Чтобы понять это, Теодоре хватило пяти минут. В течение остального времени она просто слушала, прикрыв глаза и борясь с нарастающей головной болью, хотя она была почти что приятной.
Она стояла, прижав ладонь к стеклу. Казалось, кончиками пальцев она касается тех, кто ступает по площади внизу. Одна неторопливая фигура, мелькнувшая под мизинцем, показалась знакомой. Теодора отняла ладонь и пригляделась.
Ульф прогуливался по площади своим привычным непринужденным шагом. Даже отсюда было видно, как он выделяется среди других людей. Он смотрел по сторонам и прижимал к уху телефон. Когда он оглянулся, Теодора смогла рассмотреть его лицо и заметить, что он улыбается. Беседой он явно наслаждался. Она не хотела думать, чей голос заставил его рассмеяться.
Теодора следила за его фигурой, пока танцующим шагом он не скрылся в проходе между белой гостиницей с выступающими из стены черными козырьками над окнами ресторана и баром, особенно популярным у туристов. Она хорошо знала, что если кто-то и мог помочь ей разобраться, так это он. К этому моменту ей было известно и то, что черно-белый снимок дома на распечатках Баглера был когда-то домом того самого Отто Олсена и его семьи, а теперь принадлежал Ульфу. Он всегда стоял по соседству с домом Романа, оставшимся ему от отца.
Теодора так и видела ироничную улыбку Ульфа, но не могла заставить себя поехать к тому дому. Она снова взглянула на площадь, потом на часы. Встреча с пациентом отменилась в последний момент. Странно, ведь он никогда не переносил сеансы. Она оделась и еще раз взглянула на площадь. Ульфа нигде не было видно. Спускаясь в лифте, Теодора надеялась, что никого не найдет и ей придется вернуться в кабинет.
Она нашла его у входа в кафе, известного своим тыквенным элем и латте с добавлением коричного ликера. На лице Ульфа отразилось удивление, которому Теодора не поверила. Тем не менее он был приветлив, и говорить с ним было приятно.
– Вот уж не думал, что когда-нибудь буду рад встрече! Уж простите. – Он усмехнулся, но по-доброму.
– Могу ответить тем же. Вы не торопитесь?
– Нисколько! Вот только заберу свой кофе. Позволите вас угостить?
– Пожалуйста.
Ульф что-то проговорил парню, принимающему заказы. Если Теодоре приходилось приподниматься на цыпочки из-за не совсем удачного расположения окна, Ульф мог просто слегка наклониться. Как и всегда, он сиял улыбкой, небрежной аккуратностью и харизмой.
– Я собирался посмотреть гору Ульрикен. Составите мне компанию? Заодно сможем и поговорить не торопясь.
– Спасибо. – Теодора приняла бумажный стакан с крышкой из его рук. Это оказался кофе с можжевеловым ликером. – Вы без дела не сидите, да?
– Разумеется. И вы меня отлично понимаете!
Теодора с некоторым сожалением качнула головой и вместе с Ульфом пошла вниз по улице, мощенной истертым булыжником и продуваемой ледяным северным ветром.
До канатной дороги они доехали на машине Ульфа, а после фуникулер домчал их до вершины вместе с небольшой группой туристов. Ульрикен – самая высокая из Семи гор Бергена, откуда открывается фантастический вид на девственную долину с ее монолитными скалами с одной стороны и город, врезающийся во фьорд, с другой. С вершины все словно выглядело иначе. Здания далеко внизу подбегали к воде разноцветными пятнами, особенно яркими у самого берега. В другой стороне прямо из земли, густо поросшей горчичным и ярко-зеленым мхом, торчали хребты серых скал. Они навевали чувство спокойствия, потому что сами были чем-то вечным и понятным, приземленным, обычным, но вместе с тем бесконечно очаровательным и мистическим.
– Отсюда видна Атлантика. – Теодора искренне улыбнулась впервые за день. Прищурившись от серого из-за низких облаков света, она указала вдаль, где ярко выделялась длинная, насколько хватало обзора, голубая полоса, уходящая к облакам туманом цвета сицилийской бирюзы.
– Завораживающий вид, – согласился Ульф, становясь рядом. – Так красиво, что аж есть захотелось! Вы как? Голодны?
Теодора кивнула, отметив про себя справедливость такого неожиданного утверждения. Они отошли в сторону, к теплым плоским сланцевым скалам. С собой у Ульфа был небольшой рюкзак, который он пристроил рядом, на земле, а сам уселся на камень. Теодора последовала его примеру, и тогда Ульф протянул ей один из двух заблаговременно купленных сэндвичей. Развернув бумагу, он заглянул внутрь и кивнул, как будто самому себе.
– Что-то я не замечала за вами приверженности вегетарианству, – сказала Теодора, подозрительно глядя на салат, помидоры и мягкий сыр внутри небольшого багета.
– У них индейка кончилась, – пожал плечами Ульф. – Пришлось брать что дают. Удачно, да?
– Слишком. Но спасибо.
Теодора жевала сэндвич, почти не чувствуя вкуса, только лишь для того, чтобы желудок перестал донимать ее голодными спазмами. Ульф снова потянулся к рюкзаку, и на этот раз крупная рука передала Теодоре бутылку с водой.
– Не возражаешь, если мы наконец перейдем на ты?
– Думаю, мы слишком много знаем друг о друге, чтобы этого не сделать.
