ку и потянуть, чтобы тот присел рядом с ним к самой земле.
– Смотри! – прошептал он, не отпуская его руки.
Стоя на коленях, Брюс огляделся. Глаза его широко раскрылись от изумления. Не более чем в тридцати футах над ними возвышалась большая скала, и с неё свешивалась задняя часть туловища медведя. Это был чёрный медведь, его лоснящаяся шуба переливалась на солнце. Целых полминуты Брюс глядел на него во все глаза. Затем ухмыльнулся:
– Спит… спит мёртвым сном!.. Хочешь, Джимми, увидеть одну забавную штуку?
Он положил ружьё и вытащил свой длинный охотничий нож. Посмеиваясь потихоньку, он попробовал пальцем его отточенное остриё.
– Если тебе ещё не доводилось видеть, как медведь удирает во все лопатки, то сейчас ты это увидишь, Джимми! Не трогайся с места!
Медленно и бесшумно он начал карабкаться вверх к скале. А Ленгдон затаил дыхание, предвкушая дальнейшее развитие событий. Дважды Брюс оглядывался на него, широко улыбаясь.
Через минуту или две медведь даст такого тягу, что только держись. Мысль об этом и вид долговязой фигуры Брюса, ползущего наверх, настроили Ленгдона на самый весёлый лад.
И вот Брюс достиг скалы. Длинное лезвие блеснуло на солнце, и сталь на целых полдюйма вошла медведю в огузок. Того, что последовало за этим, Ленгдону не забыть до самой могилы.
Медведь не шелохнулся. Брюс ткнул его ножом ещё раз. Тот же результат. После второй попытки Брюс сам окаменел, как скала, за которую он цеплялся. Когда он, оглянувшись, уставился на Ленгдона, рот его был разинут от изумления.
– Ну, что ты скажешь о такой чертовщине? – спросил он, медленно поднимаясь на ноги. – Ведь он не спит. Он мёртв!
Ленгдон подбежал к нему, и они взошли на скалу. Брюс всё ещё не выпускал ножа из рук, и на лице его появилось странное выражение. Он взволнованно хмурился и не сразу обрёл дар речи.
– В жизни не видел ничего подобного! – сказал он, медленно убирая нож в ножны. – Это медведица, и у неё медвежата – к тому же, судя по её виду, совсем ещё маленькие…
– Полезла за сурком и сорвалась со скалы, – прибавил Ленгдон. – Разбилась насмерть, да, Брюс?
Брюс кивнул.
– В жизни не видал ничего подобного, – повторил он. – Я всегда ломал себе голову над тем, как они не убьются, роясь на кручах под скалами… но видеть такое мне ещё не доводилось. Хотел бы я знать, где теперь её медвежата. Вот горемыки-то!
Опустившись на колени, Брюс осмотрел медведицу.
– У неё их было не больше двух, а то и всего один, – сказал он, подымаясь на ноги. – Что-нибудь около трёх месяцев.
– И теперь они умрут с голоду?
– Если только один, то скорее всего с ним так и будет. У этого маленького бездельника было столько молока, что ему не приходилось ещё самому хлопотать о дополнительном рационе. Вот что получается, когда удираешь и бросаешь своих малышей одних, – заключил свою речь нравоучением Брюс. – Если ты когда-нибудь обзаведёшься женой, Джимми, то не разрешай ей выкидывать подобные штуки. Ведь малышам ничего не стоит устроить пожар или сломать себе шею.
И он свернул на прежний путь по гребню кряжа. Глаза его внимательно исследовали долину. Ленгдон тронулся следом, размышляя о том, что сталось с медвежонком.
А Мусква сладко почивал рядом с Тэром на уступе скалы. Ему снилась мать, и медвежонок жалобно скулил во сне…
Глава 9Поединок
Первые лучи восходящего солнца осветили уступ, на котором спали Тэр и Мусква. Солнце поднималось всё выше, становилось всё теплее. Поэтому, проснувшись, Тэр знай себе только потягивался, не проявляя ни малейшего желания вставать.
После всего, что произошло так недавно – ранения, выздоровления и вчерашнего пира, – он чувствовал себя великолепно. Ему было так уютно; и он не спешил покидать эту солнечную купель. Долгое время он с интересом рассматривал Мускву. Ночной холод заставил медвежонка пристроиться в тепле между огромными передними лапами гризли. И сейчас он, как ребёнок, жалобно похныкивал во сне.
Немного погодя Тэр сделал нечто такое, чего за ним никогда не водилось: осторожно обнюхав пушистый комочек, свернувшийся между его лапами, он своим большим красным языком лизнул медвежонка в мордочку. И Мусква, которому, наверное, всё ещё снилась мать, прижался к гризли ещё теснее.
Мусква, неизвестно почему вдруг покорил Тэра. Огромный гризли всё ещё не мог разобраться в том, что же, собственно, произошло. Он постепенно преодолевал не только свою безотчётную неприязнь ко всем медвежатам на свете, но и свои прочно укоренившиеся привычки зверя, прожившего десять лет в полном одиночестве. Мало-помалу он начинал находить в близости Мусквы удовольствие и в нём проснулось что-то вроде дружеского участия к медвежонку.
С появлением человека в его жизнь вошло какое-то новое чувство, вернее только проблеск его. Ведь, пока не появится враг и не очутишься перед лицом опасности, нельзя до конца оценить дружбу. И не исключено, что Тэр, который впервые столкнулся лицом к лицу с настоящими врагами и настоящей опасностью, начинал понемногу понимать, что значит дружба. К тому же не за горами было и наступление брачного сезона, а Мусква ещё сохранял запах матери. Вот поэтому-то, пока Мусква, нежась на солнышке, всё ещё витал в сновидениях, Тэр чувствовал всё большее удовлетворение.
