А через минуту уже сосал укушенный палец и хохотал вместе с Брюсом.
– Молодчина… парень хоть куда! – сказал он. – Назовём его Злюкой, Брюс. Клянусь святым Георгием, о таком медвежонке я только и думал с тех пор, как впервые попал в горы. Я увезу его домой! Но каков хват, а?
Мусква повернул голову и внимательно рассматривал Брюса. Ленгдон встал и оглянулся на вершину горы. Лицо его окаменело, стало жёстким.
– Четыре собаки! – проронил он как бы про себя. – Три внизу, одна – на горе…
Помолчав с минуту, он снова заговорил:
– Ничего не понимаю, Брюс. Ведь они затравили для нас полсотни медведей, и до сих пор мы не потеряли ни одной из них.
Брюс в это время был занят тем, что перевязывал сыромятным ремнём из оленьей кожи Мускву поперёк тела. Закрепив петлю, он вывязал нечто вроде ручки, за которую медвежонка можно было нести, как ведро с водой или оковалок бекона. Когда он встал, Мусква закачался в воздухе.
– Мы нарвались на гризли-убийцу, – заговорил горец. – А если дело доходит до драки или охоты, то страшней плотоядного гризли ничего не встретишь. Собакам не удержать его, Джимми, и если стемнеет не скоро, то ни одной из всей своры уже не вернуться. В темноте они отстанут… если, конечно, хоть одна из них доживёт до темноты. Старый плут почуял наше приближение, и – можешь смело биться об заклад – он знает, что свалило его на снег там, наверху. Теперь он удирает… и быстро. Чтобы снова увидеться с ним, придётся пройти миль двадцать.
Ленгдон сходил за ружьями, и, как только вернулся, Брюс первым стал спускаться вниз по горе, неся Мускву на ремне. Они ненадолго задержались на забрызганном кровью уступе горы, там, где Тэр творил своё возмездие. Ленгдон наклонился над собакой, которой гризли свернул голову.
– Бисквите, – определил он. – А мы-то ещё считали её единственной трусихой на всю стаю. Другие – Джейн и Боумер. А старина Фриц погиб там, на вершине.
Брюс заглянул через край карниза и указал вниз.
– Ещё одна… сброшена туда с горы! – еле выговорил он. – Джимми, оказывается, целых пять!
Ленгдон взглянул вниз с края обрыва, и у него крепко сжались кулаки. Какой-то сдавленный звук вырвался из горла. Брюс понял, что это значит. С расстояния ста футов им удалось разглядеть чёрное пятно на груди лежащей на спине собаки – такое было только у одной на всю стаю. У любимицы Ленгдона, которую баловал весь лагерь.
– Дикси… – только и сказал Ленгдон, впервые почувствовав, как его всего захлёстывает злоба; лицо его побелело. – Теперь у меня причин больше чем достаточно, чтобы не отступаться от этого гризли. Теперь меня и лошадьми не оттащишь отсюда, пока я его не прикончу. Если надо будет, я останусь здесь хоть на всю зиму. Я клянусь убить его… если только он не сбежит из этих мест.
– Не сбежит, – только и сказал Брюс и пошёл со своей ношей дальше вниз.
До сих пор Мусква был так ошеломлён тем, что очутился в положении, которое казалось ему уже совершенно безвыходным, что совсем было присмирел. Он напрягал все свои мускулы, пытаясь шевельнуть хотя бы кончиком лапы. Но его спеленали так туго, как не пеленали, вероятно, мумию ни одного из фараонов. Однако теперь в голове его забрезжила мысль, что, раскачиваясь взад и вперёд, он то и дело задевает мордочкой вражескую ногу и что зубами своими он пока ещё может распоряжаться. Медвежонок выжидал удобного случая.
Случай этот представился, когда Брюс сделал огромный шаг, спускаясь со скалы. На какую-то долю секунды Мусква задержался на камне, с которого слезал Брюс, и успел цапнуть того зубами. Это был великолепный, глубокий укус, и если вопль Ленгдона огласил окрестности на милю вокруг, то Брюс своим рёвом перещеголял его по меньшей мере раза в полтора. Такого жуткого, леденящего кровь в жилах звука Мускве ещё ни разу не доводилось слышать – даже лай собак и то не был таким страшным. От этого вопля у медвежонка душа ушла в пятки, и он отпустил врага. То, что произошло дальше, снова заставило его разинуть рот от изумления.
Эти загадочные двуногие даже и не попытались отплатить ему той же монетой. Тот, которого он цапнул, с минуту скакал на одной ноге, выплясывая какой-то невообразимый танец, а другой в это время опустился на камень и, схватившись за живот, раскачивался взад и вперёд, и из его широко раскрытого рта неудержимо вырывались какие-то малопонятные звуки. Затем второй прекратил свой танец и тоже стал издавать эти звуки, которые, по представлениям Мусквы, не имели ничего общего со смехом.
Всё это внушило Мускве две догадки: либо эти нелепого вида чудовища не смеют тронуть его, либо они – существа самого мирного нрава и не собираются причинять ему вред. Они лишь стали осмотрительней и когда вступали в долину, то несли Мускву подвешенным посредине на винтовке, которую они держали с разных концов.
Уже почти стемнело, когда они добрались до пихтовой чащицы, красной от отблесков костра. Впервые Мусква увидел огонь. Он увидел также и лошадей. Они были больше самого Тэра и показались медвежонку жуткими чудовищами.
