имся спиральным узором. Когда щепоти сходились, образуя предмет, их танец назывался танцем Усиления. В случае противоположном, распада, вновь образуя Ничто, щепоти испоняли танец Ослабления.
Это открытие оформилось в религию Спирального Единства. Если все есть первородная энергия, то между предметами нет никакой разницы. Мыслящее существо и стол суть единый аспект одной и той же силы. Впоследствии этот тезис получил научное подтверждение.
Главным обрядом религии Спирального Единства, подробнейшим образом разработанным благодаря последовательному совершенствованию Теории многими поколениями ученых-поэтов, стал Спиральный Танец. Танец представлял собой череду движений, основанных на первородных ритмах, и предназначался для усовершенствования любым живым существом своего исходного устройства. Исполняя Танец, можно было слиться с окружающей Единственностью.
Виргилий Джонс поднялся на ноги.
Он снял свой старый пиджак. Расстегнул ремень и спустил старые, видавшие виды черные брюки. Скинул старый жилет с золотой часовой цепочкой и рубашку.
В заключение он снял с головы котелок; всю свою одежду и белье он положил аккуратной стопкой на неподвижное тело Взлетающего Орла, там, где все это не могло ему помешать.
Игнорируя протесты ноющих ног, он начал Танец.
Горфа, уже вольно хозяйничающего в сознании Взлетающего Орла, в скором времени ожидал сюрприз.
Мистер Джонс медленно обошел вокруг тела Взлетающего Орла, выпевая одну строго установленную басовую ноту. При этом он вертелся вокруг собственной оси, через равные интервалы притопывая. Постепенно поднявшееся было в нем головокружение ушло. Через некоторое время он уже не думал о том, что делает. Тело само повело его, заставляя описывать круг за кругом. Еще через некоторое время он полностью отключился от окружающего мира — перестал чувствовать свое тело, видеть свет, слышать звуки; исчезло все, кроме ровного гула, который теперь окутывал его пеленой. Потом стихло и гудение (хотя басовую ноту он еще тянул), и на несколько мгновений Виргилий Джонс повис в абсолютной пустоте. Но уже довольно скоро вокруг него замелькали первые пограничные ряби пространства сознания Взлетающего Орла; мозг Виргилия Джонса постепенно настраивался в тон мыслям его спутника. Если бы вы в этот миг находились в измерении Острова, то, вероятно, заметили бы полупрозрачный туман, окутавший их тела.
Виргилий Джонс спешил на помощь.
Глава 22
Загадка, которую горф загадал Взлетающему Орлу, самому горфу нравилась чрезвычайно. Заключив, что невосприимчивость аксона к Лихорадке Перемещений происходит, по всей видимости, от временного паралича воображения, Мастер Упорядочивания решил заделать этот пробел своими силами и создал образцовую шараду: и сама шарада, и ее отгадка состояли исключительно из фрагментов воспоминаний Взлетающего Орла; по сути дела это было ложное измерение, лабиринт-обманка, вполне проходимый, в центре которого помещался взявший было свою судьбу в собственные руки Взлетающий Орел. Горф расслабился и приготовился следить за действиями Взлетающего Орла, у которого была только одна возможность выбраться наружу — решив эту шараду.
Шарада состояла из следующих элементов: было место под названием Абиссиния. Его описание горф отыскал в закоулках памяти Взлетающего Орла. Был также абрис глубокой пропасти, узкого каньона, чьи каменные стены уходили в небо. С тем чтобы придать ситуации пикантную напряженность, горф добавил в головоломку фактор времени, заставив стены каньона медленно сдвигаться. Утесы медленно ползли навстречу друг другу; подняв голову, можно было увидеть как, скрывая небо, их верхние края смыкаются, грозя довольно скоро превратиться в непроницаемую гробницу из скрежещущего камня. На песчаном дне каньона вместе с Взлетающим Орлом находились два абиссинца. Абиссинцы отдаленно напоминали Деггла, приложившего в свое время руку к созданию этого мысленного образа, оба — высокие и стройные. И тот и другой были в черных плащах, на шеях поблескивали одинаковые ожерелья из изумрудов. На этом сходство с Дегглом заканчивалось. (Но и без того картинка достигла своей цели — Взлетающий Орел был до того потрясен видом Дегглов-близнецов, что мгновенно и думать забыл о сестре Птицепес и утратил бдительность ровно настолько, чтобы позволить новому измерению прочно «схватиться» внутри него, как бетон).
Абиссинцев звали Халлит и Маллит. Они вели между собой спор без начала и конца, и очевидная бессмысленность и нескончаемость этого спора дополнительно сбивали Взлетающего Орла с толка и мешали ему мыслить связно.
Еще одна маленькая деталь: руки и ноги Взлетающего Орла были крепко связаны. Он лежал в трех шагах от сидящих на корточках перед костром абиссинцев. На Взлетающего Орла парочка не обращала никакого внимания и обращенных к ним вопросов не слышала.
Действительно, замечательная шарада.
На песке между Халлитом и Маллитом лежала золотая монета. Время от времени кто-нибудь из них брал ее и подбрасывал в воздух; таким образом они выходили из затруднений своего бесконечного спора.
По первым же фразам абиссинцев Взлетающий Орел понял, что эти люди в какой-то странной, туманной манере обсуждают его положение.
