бает, погоревал о своей выдающейся сестре и собрал то, что могло от нее остаться, в урну. Но какое облегчение не видеть ее рядом с собой! И какая экономия быть свободным от ее прихлебателей! Оставалось несколько отшельников, вернулись некоторые жрецы старой веры, никто не дискутировал, никто не доносительствовал, и усадьба начала процветать. К счастью, она лежала в стороне от привычных троп, по которым варвары совершали свои набеги, опустошавшие остальную часть провинции. Усадьба превратилась в чарующее местечко, Марциан повеселел, стал счастлив и в равной степени энергичен, он больше не стремился в ностальгии в холмы. Дом, милый дом — этого было достаточно. Его обожали родители, он обеспечивал им удобную и радостную старость. Его обожали младшие сестры, и в должный срок он лишил их девственности. Больше он никогда не видел Эврика, хотя в любой момент мог отправить ему послание — любой юный гот принял бы его. Он назвал Эвриком своего любимого мерина, с которым он делил конюшню темными ночами и на котором в тот героический момент его можно было видеть несущимся по небу в золотой гривне.