечто отдаленно знакомое. Он постучал. Деревянная дверь на ощупь была гладкой и теплой. Музыка не стихла и ничего не произошло. Роман попробовал надавить на ручку. Она поддалась, и на него пролился свет, до сих пор надежно хранимый жадным домом.
Внутри было очень тепло, но Роман не снял пальто, как будто предчувствовал, что его тут же выставят вон. Он разулся и медленно пошел по длинному коридору на звук, который лился из самого сердца дома. Привыкший к упорядоченной строгой классике, Роман поморщился, различив хаотичные ударные и ритмическую пульсацию электрогитары.
Длинный коридор был темным, как будто лес все же смог проникнуть и завладеть им. И только в глубине коридоров дом переставал казаться таким. Стены, наполовину обшитые деревянными панелями, а выше выкрашенные в графитовый цвет, взбегали к высоким потолкам с бронзовыми люстрами. Все это дому шло, делало его не мрачным, а интригующим, даже уютным. Он словно вбирал равное количество тьмы и света и создавал из них идеальный баланс. Оглядываясь, Роман почувствовал это. Он был уверен, что, оказавшись внутри, тут же пожалеет об этом и захочет сбежать как можно дальше и быстрее. Но бежать ему не хотелось. Он шел дальше.
Музыка гремела в просторной комнате в дальнем углу дома. Дверь туда была прикрыта неплотно, и Роман толкнул ее самыми кончиками длинных пальцев, надеясь, что она не станет скрипеть.
Хозяин дома был в комнате один. Босиком он переступал по ковру в центре, танцуя в возмутительном несоответствии ритму. Глаза Ульфа были закрыты, голова слегка откинута назад. Он танцевал, широко раскинув руки. Полностью расстегнутая и нехарактерно белая для него рубашка выбилась из-за пояса свободных темных брюк. Если бы Роман случайно вошел в ванную или спальню в самый неудобный момент, он не мог бы чувствовать себя более неловко, чем теперь. Он не двигался и не сводил глаз с Ульфа, и скоро ему стало казаться, что тот знает о его присутствии, как если бы сам открыл дверь и впустил гостя. Ткань тонкого свитера прилипла к спине под пальто.
– Изучаю разнообразие человеческой музыки на досуге. – Ульф открыл глаза и опустил руки, хотя все еще стоял спиной к Роману.
– «Колокола преисподней»[20]. Как… тривиально.
– Не стоит оскорблять хозяина в его же доме, тем более когда вошел без стука.
Ульф обернулся. Черные волосы совсем растрепались, лезли в глаза, но смахнуть их он не потрудился.
– Я… не знаю, почему я это сделал. Ты что же, дверь совсем не запираешь? А грабителей сразу в ад?
Зеленые глаза недобро полыхнули.
– Я не имею отношения ни к аду, ни к раю. Запомни это.
– Я не должен был входить. Это очень грубо.
– Раз я не запер дверь, значит, не против гостей. Разве это не очевидно?
– Или у тебя ранний Альцгеймер.
– Ты не снял пальто. – Ульф тряхнул головой и приблизился на несколько неслышных шагов. Он поставил правую ногу на пуф рядом с креслом, точно позировал невидимому скульптору.
– Я скоро умру. Могу себе позволить.
Ульф усмехнулся, слегка обнажив зубы.
– Не сегодня. Раздевайся.
– Я не самый лучший гость.
– Нет, не самый. Но здесь твои мысли тебя не достанут.
– Что ты…
– Ты слишком много иронизируешь, когда тебе больно.
Роман повесил пальто на подлокотник второго кресла и прошелся по комнате, увеличивая расстояние между собой и Ульфом.
– Плохой день?
– Плохие обстоятельства.
– Ужинать будешь?
Роман выглянул в окно. Непринужденный тон Ульфа, пластика движений и спокойствие голоса действовали как обезболивающее для уставшего сознания. Почему-то Роман нашел отказ неприличным, несвоевременным. Он кивнул.
– Только не чертова паста! – прорычал Роман себе под нос.
Они ужинали, сидя за большим столом из красного дерева, на поверхности которого медные блики посуды играли в ленивую чехарду. Роман словно в первый раз поразился умению Ульфа готовить. Он ел с аппетитом, какого не чувствовал уже давно, усиливая сводящий с ума вкус хорошим вином.
– Что ж, это было впечатляюще. – Роман слегка отодвинул пустую тарелку от себя и взглянул на другой конец стола.
– Благодарю!
– У вас, демонов, что, есть особые поварские курсы?
– Давай-ка договоримся. – Как и в прошлый раз, Ульф сразу же отбросил всю веселость и небрежность, налет которых до сих пор покрывал его фразы серебристой пылью. Роман догадался, что его это злит. Ему было любопытно. Он любил играть с опасностью. – Я не демон, но и не ангел. Я не имею никакого отношения в равной степени ни к аду, ни к раю. Я – существо духовное, старейшее и самое важное. Именно я регулирую баланс Вселенной, восхвалять который все вы, люди, так любите. Я – механизм, отвечающий за то, чтобы стрелки часов бежали без перебоя. Я и жизнь, и смерть, и добро, и зло. Я – суть. – Произнося эти слова, Ульф приподнялся со своего стула, упираясь ладонями в стол и наклоняясь вперед. Его яркие, почти что ведьмовские глаза заблестели, стали глубже, как будто готовились поглотить недоверчивого собеседника в наказание за непросвещенность. – Только такие дилетанты, как ты, могут называть меня дьяволом, чертом, бесом и что вы там, люди, еще понапридумывали, чтобы самих себя запугать!