Зеленые глаза странно блеснули. Ульф кивнул и улыбнулся, продолжив жевать.
– Странно, что ты здесь впервые. Зная тебя, кажется, нет такого места, которое бы ты не видел.
– Мне это льстит. Но я многого не видел и еще больше не испытывал.
– Например?
– Не обедал на вершине поразительно красивой горы с не менее прекрасной женщиной, которая меня терпеть не может. Плюс один в копилку!
– Если ты таким образом напрашиваешься на комплимент, то не выйдет.
– Напротив, я пытался сделать его тебе.
Теодора пристально вгляделась в лицо, обращенное к ней со спокойным прямодушием. Сделав несколько глотков, она сказала:
– Я случайно увидела тебя из окна, когда ты пересекал площадь. Ты говорил по телефону. С Романом?
– Почему ты так решила?
– Это было моей первой мыслью. Знаешь, обычно она оказывается верной, даже если это что-то, в чем мы вовсе не уверены. Просто подсознание генерирует правильный ответ еще до того, как мы начнем анализировать, вспоминать и напряженно думать.
– Я говорил не с ним.
– Ты надолго в Бергене?
– Не думаю.
– Но купил дом?
– Цена была привлекательная.
Ульф искоса взглянул на нахмурившуюся Теодору.
– Такт не позволяет тебе спросить. Мне это нравится. Нет, я не привык считать деньги. Я уважаю их, потому что деньги – это благородный, но все же инструмент достижения цели. Разумеется, тогда, когда приобретены они также благородно. Но сами по себе они не имеют для меня значения. Цена и ценность не равны.
– Это разумно.
– У вас, кажется, какие-то сложности? С Романом.
– Бессмысленно спрашивать, что он тебе рассказывал, не так ли? Такт опять не позволит тебе сказать.
Ульф улыбнулся скорее глазами, чем ртом.
– Практически ничего, если честно. Он не говорит о ваших отношениях, и это одно из качеств, которые я очень уважаю в нем. Я считаю, любые отношения, особенно крепкие и правильные, должны быть тайной, хранимой лишь теми, кто в них вступает.
– А вас с ним что за отношения связывают?
– Тайна. Помнишь?
– Не слишком ли их много для одного?
– Да, многовато, – протянул Ульф, скомкав обертку от сэндвича и убрав ее в крайний карман рюкзака. – Я и сам ему то же говорил.
– Тайна… – Это слово Теодора не то выдохнула, не то выплюнула. – Очень своеобразный и неоднозначный механизм с точки зрения психологии. Это то, что контролируется подсознанием и вроде бы должно быть направлено на то, чтобы успокоить наши чувства. Как невидимый буфер в мыслях.
Ульф внимательно слушал ее, слегка подавшись вперед, и Теодора продолжила:
– Цели и желания передаются подсознанию. Оно же устроено так, что любыми способами пытается удовлетворить желания и потребности человека. Отсюда, кстати, различные видения, галлюцинации, а еще самообман и подмена ценностей. Сложность в том, что свои цели человек чаще всего формирует сознательно, но вот истинное положение вещей сознанию недоступно. Поэтому подсознанию приходится изобретать свою собственную систему ценностей, чтобы, следуя им, человек шел к своей настоящей, осознанной цели. Но иногда происходит так, что конечная цель оказывается слишком сложна и неподъемна, и в таком случае подсознание, не в силах справиться с шаблоном, как бы оттесняет сознание, перетягивает контроль на себя, и человек вдруг заявляет: «Я не знаю, почему я так сделал. Что-то нашло на меня! Это вышло случайно!» Если говорить уж совсем метафорично, то это как ангел и демон, живущие в каждом из нас. Разум, сознание руководствуются неоспоримой логикой, они рациональны. Подсознание – нет. Это хаос, который есть внутри каждого. Самая сложная задача для человека – удерживать равновесие и сохранять баланс между четким порядком и разрушительным хаосом. Сознание основывается на принципах, ценностях и логике, которые формирует и выбирает само. Подсознание, наш демон, коварно. Оно прекрасно знает о стремлениях разума, но оно хаотично. Один из самых его любимых приемов в борьбе с любознательностью и тягой сознания к познанию и совершенствованию – блокировка интереса к ним.
Вдали голубел Атлантический океан. Теодора выпрямила спину, прочистила горло и продолжила:
– Любое желание имеет в своей основе четкий мотив. Это то, чем сознание руководствуется при формировании желания. Подсознание же охраняет причину и мотивацию как тайну, святую и непреложную. Оно сделает все, чтобы скрыть их за густой пеленой тумана. Звучит, возможно, безумно, но объясняется просто. Дело в том, что при детальном объяснении мотива и причины желания оно теряет свою силу. Как если бы мы взяли и провели вскрытие, разобрав тело на органы на столе патологоанатома, и вся загадка человеческой жизни исчезла бы на наших глазах, распавшись на отдельные куски плоти. До тех пор, пока желание не расшифровано и не обнажено перед сотнями глаз, оно не может пропасть, и потому ревностно охраняется подсознанием. Желание – это тайна не сердца, но разума. Подсознание прячет нагое тело желания, как если бы прятало и охраняло тело своего возлюбленного. Мы перестаем видеть его, остаются лишь смутные очертания в пелене, и тогда на вопрос «Почему?» мы отвечаем: «Так было нужно», или «Просто захотелось!», или «Каждому свое. Так я устроен!»