Заметно было, что Тэру и раньше уже случалось хаживать по этому уступу и он знает, куда тот ведёт: всё выше и выше, пока не упрётся, как могло показаться, в отвесную каменную стену.
Идя всё тем же путём, Тэр пришёл к глубокой расщелине, настолько узкой, что он едва пролезал в неё. По ней они выбрались на край такого крутого склона, какого Мускве ещё ни разу не приходилось видеть. Он был похож на гигантскую каменоломню, которая уходила вниз, углублялась в лес далеко под ними и вздымалась вверх чуть ли не до самой вершины горы.
Для Мусквы переход по этим хаотическим нагромождениям с тысячей опасностей был совершенно непосильной задачей. И, как только Тэр начал перебираться через первые же глыбы, медвежонок остановился и жалобно заскулил.
В первый раз он отказывался идти дальше. Когда же он увидел, что Тэр, не обращая ни малейшего внимания на его писк, всё идёт и идёт, его обуял ужас. Завопив что было сил, медвежонок отчаянно заметался в поисках хоть какой-нибудь тропинки через эти громадины.
Тэру же было совершенно невдомёк, в какое трудное положение попал Мусква, и он знай себе лез вверх, пока не забрался на целых пятьдесят ярдов. Тогда он остановился, оглянулся через плечо и подождал.
Это приободрило Мускву, и он, стараясь не отстать, принялся карабкаться, цепляясь когтями и пустив в ход даже подбородок и зубы.
Минут десять понадобилось ему, чтобы догнать Тэра. Он совершенно запыхался. Но от прежнего страха не осталось и следа: Тэр стоял на узкой белой тропинке, надёжной, как пол. Ширина её была дюймов восемнадцать.
Странной и загадочной казалась эта тропа, и нельзя было понять, как она могла появиться в этих местах. Вид у неё был такой, будто огромная армия рабочих с молотками, пришедшая сюда когда-то, дробила целые тонны песчаника и сланца и насыпала между валунами гальку, чтобы проложить узкую ровную дорожку. Но сделали это не молотки, а копыта не менее чем тысячи поколений горных коз. Тэр и Мусква ступили на козью тропу.
Первое стадо диких коз пронеслось этим путём, вероятно, ещё задолго до того, как Колумб открыл Америку[20], но сколько же лет ушло на то, чтобы их копыта выбили ровную дорогу в горах! Тэру она служила столбовой дорогой из одной долины в другую. Правда, ею пользовался не только он, но и многие другие обитатели этих гор.
В то время как Мусква переводил дух, оба они услышали какой-то странный, похожий на посмеивание звук, доносившийся сверху.
Футах в сорока или пятидесяти выше того места, где они стояли, тропинка сворачивала за огромную каменную глыбу. И из-за этой глыбы навстречу им медленно спускался большой дикобраз.
На севере существует обычай, согласно которому человек не должен убивать дикобраза, которого называют «другом потерявшихся». Заблудившийся и умирающий от голода старатель или охотник, когда поблизости нет никакой дичи, всегда может отыскать дикобраза. А убить его ничего не стоит и ребёнку. К тому же он самое потешное существо в этих дебрях – самый добродушный, приятный и покладистый весельчак на свете. Он болтает и хохочет без умолку, а когда движется, то похож на ожившую гигантскую подушечку для булавок. И он так рассеян, что, кажется, и живёт не просыпаясь.
Этот дикобраз, спускаясь прямо на Тэра и Мускву, благодушно болтал сам с собой. А его смешок звучал, как лепет младенца. Он был невероятно толст. Таких называют «Порки»[21]. Медленно, вперевалку спускался он сверху, и его бока и хвост щёлкали по камням. Он смотрел себе под ноги. Неизвестно, что это были за мысли, в которые он был погружён, но Порки заметил Тэра, когда между ними оставалось уже меньше пяти футов. В мгновение ока он свернулся шаром и несколько секунд бранился на все лады. А потом застыл, молчаливый, как сфинкс, следя своими красными глазками за этим огромным, невесть откуда взявшимся медведем.
Тэр не собирался убивать его, но тропа была узка, а Тэр хотел продолжать свой путь. Он сделал шага два вперёд. Тогда дикобраз повернулся к нему задом, приготовившись наносить удары своим мощным хвостом. В хвосте Порки сотни игл, а Тэр уже неоднократно имел с ними дело и поэтому остановился в нерешительности. Мусква с любопытством уставился на дикобраза. Ему ещё только предстояло узнать, что такое дикобраз, потому что игла, которая попала недавно в лапу, была всего-навсего одной из обронённых игл.
Тэр сделал ещё один шаг вперёд. Тогда с неожиданным «чак-чак-чак» – самым устрашающим звуком, на который он только был способен, – дикобраз начал наступать на Тэра задом, рассекая воздух взмахами своего широкого, увесистого хвоста с такой силой, что, попади он в дерево, иглы вонзились бы в ствол на добрых четверть дюйма.
Промахнувшись, он снова свернулся, а Тэр шагнул с тропинки на каменную глыбу и обошёл его сторонкой. Затем остановился, поджидая Мускву.
