Рука моя дернулась, но тут же замерла, я не мог поднять ее.
– Вот видишь, – покачал головой латиноамериканец. – Иди.
Я вышел из машины и, раздавленный, поплелся к подъезду. На лавочке уже радовались утреннему солнцу мои соседи-алкаши.
– Доброе утро, – важно поприветствовал меня джинсовщик.
– Пошел нах… – только и ответил я, заходя в подъезд.
– Ты чего, сосед?! – донесся сзади возглас.
– Нах, я сказал.
Мой внутренний голос ожил, когда я оказался в квартире.
– Выключи телефоны и к двери не подходи, если позвонят, – посоветовал он. – Сделаешь так, и я отстану от тебя до вечера. Даже твои сны в моей власти.
Пискнул отключаемый мобильник, лег на пол телефонный разъем.
– Доволен? – спросил я.
Ответа не прозвучало. Ну и отлично, хоть на время я принадлежал самому себе. Главное, больше сегодня не обращаться к нему, думать не вслух, а про себя, чтобы он не слышал. Сумасшествие! Но это была та реальность, в которой мне предстояло существовать.
Я стоял под душем, прохладная вода стекала по моему телу. Сквозь струи я видел свое отражение в зеркале. Вроде бы ничего не изменилось, я был прежним, но мое «я» являлось лишь частью меня. Так и не одевшись, даже не вытершись, я вошел в комнату, упал на диван. Усталость взяла свое.
Это звучит, как сумасшествие, но я проснулся, когда уже сидел за столом в кухне, одетый в джинсы и рубашку. Пахло свежесваренным кофе, сигарета дымилась на краю пепельницы. За окном светило вечернее солнце.
– Куда ты собираешься? – спросил я.
Тот, кто был во мне, даже не считал нужным что-либо объяснять, он всецело завладел моим телом. Обжигающе горячий кофе был допит одним глотком, сигарета раздавлена о дно пепельницы. Ключи от машины позванивали, когда я сбегал по лестнице. Двигатель завелся, и автомобиль выехал на улицу. Куда мы ехали, я не представлял. Его манера водить резко отличалась от моей. Он подрезал другие машины, резко тормозил, не заботясь о тех, кто ехал следом.
Автомобиль на скорости свернул к парковке, взвизгнув тормозами, вписался в промежуток между машинами и замер. Ключи исчезли в кармане. Ноги несли меня к парку, за которым блестела река. Солнце уже клонилось к горизонту, опускалось прямо в проем высокого пешеходного моста над водной гладью.
На аллеях парка густо пахло хвоей и цветами. Детишки играли в большой песочнице под присмотром мам. У турников занимались гимнастикой любители здорового образа жизни. Собачники прогуливали своих питомцев. Алкаши сидели под кустами, стыдливо пряча бутылки в траве.
Все жили своей жизнью, и только я – чужой. Спешил непонятно куда и зачем. А на мои вопросы внутренний голос упорно не отвечал.
Впереди мелькнула знакомая фигура. Я, как художник, запоминаю всех, с кем приходилось хоть раз общаться. Узнаю даже со спины, в другой одежде. Женщина в шортах вышагивала по аллейке, рядом с ней увивался рыжий спаниель.
– Ольга Николаевна, – окликнул ее мой голос. – Я и не знал, что вы любительница собак.
Быстрова обернулась, близоруко прищурилась:
– Марат, – удивилась она. – Как вы нашли меня? Почему не позвонили? Узнали что-то новое?
«Это не я!» – хотелось крикнуть мне, но мои губы, мои голосовые связки уже не принадлежали мне, ими распоряжался другой.
– Ольга Николаевна, – зазвучал тревожный шепот, – это очень важно, – мои пальцы коснулись локтя женщины. – Нельзя, чтобы нас видели вместе. Отойдем в сторону. Скорее.
– Что случилось, Марат? – Быстрова торопливо сошла с аллейки на траву, теперь нас с ней скрывали от посторонних глаз кусты.
Спаниель бегал вокруг нас, весело лаял и мотал головой.
«Что он задумал? – нервничал я. – Что скажет вместо меня?»
Мой палец поманил Быстрову поближе. Следователь склонила голову, ожидая, что я стану шептать ей на ухо. В этот момент моя рука скользнула в карман, и пальцы сжали рукоятку ножа с выкидным лезвием.
– Бегите! Он убьет вас! – кричал я, но мой голос Быстрова не слышала, она доверчиво смотрела мне в глаза.
Рука выскользнула из кармана, мой палец вдавил кнопку, щелкнуло, выскакивая, лезвие. Еще одно мгновение, и нож должен был полоснуть женщину по шее – от уха до уха.
И тут случилось чудо. Неслышный до этого мой крик вырвался на волю:
– Бегите!..
Я ощутил, что тело вновь слушается меня, и выронил нож со сверкающим лезвием в траву.
– Марат, что происходит? – Быстрова схватила меня за руку.
И тут же кто-то позвал меня.
– Марат, оглянись!
Я вырвал руку, ведь этот голос я узнал сразу. За мной стояла Инесс. Спаниель Ольги Николаевны, прижавшись к траве, рычал на нее, но боялся подойти.
– Инесс, ты?.. – выдохнул я, вырвал свою руку у Быстровой и бросился к девушке. – Ты живая… ты тут…
– Марат, у нас нет времени. Все может вернуться назад, – она тащила меня прочь от следователя, а та твердила как заведенная:
– Что с вами?.. – и наверняка видела только меня одного.