Навстречу вышел третий человек, индеец Метусин, которому охотники и передали Мускву с рук на руки. Пленника положили на бок у костра, сверкающий огонь которого слепил глаза. Пока один из его тюремщиков крепко и очень больно держал его за уши, другой сделал из ремённых пут ошейник, который надели на медвежонка. В металлическое кольцо на ремне пропустили крепкую верёвку, а другой её конец привязали к дереву.
Пока всё это проделывалось, Мусква рычал и огрызался изо всех сил. А через полминуты он был свободен от скручивавших его рубашек и, покачиваясь, чуть не падая на затёкших ножонках, показал свои зубы и грозно зарычал.
К величайшему его изумлению, на этих чудаков его угроза оказала лишь одно действие – все трое, даже индеец, разинули рты и в один голос издали всё тот же совершенно бессмысленный звук, который он слышал у одного из них ещё там, на горе, когда он впился в ногу другому. Медвежонок совершенно стал в тупик.
Глава 16Приручение Мусквы
Мусква почувствовал огромное облегчение, когда эти трое отвернулись от него и занялись своими делами у костра. А раз так, то нечего было мешкать, и медвежонок рванул верёвку. Он натянул её так сильно, что чуть не задохнулся. Пришлось в конце концов сдаться, и, окончательно впав в уныние, он устроился у подножия пихты и стал рассматривать лагерь.
Мусква находился футах в тридцати от костра. Брюс мыл руки в брезентовом тазике. Ленгдон вытирал лицо полотенцем. Метусин стоял на коленях у костра и держал над раскалёнными углями большой чёрный противень, на котором шипели, брызгаясь салом, куски жирного мяса карибу. Более соблазнительного запаха Мускве ещё ни разу не приходилось слышать. Да и сам воздух вокруг него, пропитанный какими-то неведомыми ароматами, казался ему очень вкусным. Ленгдон, вытерев лицо, открыл жестяную банку со сладким сгущённым молоком. Белой струйкой оно стекало в миску. С этой миской Ленгдон подошёл к Мускве. Медвежонок снова попробовал было бежать, да не тут-то было – чуть не задохся в петле. Тогда он в мгновение ока вскарабкался на дерево и рычал оттуда на Ленгдона и щёлкал зубами, пока тот пристраивал миску под самой пихтой так, чтобы медвежонок, спустившись, сразу бы угодил в неё.
Пленник забрался на дерево так высоко, как только позволяла длина верёвки. И долгое время охотники не обращали на него ни малейшего внимания. Медвежонку было видно, как они едят, он слышал их разговор – они строили новые планы военных действий против Тэра.
– После того, что произошло сегодня, нам остаётся только одно – перехитрить его, – заявил Брюс. – Преследование по следу надо бросить, Джимми. Можно гоняться за ним таким образом до бесконечности, а он всё равно будет знать, где мы находимся.
Брюс умолк и прислушался.
– Странно, что собак всё ещё нет, – заметил он. – Хотел бы я знать… – Он посмотрел на Ленгдона.
– Не может быть! – запротестовал тот, понимая значение этого взгляда. – Не хочешь ли ты сказать, что он перебил всех?
– Я ходил на медведя уж и не знаю сколько раз, – спокойно отозвался горец, – но ни разу ещё не охотился, на такую хитрую бестию. Ведь он нарочно заманил собак на этот уступ, Джимми, и устроил им там ловушку. Он выкинул ловкую штуку и с той собакой, которую убил на вершине. Возьмёт ещё да и заманит их всех сразу куда-нибудь в укромное местечко, откуда им и податься некуда будет. Ну а в таком случае… – Он выразительно пожал плечами.
Ленгдон тоже прислушался.
– Если хоть одна из них уцелела, то вот-вот вернётся, – сказал он. – Простить себе не могу, что взял их сюда с собой!
Брюс засмеялся в ответ:
– Превратности войны, Джимми! Ведь, идя на гризли, берёшь с собой не комнатных собачонок, и уж лучше заранее приучить себя к мысли, что не той, так другой из них всё равно раньше или позже погибать… Этот медведь оказался нам не по зубам, в этом всё дело. Он обставил нас, как маленьких.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Что по-честному, без подвохов, с ним не справиться. И мы здорово дали маху, впутав в это дело собак. Если уж ты без этого медведя жить не можешь, то согласен хоть взяться за него по-моему?
Ленгдон кивнул.
– А что ты придумал?
– Когда отправляешься на гризли, то нечего с ним нежничать, – начал Брюс. – А особенно когда идёшь на «убийцу». Теперь не будет и часа такого, чтоб этот гризли не знал, где чем пахнет, и так до тех пор, пока в спячку не завалится. Как ему это удастся? Будет каждый раз лишний крюк давать по дороге. Держу пари, что если бы сейчас выпал снег, то следы гризли на нём показали бы, что он через каждые шесть миль возвращается мили на две назад по собственному следу поразнюхать, не преследует ли его кто-нибудь. И передвигаться он теперь будет больше ночами, а днём – отлёживаться где-нибудь высоко на скалах. И если тебе хочется сделать ещё хоть один выстрел по медведю, то на выбор можно предложить одно из двух. Первое, и оно самое лучшее, – отправиться дальше и заняться охотой на других медведей…