— Отвратительно, — говорит Джуд.
Я не уверена, на какую отвратительную вещь он ссылается, но да, я согласна.
— Ну, я так понимаю, тебе не нужна эта комната?
— Ни за что, черт возьми.
Я думала, он выберет главную спальню, как в нашем последнем доме, но мой брат существует, чтобы опровергать мои ожидания. Вместо этого он выбирает самую маленькую спальню рядом с библиотекой.
— Как думаешь, какие-нибудь из этих книг еще читаемы? — он достает с полки том в кожаном переплете, и он тут же разваливается у него в руках.
— Конечно… если ты не возражаешь, что обложка покрыта пылью.
— Некоторые из них могут чего-то стоить… они были задолго до времен дяди Эрни.
— Делай что хочешь. Все, что ты сможешь продать из этого дома, пойдет прямо в фонд твоего колледжа.
Джуд делает кислое лицо. Он терпеть не может, когда я напоминаю ему, что да, он на тысячу процентов точно собирается в колледж, и мы больше не ссоримся из-за этого. Потому что я действительно могу ударить его, если он попытается еще раз.
— Ты мог бы начать в январе. У меня достаточно денег, чтобы помочь тебе пережить первый семестр. И к следующей осени это место наверняка будет продано.
— Я не хочу начинать в середине учебного года. И в любом случае, тебе понадобится моя помощь.
— Оу, ты действительно собираешься помочь?
— Ха-ха, — Джуд закатывает глаза. — Если я не помогу, то откуда я узнаю, как поклеить обои или покрасить комнату, несмотря на то что я никогда не соглашался внедрять эти знания в свой мозг?
— Ты никогда не клеил обои.
— Я видел, как ты это делаешь. И я рисовал.
Он помогал мне в этом. Джуд иногда рисовал. И у него это тоже неплохо получается, как бы долго он не уделял этому свое внимание.
Мой брат великолепен во всем, за что бы он ни брался; в этом-то и трагедия. Он был чемпионом средней школы по шахматам, вундеркиндом по игре на виолончели и лучшим по всем тестам в своей престижной частной школе. Но не лучшим в классе, потому что он никогда не выполнял домашнее задание. И не занимался чем-либо дольше, чем несколько напряженных, одержимых месяцев.
Я бы убила за то, чтобы унаследовать хоть каплю его гениальности. Но у меня все на «отлично» — и это при том, что я стараюсь изо всех сил и учусь изо всех сил. Кто знает, насколько глупым я была бы без трудовой этики.
— Мне нужно съездить в город, — говорю я Джуду. — Купить продукты и все такое. Хочешь пойти со мной?
Я думала, что его ответом будет автоматическое «да», потому что я никогда ничему не учусь.
— Я останусь здесь и буду исследовать окрестности, — говорит Джуд.
— Ладно. Просто будь осторожен… некоторые из этих полов не слишком устойчивы.
— Ты беспокоишься, что пол сейчас уйдет у меня из-под ног? Боже, мне нужно дать тебе что-то реальное, из-за чего можно было бы переживать.
— Пожалуйста, не надо.
Я знаю, что он просто шутит, но мне не хочется оставлять его здесь совсем одного, его худое лицо кажется бледным в сумеречном свете, а глаза — огромными, темными и по-детски наивными. На прошлой неделе моему брату исполнилось двадцать, но он выглядит намного моложе. Он всегда был таким.
Я ерошу его волосы.
— Я скоро вернусь.
Он приглаживает их со страдальческим выражением лица.
— Не торопись.
* * *
Час езды до Гримстоуна — и вот я уже загружаю в свой древний Бронко2 продукты и кое-что еще. Беглый взгляд на местный хозяйственный магазин — в ближайшие недели он станет моим главным поставщиком.
Радует появление двух новых ресторанов на Мэйн-стрит, а также нескольких бутиков в стиле бужи. Курорт процветает, и это именно то, на что я рассчитываю, чтобы превратить этот поворот из прибыльного в судьбоносный. Дом дяди Эрни больше не находится в такой глуши — для подходящего покупателя его можно было бы просто считать — частным.
Я чувствую себя довольно хорошо на обратном пути по длинной извилистой дороге в Блэклиф, пока не подъезжаю к воротам, запертым на цепь и висячий замок, которых, безусловно, не было здесь в последние два раза, когда я проезжала через них.
— Что за хрень?
Выйдя из Бронко, я подхожу к воротам, как будто это оптическая иллюзия. Пятьдесят семь минут назад я проезжала здесь по дороге в город, даже не заметив столбов ограждения по обе стороны дороги. Теперь они забаррикадированы ржавыми, но чрезвычайно прочными железными воротами высотой в восемь футов. Я встряхиваю цепь, как будто это поможет.
Это было бы проблемой, если бы не моя сумка с инструментами на заднем сиденье Бронко, в которой лежали очень большие болторезы.
Кусачки для болтов — это просто охуенно. Однако, они не превращают разрезание стали толщиной в дюйм в сущий пустяк. Я вспотела, кряхтя, и порвала футболку, прежде чем мне удалось разорвать цепь.
— Я мог бы пристрелить тебя за это.
Я роняю кусачки и цепь, издавая звук, который можно описать только как — визжание маленькой девочки.
— Ааааа, что за чертовщина?
