Горфы, тела которых сами по себе передвигались крайне медленно и с трудом, развили способность мгновенного перемещения с места на место путем сознательной дезинтеграции и последующей интеграции, происходящих под надзором их свободной от физической оболочки сущности. Так, наш горф вместе с Эльфридой подслушивал у дверей «Зала Эльба», присутствовал в саду Гриббов у знаменитых качелей и следил там за развитием отношений Взлетающего Орла и бледных граций. Сквозь окна Дома Взрастающего Сына горф видел, как Взлетающий Орел и Джонс по очереди покинули это убежище, чтобы продолжить восхождение на гору. Горф был немало озадачен провалами во времени и стал свидетелем самоубийства Долорес О'Тулл.
Теперь, дожидаясь завершения Окончательного Упорядочивания, он временно вернулся к размышлениям над анаграммой, в свое время сыгравшей немалую роль в возникновении острова Каф, — горф выбрал для перестановки имя Гримус.
Анаграммой которого было другое имя — Симург.
Горф отдыхал, дожидаясь неминуемого столкновения, которое должно было произойти между Орлом, царем земных птиц, и Симургом, райской птицей, хозяином Каменной Розы. Тот факт, что имена эти заключали в себе такой ясный и исконный смысл, придавал предстоящему особую пикантность.
Часть третья. Гримус
Глава 54
В маленьком домике с черными стенами было тихо; тихо и прохладно. Тени были повсюду, подобные незримым стражам невидимого и потому непоправимого уродства. Снаружи тучи закрывающие вершину Горы Каф висели подобно второму, грозящему бурей, своду, предохраняя темный дом от бледного, скудного и рассеянного солнечного света, льющегося на горную равнину внизу. Таков был дом Лив, слепой, без фундамента, с накрепко запертой дверью, торчащий упрямым бугром среди скальных уступов уже вырывающихся из-под зеленого дерна, и осел, привязанный к крайнему на опушке леса дереву, был единственным свидетельством жизни в нем. Где-то поблизости пронзительно вскрикнула птица.
Невидимое уродство. За закрытыми ставнями царил невообразимый, космический хаос, отходы жизнедеятельности боролись за пространство на полу и громоздились друг на друга. Пыль недвижимо покоилась толстым слоем на беспорядочно разбросанных книгах и немытой посуде. Половина краюхи, уже совершенно неопознаваемая под слоем плесени, лежала на разбитом дамском зеркальце, и паук протягивал свою паутину между тем и другим. Скомканная одежда, бумага и куски хлеба, все приобрело одинаковый серо-пыльный цвет под панцирным налетом корки вековой грязи. По стенам над земляным полом были развешаны вырезанные из дерева изображения, в сравнении с которыми их предшественники в Доме Взрастающего Сына могли сойти за символы радостей жизни. Жутко изогнутые, скрюченные, сплетенные силуэты, тела, лица и изуродованные члены, наброски ландшафтов, словно взятые из кошмаров — все свидетельствовало о нарастающей мании резчика, все глубже погружающегося в черные пучины ненависти и жажды мести. Если считать, как это принято, что скульптор не создает прекрасное, а просто отсекает все лишнее, то здесь для своих творений он наверняка выбирал деревья, одержимые бесами, изуродованные и изнасилованные ими бесконечно.
Внутренность горного домика состояла из единственной комнаты. В убогих клетках в дальнем углу ходили грязные курицы. В комнате имелись стул и кровать, и вот что странно — среди царящей вокруг общей невероятной неприбранности эти два предмета обстановки выглядели островками чистоты и опрятности. Обтягивающая стул кожа была начищена и блестела, кровать аккуратно застелена белоснежным бельем. Эти кровать и стул казались пришельцами из другого мира.
На стуле восседала непроницаемая тень.
Снова очутиться в лесу означало немедленно отказаться от всех воспоминаний о нормальном цивилизованном мире, стряхнуть с плеч прах и чопорность города, так по-человечески безумного и так безумно человеческого. Зеленый свет, сочащийся сквозь листву, очистил их души. Здесь Взлетающий Орел, высвободившись из сетей самообмана, снова ощутил осязаемую дымку таинственности, окутывающую гору. Чувствовалось, что Виргилий тоже пришел в отличное расположение духа и потому весело, бодро и без слова жалобы влечет вверх по склону свои ломоты, прострелы и мозоли, хватаясь за все попадающиеся на пути сучья и пучки трав и подтягивая свою жирную плоть все выше. Воздух гудел от обилия насекомых, с неба то и дело о чем-то кричали им на непонятном языке пролетающие птицы.
— Magister pene monstrat, — процитировал Виргилий, забыв упомянуть источник.
На минутку они остановились передохнуть. Взлетающий Орел решил спросить объяснений сказанного.
— Это школьный анекдот, — ответил Виргилий, с удовольствием погружаясь в воспоминания. — Юные безобразники написали это на классной доске перед началом урока. Решили посмеяться над учителем. Однако подразумеваемый магистр воспринял написанное вполне спокойно, спросив только, отчего пенис поставлен в аблатив, а не в аккузатив. Тогда один из баловников, задетый за живое, встал и возразил:
— Но, сэр, здесь же аблатив в конечной форме.