Порки торжествовал победу в полном упоении самим собой. Он распрямился, его иглы утратили свой угрожающий вид. Всё так же добродушно посмеиваясь, он продолжал свой спуск, надвигаясь прямо на Мускву. Инстинктивно медвежонок посторонился, поскользнулся на краю тропинки и сорвался вниз. А когда он снова вскарабкался на неё, Порки уже ушёл футов на пять от того места и продолжал свой путь, не обращая ни на что внимания.
Однако их приключения на козьей тропе на этом ещё не кончились. Только-только Порки убрался восвояси, как из-за края огромной каменной глыбы над их головами появился барсук, с нетерпением устремившийся было на запах дикобраза, обещающий самый лакомый обед.
Этот отпетый негодяй, от которого с презрением отворачиваются все в горах, был втрое больше Мусквы, и всё в нём – сильные мускулы, когти, острые зубы – было великолепно приспособлено для нападения. На носу и на лбу у него были белые отметины. Ноги короткие и толстые, хвост пушистый, а когти на передних лапах почти такой же длины, как у медведя. Как только он показался, Тэр приветствовал его предостерегающим рычанием, и тот, перепуганный насмерть, удрал без оглядки.
А тем временем Порки ковылял себе потихоньку вниз, в поисках новых мест с подножным кормом. Он продолжал разговаривать и что-то напевать про себя, совсем позабыв о том, что случилось минуты две назад. Ему и в голову не приходило, что Тэр спас его от смерти столь же неминуемой, как если бы он свалился в пропасть глубиной в тысячу футов.
Тэр и Мусква прошли ещё почти целую милю по извилистой козьей тропе. И вот наконец она привела на самую вершину горного кряжа. Теперь они находились на высоте добрых трёх четвертей мили над поймой ручья. Местами хребет, вдоль которого вела тропинка, настолько сужался, что можно было видеть одновременно обе долины, лежащие по разным сторонам его.
Мусква видел у себя под ногами только золотисто-зелёный туман бездны. Лес по обе стороны ручья представлялся отсюда чёрной полоской, а пихтовые и кедровые чащи на отдалённых склонах казались не больше зарослей шиповника или ивняка.
Здесь, наверху, разгуливал сильный ветер. С непонятной яростью налетел он на Мускву, который, пока они шли, успел уже ощутить у себя под ногами незнакомый и далеко не приятный холод снега.
Какая-то огромная птица дважды стремительно пронеслась неподалёку от него, скользя на распластанных крыльях. Такой большой птицы медвежонку не приходилось видеть ещё ни разу за всю свою жизнь. Это был орёл.
Во второй раз орёл пролетел так близко, что Мусква услышал, как он разрезает воздух крыльями, и разглядел его огромную злую голову и растопыренные в стороны когти. Тэр повернул к птице голову и зарычал. Очутись здесь Мусква один, плыть бы ему по воздуху в этих смертоносных когтях. Теперь же орёл сделал свой третий круг на почтительном расстоянии, но уже под ними.
Огромная птица наметила себе другую добычу. Зверя, привлёкшего орла, почуяли и Тэр с Мусквой и остановились.
Ярдах в ста под ними находился гладкий и отлогий сланцевый склон, и на нём, нежась на солнышке после утренней кормёжки, расположилось стадо горных баранов. Их было штук двенадцать-тринадцать, главным образом матки с ягнятами. Поодаль, с восточной стороны от них, лежали на снегу три огромных старых барана.
Орёл, словно перо, плывущее по ветру, бесшумно парил в вышине. Матки и даже старые, матёрые бараны и не подозревали о его присутствии. Большинство ягнят лежало под боком у матерей, но два или три, самые непоседливые, бродили по склону, то и дело шаловливо взбрыкивая. Свирепый взгляд орлиных глаз был прикован к этим малышам. И вдруг орёл стал удаляться, летя навстречу ветру, потом на расстоянии ружейного выстрела он плавно развернулся и понёсся назад, по ветру, не шевельнув крылом. Скорость его полёта всё нарастала. И вот он ринулся вниз, обрушившись на ягнят, как ракета.
Казалось, лишь огромная чёрная тень промелькнула над стадом да одинокое жалобное блеяние пронеслось вслед за тенью. Но там, где только что резвились три ягнёнка, осталось два.
Смятение охватило всех находящихся на склоне. Тревожно блея, матки заметались взад и вперёд. Бараны вскочили на ноги и застыли неподвижно. Высоко подняв свои рогатые головы, они в поисках новой угрозы внимательно вглядывались в бездну под ними и в чёрные вершины над их головами. Один из них заметил Тэра и издал низкое, резкое блеяние, звук которого охотник мог бы услышать на расстоянии мили отсюда. Подав этот сигнал тревоги, баран опрометью ринулся вниз по склону, и сейчас же стук многих копыт рассыпался по откосу, сопровождаемый грохотом мелких и крупных камней, которые, срываясь, покатились вниз.
Падая, одни камни увлекали за собой другие, и грохот обвала становился всё громче. Всё это необычайно заинтересовало Мускву. Он бы ещё долго простоял так, с любопытством вглядываясь вниз, если бы Тэр не повёл его дальше.
Вскоре тропа начала спускаться в ту самую долину, из верхней части которой первые выстрелы Ленгдона прогнали Тэра. Теперь они находились миль на шесть-восемь севернее леса, в котором охотники разбили свой лагерь. Отсюда Тэр с Мусквой двинулись к нижним притокам Скины.