Теодора кивнула. Все так. Но продолжала ждать ответ на свой вопрос, пусть он и был ей уже известен.
– Мне вдруг захотелось, чтобы хоть один человек увидел правду. Захотелось поддаться слабости, которую я отрицал. Отрицал до того самого момента, пока не подписал бумаги о разводе.
– Знаешь, все почему-то думают, что психолог никогда ничего не боится, потому что во всем видит рациональность и клиническое заключение. Думают, что психологи в принципе не способны поддаваться слабостям, порокам, самообману. И все эти люди приходят к тебе и ждут волшебного решения своих проблем, но недоумевают, когда замечают в твоих глазах проблеск каких-то чувств. Что это? Она не должна бояться! Она же не должна чувствовать!
Баглер притормозил и съехал на обочину. Посмотрел на нее так, будто ничего более здравого и понятного он никогда не слышал. На секунду Теодоре захотелось спрятаться от этих глаз, но это прошло. Она смотрела в них, вкладывая в этот взгляд не вопрос или осуждение, как раньше, но понимание.
Когда они продолжили путь, Баглер был особенно внимателен к дороге. Теодора же потянулась к термосу и налила себе кофе. Было уже за полночь, когда она стала обдумывать предстоящее дело, чтобы не заснуть.
– Я не думаю, что проводник виновен.
– Почему?
– Никаких признаков сумасшествия не было в начале экскурсии, так? Люди не слетают с катушек по щелчку пальцев. Я таких случаев не знаю.
– Даже если увидел нечто такое, что лишило бы его разума за минуту?
– Если так, одна девушка вряд ли на такое способна.
– А это уже смотря какая девушка.
– Не смешно, Стиг! У нас убийство.
– Ты права, прости.
– Интересно пообщаться с ним. Почему-то мне кажется, нам есть чего опасаться.
– Не трусь. Ты же психолог.
Баглер усмехнулся, когда ему в плечо врезался несильный удар. Впервые за много дней он почувствовал, что возвращается к жизни, пусть и мчался при этом туда, где посреди льда его ждала сама смерть.
К рассвету людей у подножья Фолгефонны поубавилось, но издалека здание информационного центра все равно выглядело как растревоженный улей. Застегнув парку, Теодора выбралась из машины и потянулась, глядя на ледник. Отсюда он казался просто детской забавой. Сотрудники следственного отдела ждали их прямо в центре, освободив немного места среди стеллажей, заваленных картами, путеводителями, географическими справочниками и сувенирами, которые выглядели здесь крайне неуместно. Стоя рядом с Баглером, Теодора внимательно выслушала предварительную сводку с места преступления и, прежде чем облачиться в специальное снаряжение, отлучилась в туалет. Она долго смотрела на себя в зеркало. В призрачном белом свете лицо казалось каким-то ненастоящим, тени под глазами – слишком темными, а губы – слишком бледными. Она пригладила волосы, заправив их за уши с одной стороны, и вернулась к команде, думая о том, что откроется ей наверху.
Проводница, молодая женщина с длинным хвостом темных волос и строгим лицом, выдала всем ледорубы и кошки. Она должна была заступить на смену после подозреваемого. Следуя впереди группы к точке старта, она поджимала губы и коротко, очень точно отвечала на вопросы, но по тому, как она держалась и не упускала ни одного слова из разговоров вокруг, Теодора сделала вывод, что проводнице нравится быть втянутой в такую историю и ее чувство собственной значимости возросло до самой вершины ледника.
– Так, ребята, слушаем и запоминаем, без повторений, – сказала проводница, поднимаясь на каменное возвышение, чтобы всем было видно ее строгое лицо в обрамлении теплой шапки. – Сегодня я ваш гид-проводник, так что если возникнут вопросы или неприятности, обращаетесь напрямую ко мне. Общие правила при восхождении на ледник: на крутых участках двигаемся плотной группой, ни в коем случае не отделяемся и не теряем визуального контакта с остальными. На крутом горном рельефе находиться друг над другом запрещено. На переправах необходимо освободить поясной ремень и одну лямку рюкзака. Строго следите за состоянием ног. Ваши ноги – ваша безопасность на леднике. Если чувствуете, что что-то не так, найдите меня.
– Так точно, босс! – воскликнул молодой полицейский, стоящий позади всех. Несколько приятелей поддержали его смешками, но желаемой реакции от проводницы так и не добились.
– Все надеваем кошки и за мной. – Она ударила в ладони над головой. Из-за перчаток хлопок получился символическим.
Теодора оглянулась на Баглера. Оказавшись здесь, он стал еще молчаливее. Натянув снаряжение, встал позади группы, приняв на себя роль замыкающего. Сама Теодора оказалась между двумя полицейскими, которых плохо знала. Вначале она думала о том, что увидит на месте преступления, выстраивала предварительную цепочку беседы с подозреваемым, хоть по-прежнему не верила в его виновность, несколько раз возвращалась к ночному разговору с Баглером. Теодора не могла оглянуться на него сейчас – боялась сбить шаг и нарушить четкую «змейку», ведомую проводницей, но мысленно видела сосредоточенное лицо со слегка выдвинутым вперед подбородком, скрытым недлинной бородой. А потом мысли растворились среди исполинских гор и голубого льда, своей холодной монументальностью напоминавших человеку о его хрупкости и мимолетности жизни. Стальные и кобальтовые в утреннем свете промерзшие слои как будто стекали к подножью, смыкая вокруг группы самые прочные объятия, окрашивая весь мир оттенками синего и сводя его к одной лишь иллюзорной реальности, по кристаллу сотканной из застывшей, мертвой воды.