Инесс упрашивала так горячо, так убежденно, что я поддался ее словам, так ничего и не объяснив Быстровой.
– Куда мы бежим? – спрашивал я на бегу.
– К реке, так надо, молчи пока, я тебя прошу. – Инесс остановилась только у самого пешеходного моста.
Я видел за ней переливающуюся в свете заходящего солнца реку. Девушка разжала кулак. На ее ладони лежали две смятые, почти потерявшие подобие с человеком восковые куклы. Они словно обнимались, сливаясь вместе.
– Я украла их у Рамиреса, – зашептала Инесс. – Теперь он потерял власть над тобой.
Она ожесточенно принялась мять кукол, смешивая их в одно целое.
– И над тобой потерял? – вырвалось у меня. Я обнял ее, принялся целовать в лоб, нос, щеки.
– Нет. Мне уже не освободиться, – грустно произнесла она.
– Почему?
– Ты так и не понял… Я могу остаться здесь, но мое время на исходе. А я не хочу через месяц-два ходить с потухшим взглядом. Не хочу смотреть и не видеть. Неужели ты так и не понял, что случилось со мной?
– Я люблю тебя, ты рядом… Все будет хорошо.
– Со мной уже ничего не произойдет. – Инесс приложила мою ладонь к своей груди, и я не услышал биения сердца. – Скоро я окончательно превращусь в зомби. Я – мертвец.
Влажная поволока размыла мир, который я видел.
– Обними меня, – попросила Инесс, – крепко-крепко.
Я прижимал ее, гладил по волосам, а она шептала:
– У Рамиреса есть прядь твоих волос, он сделает новую куклу. И тогда ты уже никогда не освободишься от него. Тебе некому будет помочь. Ты должен остановить его сегодня в полночь на старом кладбище. Он будет в часовне лепить новую куклу.
– Но как, как его остановить?
Инесс прижалась ко мне сильнее:
– Поцелуй меня. Крепко-крепко. В последний раз.
– Почему в последний?
– Поцелуй…
Поцелуй был долгим и горьким. Инесс внезапно оттолкнула меня и бросилась бежать по мосту. Я помчался за ней. Девушка вскочила на поручни и замерла, держась рукой за стойку флагштока. Далеко внизу переливалась закатными отблесками вода.
– Не подходи, – предупредила она.
– Хорошо. Я стою. Но и ты спустись. Что ты задумала, Инесс?
– Я не хочу быть такой. А другой – уже не смогу. Я люблю тебя, – Инесс разжала пальцы.
Я не успел схватить ее. Девушка прыгнула. Я видел ее падение словно в замедленной съемке. Взмахи руками, удар, брызги. Вода сомкнулась над ней. Я готов был уже прыгнуть следом, но голова Инесс так и не показалась на поверхности.
…Меня держали за руки какие-то парни, их девушки испуганно жались к поручням. Я кричал, чтобы они пустили меня, что я должен спасти Инесс, которая спрыгнула с моста. Но мне не верили, пытались убедить меня, будто я один стоял на мосту, а потом собрался прыгнуть в воду.
Когда рядом с нами остановилась «Cкорая помощь», я вырвался и бросился в парк. «В полночь, в полночь…» – бились у меня в голове слова Инесс.
Я не опоздал, успел до полуночи.
Никогда не думал, что бензин, выплеснутый на бревенчатую стену, загорается так неохотно. Но когда он все же вспыхнул, пламя было уже не остановить. Оно буквально разбежалось по трухлявому дереву.
Я слышал, как кричит Рамирес, видел, как он пытается пробиться сквозь огонь, взмахивая руками, отбиваясь от языков пламени полами кожаного плаща. Но огонь уже вкручивался протуберанцами в проем рухнувших дверей. Латиноамериканец упал, так и не добравшись до выхода. А где-то в подполье охваченной пожаром часовни плавился, растекался лужицей воск, приготовленный для изготовления новой куклы.
Огонь вырывался сквозь дырку в крыше, выносил с собой маленькие пищащие факелы. Крылатые твари вспыхивали и рассыпались пеплом от страшного жара.
Я сидел на земле, прямо на дороге, и тупо смотрел в огонь. Листья на кладбищенских деревьях скручивались от жара в трубочки, вспыхивали и осыпались на землю. Из дыма выплыл Михаил и присел рядом со мной:
– Ни хрена себе, – произнес он с чувством, глядя на грандиозный пожар. – Бомжи часовню подожгли. Точно. Им кто-то хибару спалил, так они и отомстили. А ты как тут оказался?
– Звонил тебе. А ты не отвечал, – произнес я.
– Точно. Я тут загулял немного, запил… Мобильник где-то и стоптал. – Дачный сторож поднялся. – Сидеть тут не стоит, скоро менты с пожарными приедут. Кого первым нашли, тех и мурыжить начнут. Пошли ко мне.
Я не спорил. Мы брели к сторожке, за нами полыхало зарево пожара.
– Комфорта не обещаю, – бубнил Михаил. – Мне тут какая-то сука весь интерьер испортила. Банки с соленьями расколошматила, окна побила. Но я их пленкой затянул, жить можно. Главное, бабушка мне калгановой настойки отжалела. Примем немного, без фанатизма. А насчет «чертовой бабы» так ты не переживай. Нашли ее. Никакой мистики. Оказывается, на соседних дачах муж жену бросил, к молодой ушел. Детей у них не было, годков уже за сорок, вот и тронулась баба рассудком. Новую жизнь не начнешь. Голяком по ночам ходила, людей пугала. Сегодня днем ее в дурку и увезли…