— У любой проблемы всегда есть два решения, верно, Маллит?
— Что сказать… — задумчиво проговорил Маллит и подбросил монету. — Да, — ответил он, увидев, какой стороной та упала.
Халлит облегченно вздохнул.
— Тогда если на одной стороне этой монеты — добро, то на другой обязательно зло. Если мир значится на одной стороне, то война находится на другой.
— Не обязательно, — отозвался Маллит.
— Во имя истины? — предложил Халлит.
— Во имя истины, — согласился Маллит и снова подкинул монету.
— Хорошо, — снова вздохнул Халлит. — Тогда если на одной стороне монеты жизнь, тогда на другой лежит смерть.
— Не обязательно, — ответил Маллит.
— Во имя истины, — хором воскликнули оба абиссинца и улыбнулись друг другу.
Стены каньона продолжали медленно сдвигаться.
— Парадокс, — продолжил Халлит. — Предположим, что существует человек, избавленный от ожидания смерти. Предположим, он пускается в бесконечное путешествие, в котором начало быстро теряется, а конца не будет никогда. Не означает ли это, что, избавившись от смерти, он также лишает себя жизни?
— Не согласен, — высказал свое мнение Маллит. Подбросив монету, он со вздохом добавил: — Выходит, что да.
— Следовательно, человек этот попросту живой мертвец.
— Более или менее.
— Но согласен ли ты с тем, что главное различие между живым и мертвым сводится к невозможности свободного действия?
— Во имя истины? — предложил Маллит.
— Это означает также, что упомянутый человек бессилен. Беспомощен.
— Бессилен. Беспомощен, — эхом откликнулся Маллит.
— Он не способен управлять своей жизнью.
— Не способен управлять своей жизнью.
— И постоянно мечется между страхами и сомнениями.
— Мечется.
Монотонные голоса абиссинцев навевали сон. Взлетающий Орел с ужасом понял, что засыпает. В разговоре спорщиков сквозила какая-то неуловимая гармония и завершенность, что делало их речь чрезвычайно приятной для слуха… чувствуя, что его уносит, Взлетающий Орел усилием воли заставил себя собраться. Это оказалось ужасно сложно.
Неожиданно он заметил движение стен каньона и понял, чем это ему грозит. С того момента как он оказался здесь, ширина ущелья заметно уменьшилась. Он попытался вырваться из своих пут — безуспешно. Он начал громко взывать к Халлиту и Маллиту, умоляя о помощи.
— Может ли мертвец говорить? — спросил Халлит.
— Сомневаюсь, — ответил Маллит и подкинул монету. — Нет, не может, — сообщил он.
— Не может, — эхом откликнулся Халлит.
Выхода нет, печально подумал Взлетающий Орел. Потом он вспомнил, что ему шептал Виргилий Джонс: выход есть всегда. Но Взлетающий Орел больше ничему не верил. Он будет лежать здесь, выслушивая излияния этих двух экстраполяций своего собственного «я», пока скалы не сомкнутся и не поглотят их.
Взлетающий Орел закрыл глаза.
Горф был разочарован. Что толку в простой, но остроумной шараде, если человек даже не пытается решить ее? Конечно, выход есть всегда. Кстати, очень простой. От этого человека требуется только немного подумать. В горфе медленно крепла уверенность, что Взлетающий Орел никогда не достигнет вершин в Игре Упорядочивания.
Но постепенно горф начал разбираться в том, что произошло без его вмешательства, и его разочарование прошло.
В дальнем конце каньона появился смерч.
Халлит заметил смерч и очень оживился.
— Маллит! — позвал он. — Смотри, Маллит, это смерч?
Не оборачиваясь, Маллит подкинул монету.
— Не может быть, — отозвался он.
— Но это смерч, определенно смерч, — волновался Халлит.
Двигаясь зигзагами, смерч приближался.
— Парадокс, — подал голос Маллит.
— Парадокс, — согласно отозвался Халлит.
Через минуту смерч налетел на абиссинцев. Сила, которую принес с собой Виргилий Джонс, разрушила их тела, точнее обозначение их тел, чуждый человеческому сознанию конструкт чужеродного воображения. Халлит и Маллит превратились во всплески первородной энергии, которой когда-то были. На планете Спиральных Танцоров о них сказали бы: эти двое станцевали свой Танец Ослабления до конца.
Взлетающий Орел с усилием открыл глаза. В нескольких метрах от него смерч остановился и начал медленно сбавлять обороты.
— Крутящийся Демон! — вскрикнул от страха Взлетающий Орел, вспомнив о том, о чем не вспоминал уже семь веков.
— Привет, — сказал ему Виргилий Джонс.
После нескольких наводящих вопросов мистера Джонса Взлетающий Орел вспомнил Деггла и его «Эфиопию». Едва это слово прозвучало, шарада горфа была разгадана — каньон исчез. «Эфиопия» была ключом к шараде, выходом из нее. «Эфиопия… Абиссиния… еще увидимся… прощайте». Взлетающему Орлу достаточно было сказать «Прощайте», и шарада разрешилась бы. Все было так просто, грустно подумал горф. Очень просто. Абиссинцы похожи на Деггла. Место названо половиной любимой присказки Деггла. Даже идиот догадался бы, что выход на волю увязан со второй половиной фразы. Даже идиот. Эти люди все такие. Ничего не смыслят в играх.