Это мои первые слова, обращенные к мужчине, стоящему в тени дуба. Или, можно сказать, прячущемуся.
Он высокий, с копной густых темных волос, тронутых сединой. Трудно сказать, сколько ему лет. Его лицо холодное, суровое и такое бесцветное, что я думаю, он, должно быть, болен, особенно учитывая, что в два часа дня на нем халат. Но обнаженная грудь под халатом выглядит совсем не больной.
В моей голове всплывают старые деньги. Только такой богач мог стоять здесь с надменным видом в пижаме. Конечно, его бархатный халат и вышитые тапочки в десять раз лучше, чем все, что у меня есть. Я вспотевшая хулиганка в разорванной рубашке, с цепями на лодыжках.
— Незаконное проникновение на чужую территорию — одно из немногих преступлений, на которые здесь обращают внимание, — спокойно сообщает мне мужчина. — Я думаю, наш шериф действительно мог бы выбраться из своей любимой кабинки в Эмме3, чтобы провести расследование.
Мое сердце все еще колотится о ребра, но, по крайней мере, я обрела дар речи.
— Ты не можешь вторгаться на свою территорию.
Он приподнимает бровь. Это единственное, что его так сильно тронуло. Он прислонился к стволу дуба, свободно скрестив руки на бледной груди.
Рукава его мантии закатаны до локтей, демонстрируя изящную мужественную форму его предплечий и кистей. Я не хочу замечать в нем ничего привлекательного, но не замечать этого невозможно. Он суровый и поразительный, жестокий и красивый. Это вызывает у меня множество противоречивых эмоций, особенно когда он говорит.
— Блестящее наблюдение, — сухо говорит он. — Но так получилось, что мы находимся на моей земле.
Его уверенность в себе настолько велика, что я не могу ответить ему так, как планировала, а именно: «Отвали, псих».
Вместо этого я спрашиваю чуть более вежливо:
— А ты кто такой, черт возьми?
— Дейн Коветт, — говорит он. — Это мой дом. И все это… — он показывает на обе стороны от нас. — Моя собственность.
Сквозь деревья я вижу фронтоны грандиозного особняка, который находится в гораздо лучшем состоянии, чем тот, который я только что унаследовала. Все в нем — водостоки, черепица, ставни — выкрашены в темно-синий цвет. Видимые части сада выглядят нетронутыми.
Наверное, я немного завидую, когда рычу:
— Поздравляю. Дорога все еще не принадлежит тебе.
Дейн улыбается. У него ровные и белые зубы, но они не придают его лицу теплоты. Совсем наоборот.
— Неверное убеждение. Как ты думаешь, повторение этого делает это правдой? Я владелец дороги и всей земли по обе стороны от нее. Вот что значит, когда я ставлю поперек нее шлагбаум и говорю: «Не подходите, черт возьми». Но, думаю, цепи и висячий замок были слишком тонкими.
Вау. Прошло много времени с тех пор, как я кого-то так сильно ненавидела с первого взгляда.
Хотела бы я сказать что-нибудь сокрушительное, а не слегка плаксивое:
— Тогда как, черт возьми, я должна добраться до своего дома?
Он переминается с ноги на ногу, прислонившись к дереву, и слегка хмурится.
— Какой дом?
— Вон там, наверху...
Я указываю в направлении Блэклифа, который почти виден с того места, где мы стоим. На самом деле, я просто показываю на темный ореол деревьев вокруг дома.
Дейн выпрямляется, засовывая руки в карманы халата, и выглядит так, словно теперь я ему не нравлюсь еще больше.
— Ты Розмари.
Его неприязнь к моему имени почти совпадает с моей собственной.
— Реми.
— И что ты здесь делаешь, Реми?
То, как этот парень задает свои вопросы, действительно начинает выводить меня из себя.
— Я пытаюсь добраться домой. Но какой-то мудак перегородил дорогу.
— А теперь мы вернулись к этому, — он проводит рукой по волосам, отчего его халат распахивается, открывая еще немного его твердую бледную грудь. Я ненавижу его и не могу отвести от него взгляда — как от ядовитой змеи или ядовитого гриба. — Я перекрыл мою дорогу, — повторяет он, как заезженная пластинка. — К которой у тебя нет доступа.
— Тогда как, черт возьми, Эрни сюда забрался?
— Я предоставил ему сервитут4, — самодовольно говорит Дейн.
Я могла бы взорваться, черт возьми.
Вместо этого я запихиваю эти эмоции поглубже внутрь и пытаюсь изобразить на лице самую милую улыбку. Это похоже на попытку загнать орангутанга в чулан — моя улыбка дрожит и больше похожа на стиснутые зубы.
— Тогда, пожалуйста, не могли бы вы также предоставить мне разрешение?
Его ответ холоден, спокоен и мгновенен:
— Нет.
Никогда еще не было так важно и так разрушительно держать себя в руках. Мне так сильно хочется закричать. Но я начинаю подозревать, что у меня серьезная проблема…
Этот ублюдок может все испортить.
Просто потому, что он этого хочет.
Просто потому, что ему не нравится смотреть, как я проезжаю мимо.
Лучше бы он вышел на дорогу, чтобы поговорить. Он прячется в тени под дубом, а это значит, что мне придется сойти с дороги и присоединиться к нему под деревьями, чтобы подойти до