И если лед – форма воды, думала Теодора, тогда весь ледник – иллюзия? Это ложь, красивая и такая прочная, что уцелеет на века, когда не останется никого, кто бы смог разоблачить этот обман и тайны, погребенные под стеклянным куполом, для надежности занесенным снегом. Самая прекрасная аллегория для лжи.
Подъем занял не меньше двух часов с короткими перерывами для отдыха. Проводница стала идти чуть медленнее, а следующие за ней смогли рассмотреть открывшийся вид на плато Хардангер и Сёрфьорд на востоке и снежные шапки Альп Розендаля на юге. Тропа пошла под уклон. Теодора неловко поставила ногу и едва не потеряла равновесие, поскользнувшись. Следовавший позади полицейский мгновенно среагировал и схватил ее за локоть, твердо удерживая на месте.
– Все в порядке? – спросил он.
Теодора неловко восстановила равновесие, чувствуя каждый удар сердца о ребра. Она благодарно кивнула мужчине и вдруг рассмотрела лицо Баглера позади. Он замер, тревожно глядя на нее. Теодора отвернулась и продолжила путь, нагоняя тех, кто, не заметив ее промаха, ушел вперед.
– Осталось немного, – крикнула проводница и вскинула руку вверх. Она вела их к первой на тропе хижине, где и находился подозреваемый.
Небольшой домик, рассчитанный на четырех постояльцев, выглядел уютным пристанищем посреди стеклянного мира. Баглер обогнал группу и первым приблизился к полицейским, дежурившим у входа в хижину. Теодора смогла услышать лишь обрывок разговора, из которого, впрочем, поняла, что все здесь, включая самого Баглера, настроены против подозреваемого.
– Ребята осмотрят хижину, – заявил он, оборачиваясь к Теодоре. – А мы с тобой пока прогуляемся к месту преступления. Хочу все осмотреть.
– Хорошо.
Она шла, сохраняя спокойный ровный шаг, сосредоточенная на невидимых трещинах во льду, которые могли запросто стоить жизни, до той самой секунды, пока они с Баглером не обогнули ледовый нарост размером с одноэтажный дом и не увидели до нелепости яркую и неподходящую для этого места картину. Участок, огороженный полицейской лентой, не был ни сизым, ни лазурным, ни любым из возможных, допустимых оттенков. Он резко выделялся багровым неровным пятном, сплошь образованным рваными брызгами, и резал глаза, заставлял задохнуться холодным воздухом от ужаса и неожиданности, как если бы из-за угла выпрыгнул дикий зверь и вцепился когтями в лицо.
Тело молодой женщины было исполосовано неровными надрезами так, что от него практически ничего не осталось. Внутренности, разбросанные по снегу, уже начали покрываться коркой льда. Тело тоже мало походило на человеческое: иссиня-белая плоть слишком долго дожидалась прибытия полицейских и судмедэксперта.
Теодора Холл работала с полицией далеко не первый год. Она отлично справлялась и часто ездила на место преступления для сбора необходимых сведений, анализа психологического состояния потерпевших, оказания первой помощи, составления отчетов или консультации полицейских там, где имела место любая травма психологического характера вкупе с физической. От таких поездок Теодора никогда не испытывала особого удовольствия, но ей хотелось чувствовать себя нужной, помогать своими знаниями и советами – делать именно то, что должна.
Теодора даже не могла бы точно сказать, сколько прошло времени, прежде чем она вновь обрела способность слышать и двигаться – настолько сильным оказалось потрясение, ввергнувшее ее в ступор и холодный страх. Баглер не сразу заметил, что Теодора так и осталась стоять возле ледового нароста, а когда обернулся к ней, ее лицо его испугало. Она посмотрела на него, увидела, как двигаются его губы, произнося что-то похожее на ее имя. Она застыла, отрешилась от звуков, запахов и цветов – от материальности и правдоподобия. Ей показалось, что ставшее вдруг таким слабым и беспомощным тело осталось далеко внизу, пригвожденное к ледяной поверхности Фолгефонны, а сама она смотрит на открывшуюся перед ней картину, замечая все чудовищные детали, которые уже видела однажды, только тогда под ногами был старый деревянный пол, а впереди не вековые скалы, а низкий и покинутый алтарь с позолоченным крестом.
Теодора почувствовала сильную тошноту. Только она и вернула ей связь с телом, с настоящим. Девушка отвернулась и, скользя, зашла за ледяной нарост, согнулась пополам, но желудок отказался облегчать ее состояние. Она так и осталась стоять, прислушиваясь к собственному пульсу. Пульс и крик. Она вновь его слышала с того момента, как переступила порог забытой церкви много лет спустя. Он вернулся и, хотя существовал лишь в ее голове, стал четче. Кто-то попытался увести ее, привлечь внимание. Не узнав Баглера, она скинула с себя его руки, неловко выпрямилась.