Окинув сверху взглядом долину, которая вся так и сверкала после прошедшего ночью дождя, он не увидел в ней ничего подозрительного. Принюхался – но ничто не примешивалось в воздухе к чистейшему аромату травы, цветов, пихты и свежей дождевой воды. Тогда он принялся лизать рану, и это разбудило Мускву.
Медвежонок поднял голову. Поморгал глазами на солнце, протёр лапкой мордочку и встал. Как и всем юнцам, ему уже не терпелось встретить наступающий день, независимо от того, каким бы тяжёлым и утомительным ни был вчерашний. И, пока Тэр всё ещё безмятежно лежал, созерцая долину, Мусква принялся обследовать трещины в каменной стене и кувыркаться между камнями.
Тэр перевёл глаза с долины на медвежонка. Гризли проявлял несомненный интерес к ужимкам и весёлому кувырканию Мусквы. Затем он грузно поднялся и отряхнулся. Минут пять, не меньше, стоял, вглядываясь в долину и принюхиваясь к воздуху, в котором не чувствовалось ни малейшего дуновения, точно всё оцепенело вокруг. А Мусква, навострив ушки, подошёл и стал рядом. Его маленькие глазки перебегали с Тэра на залитое солнцем пространство и снова на Тэра, как бы допытываясь, что же произойдёт дальше.
Огромный гризли разрешил это недоумение. Пройдя по карнизу скалы, он начал спускаться в долину, и Мусква, так же как и вчера, припустился за ним бегом.
По сравнению со вчерашним днём медвежонок чувствовал себя повзрослевшим и силы его тоже удвоились. Тоска по материнскому молоку уже не мучила его. Тэр просветил его – отныне медвежонок перешёл на мясо. И Мусква уже понимал, что они отправляются туда, где пировали вчера вечером.
Они уже наполовину спустились со склона, когда ветер вдруг принёс Тэру что-то новое. На мгновение гризли приостановился, и из груди его вырвалось рычание. Густая шерсть на загривке грозно встала дыбом. Запах исходил оттуда, где находился его тайник. И это к тому же был один из тех запахов, к появлению которых, а особенно возле своих кладовых, гризли относился совершенно нетерпимо – тут с ним шутки были плохи.
На него резко пахнуло запахом другого медведя. В обычных условиях это не вызвало бы у него такого раздражения. Не вывел бы его из себя и запах медведицы. Но пахло медведем. И запах шёл из расщелины в скале, которая вела прямо к той самой пихтовой чаще, в которой он запрятал вчера остатки карибу.
Тэр не стал тратить время на праздные домыслы. Ворча про себя, он начал спускаться так быстро, что Мусква еле поспевал за ним.
Они остановились только тогда, когда достигли края плато, с которого хорошо просматривались озеро и пихтовая чаща. Мусква еле переводил дух. Затем уши его насторожились. Он пристально посмотрел вперёд, и вдруг каждый мускул его маленького тельца напрягся до отказа.
Ярдах в семидесяти пяти под ними кто-то разорял их склад! Грабителем оказался огромный чёрный медведь, который делал это просто с неслыханным нахальством. Был он фунтов, пожалуй, на триста полегче Тэра, но почти такого же роста, и его шуба отливала на солнце бархатом, совсем как соболиная. Такой большой и наглый пришелец ещё ни разу не заявлялся во владения Тэра. Он вытащил тушу карибу из тайника и, пока Тэр и Мусква смотрели на него сверху, пожирал её.
Немного погодя Мусква вопросительно взглянул на Тэра. «Что же нам делать? – казалось, спрашивали его глаза. – Этак ведь и без завтрака недолго остаться!»
Тщательно выбирая дорогу на спуске, Тэр стал медленно преодолевать эти последние семьдесят пять ярдов. Теперь он, казалось, совсем не спешил. Ступив наконец на луговину ярдах в тридцати-сорока от незваного гостя, гризли снова остановился.
Он как будто не рвался в бой, но шерсть на загривке поднялась так, как Мускве ещё ни разу не приходилось видеть. Чёрный оторвался от своего пиршества и поднял глаза. Целых полминуты медведи смотрели друг на друга. Голова гризли медленно, будто маятник, раскачивалась из стороны в сторону. Чёрный застыл на месте, неподвижный, как сфинкс.
Футах в четырёх-пяти от Тэра стоял Мусква. Чутьё подсказывало ему, что вот-вот что-то произойдёт. И с мальчишеским задором он ждал этого, готовый в любую минуту либо поджать куцый хвост и удирать вместе с Тэром без оглядки, либо ринуться вперёд и сражаться бок о бок с ним. Его глаза были прикованы к раскачивающейся маятником голове Тэра.
А что значит это покачивание, понятно всем на свете. Научился понимать его и человек. «Если гризли качает головой, то держись!» – гласит самая первая заповедь охотников на медведей в горах. И чёрный медведь понял это. Будь он как все другие медведи, забредавшие во владения Тэра, ему бы немного отступить, повернуться и убраться подобру-поздорову. И Тэр дал ему для этого достаточно времени. Но чёрный медведь был новичком в долине, и, кроме того, он и сам был могучим зверем, которого, наверное, ещё ни разу не проучили как следует и который, вполне возможно, был хозяином в своих владениях. Он не отступил ни на шаг и первым издал угрожающее рычание.