Они возобновили свое восхождение. Шутка подбодрила их обоих. Если уж им суждено проиграть сражение, то по крайней мере победа не достанется горе легко. В восторге предвкушения Взлетающий Орел не задумывался о том, что из правил предстоящего сражения ему известны лишь некоторые и что цель его похода тоже не до конца ему ясна. Он просто принимал участие в походе на Гримуса, и ничто другое его не интересовало.
Он яростно почесал рубец на груди.
Взглянув на Виргилия Джонса, Взлетающий Орел заметил, что тот, когда не хватается за траву или ветки, все время держит пальцы рук скрещенными.
На почтительном отдалении от них тихо и незаметно скользила меж камней фигура Мидии, не отставая ни на шаг, но и не приближаясь. Они не слышали ее шагов, потому что даже вообразить не могли, что кто-нибудь станет следовать за ними. Вой и свист Эффекта — не звук, беспокоящий слух, а скорее навязчивое ощущение — близ вершины горы усилился, но и Взлетающий Орел, и Виргилий Джонс, и Мидия, каждый по-своему, умели защищаться от него: Мидия при помощи своей одержимости, Виргилий благодаря давней бесчувственности и безразличию, а Взлетающий Орел благодаря иммунитету, приобретенному после знакомства с Лихорадкой.
Неподвижная тень в кресле услышала движение за стенами своего жилища. Это означало, что скоро нужно будет встать и сделать что-нибудь. Это означало, что нужно будет достать из-под подушки книгу. Это означало, что нужно будет свернуть еще одной курице голову и поесть. Это означало, что нужно будет посмотреть и узнать, кто там снаружи бродит. Но пока время не пришло — можно было немного посидеть в темноте. Лив сидела так еще долго, похожая на неподвижную статую из темного камня.
На узком плоскогорье, а скорее поляне, было холодно и сыро. День давно перевалил за середину. Взлетающий Орел остановился возле осла Лив и, задумчиво поглаживая животное, принялся наблюдать за тем, как Виргилий Джонс расхаживает по поляне с видом школьника, отправившегося на поиски клада.
(Нет, говорил он себе, не буду заходить к ней. Незачем ворошить прошлое.)
Шестнадцать шагов вперед от края поляны. Повернуть направо. Шестнадцать шагов вправо. Остановка. Черный дом позади, безмолвный и равнодушный.
— Здесь, — сказал Виргилий Джонс. — Врата должны быть здесь.
Закрыв глаза, Взлетающий Орел попытался совладать с поднявшейся в нем бурей эмоций. Пришла пора. Он направился к Виргилию, чей язык, словно пытаясь нащупать что-то неуловимое, лихорадочно и слепо обегал губы, как загнанный мышонок. Роза парализовала его чувства, и сам он не мог точно определить место. Взлетающий Орел должен был стать подопытным кроликом.
— Встаньте здесь, где стою я, — велел ему Виргилий, — сосредоточьтесь и попытайтесь представить себе Врата. Так вы сможете найти их.
Виргилий сделал три шага в сторону, освободил место и торопливо скрестил пальцы.
Взлетающий Орел сделал последний шаг и замер там, где только что стоял Виргилий.
И снова закрыл глаза.
Врата, яростно принялся думать он. Врата передо мной. Я собираюсь пройти через Врата. Вот Врата. Я прохожу сквозь них. Вот Врата …
Он повторял это снова и снова, как заклинание, накапливая в себе силу, как учил его Виргилий, дожидаясь, что Внешние Измерения вот-вот подхватят его и перенесут к Гримусу.
Что изменилось вокруг? Подул ли легкий ветерок, которого прежде не было? Или что-то случилось с почвой под его ногами? Нужно отбросить эти мысли, они только отвлекают. Сосредоточиться, сосредоточиться. Врата, и я прохожу сквозь них.
Но ничего не случилось. Все осталось по-прежнему.
Голос Виргилия, совсем рядом, над самым ухом:
— Думай о Розе. Ты идешь к Розе.
Роза из камня. Роза приближается ко мне, я могу взять ее в руки. Я могу взять Розу в руки, взять в руки, взять в руки …
Ничего.
Он открыл глаза. Виргилий смотрел на него потрясенно.
— Что вы видели? — закричал могильщик в ужасном волнении. — Гримуса? Он что, не пропускает вас? Вы не можете пробиться? Сосредоточьтесь, соберите всю волю в кулак. Воля, воля. Вот что нужно. У кого есть воля, тому открыта Дорога всюду.
— Виргилий, — тихо ответил Взлетающий Орел, — Врат нет.
— Но они должны быть здесь! — кричит Виргилий. — Конечно, должны. Они всегда были здесь. Я не мог ошибиться.
— Но здесь ничего нет, — снова глухим голосом повторил Взлетающий Орел.
— И вы не чувствовали ничего, никакой силы? — недоверчиво спросил его Джонс.
Взлетающий Орел покачал головой.
— У вас не появлялось такое чувство, словно… вас засасывает куда-то? — продолжал добиваться от него ответа Виргилий.
Взлетающий Орел снова, с ужасно несчастным видом, покачал головой. Момент наивысшего подъема сил и обострения всех чувств прошел; он ощущал гулкую пустоту внутри, усталость.