будь съестного, чтобы, проглотив кусочек пищи, поддержать свои силы.
Не прошло с тех пор и полутора месяцев, как Мусква весил уже добрых двадцать фунтов. Это, разумеется, было раньше, а не сейчас, когда он был страшно голоден и истощён.
В трёхстах ярдах ниже теснились друг к другу пихты, сгрудившись у самого края маленького родникового озера, вода из которого переливала через дальний от Тэра край впадины. В этих пихтах скрывались карибу – один, а то и два или три. Для Тэра это было так же несомненно, как если бы он видел их своими глазами.
Уинирау – запах лежащего копытного животного – был для Тэра так же не похож на мечису – запах, когда оно пасётся, – как день на ночь. Один – почти неуловимо стелющийся в воздухе, – так легко и мимолётно пахнет от надушённых волос или платья прошедшей женщины. Другой – тяжело ползущий над самой землёй, густой и горячий, как запах разбитого пузырька с духами. Даже Мусква и тот уловил этот запах, как только вполз сюда за Тэром и улёгся рядом.
Целых десять минут Тэр стоял, не шелохнувшись. Глаза его впились в лощину, в берег озера и подступы к чаще. Он точно определил направление ветра. Гризли не шевелился: отсюда легко было спугнуть дичь. Дело в том, что горы и резкая впадина создавали здесь постоянную тягу воздуха в лощину. И, случись Тэру выбраться ярдов на пятьдесят выше того места, где он сейчас притаился, чуткие карибу оказались бы от него как раз с наветренной стороны.
Навострив уши, с новым, понимающим блеском в глазах Мусква учился, как надо подкрадываться к дичи. Прижавшись к земле, Тэр почти полз на брюхе, медленно и бесшумно пробираясь к ручью. Шерсть на плечах стала у него дыбом, как у готовой к прыжку собаки. Мусква следовал за ним по пятам.
Целых сто ярдов продолжалось это продвижение в обход. И трижды за это время Тэр замирал, ловя запах со стороны деревьев. Наконец он добился своего. Ветер теперь тянул прямо на него и обещал многое. Крадучись, вперевалку двинулся он на добычу. Каждый мускул его огромного тела был напряжён до предела. Не прошло и двух минут, как он очутился уже на опушке пихтовой чащицы и замер. Захрустел валежник. Это карибу поднялись на ноги. Но не потому, что они были спугнуты. Просто они отправлялись на водопой и на пастбища.
Теперь Тэр двигался в том же направлении, что и они. Так он добрался, скрытый листвой, до опушки леса, не упуская из виду озера и луговины. Первым появился огромный самец карибу. Рога у него уже наполовину отросли и были покрыты бархатистым пушком. Откормленный, гладкий двухлеток, блестя в лучах заходящего солнца коричневой бархатной шкурой, шёл за ним следом.
Первый олень замер, минуты две недоверчиво вслушиваясь, всматриваясь, принюхиваясь, не появятся ли где какие-нибудь признаки опасности. Молодой же, ещё не такой подозрительный, как первый, щипал траву, стоя позади него. Затем, величаво шевельнув рогами и опустив голову, старый олень не спеша направился к озеру на вечерний водопой. Двухлеток пошёл следом… а Тэр тем временем бесшумно выбрался из засады.
Мгновение – и, весь подобравшись, он кинулся вперёд. До карибу было пятьдесят футов. И, когда животные услышали его, он, катясь, как огромный шар, уже пролетел половину этого расстояния.
С быстротой стрелы, пущенной из лука, прянули они от него. Но поздно. Чтобы обогнать Тэра, нужна была скорость несущегося во весь опор скакуна. Тэр к тому же успел выиграть время. Как ветер пронёсся он, заходя вбок двухлетку, чуть подался в сторону, легко, казалось без малейшего усилия, прыгнул – и короткое состязание в беге было кончено. Огромная правая лапа Тэра обрушилась на плечо двухлетка, и в тот миг, как они оба покатились по земле, левая лапа гризли вцепилась в морду карибу и сжала её, словно гигантская рука. Падая, Тэр оказался под карибу – таков был его всегдашний расчёт при падении. Он не стал душить жертву в своих смертельных объятиях. Гризли подобрал под себя заднюю лапу, ударил ею, и все её пять ножей врезались карибу в брюхо. После этого Тэр поднялся на ноги, огляделся и, отряхнувшись, издал громовой рёв, то ли выражая им своё торжество, то ли приглашая Мускву на пир.
Второго приглашения маленький медвежонок с рыжей мордочкой дожидаться не стал. Так впервые в жизни изведал он запах и вкус тёплой крови и мяса. И случилось это в самое подходящее время в его жизни. Точно так же много лет назад пришлось их попробовать впервые и Тэру.
Отнюдь не все гризли убивают крупного зверя. Точнее, этим занимаются лишь очень немногие из них. Подавляющее же их большинство, в общем, вегетарианцы, весьма умеренно употребляющие в пищу мелкую дичь: гоферов, сурков, дикобразов. Случай время от времени превращает того или иного гризли в охотника на карибу, коз, горного барана и даже на лося.
Так некогда случилось и с Тэром. Теперь и Мускве предстояло стать таким же, как Тэр, хотя он и был всего лишь чёрным медведем и не принадлежал к семейству Страшных медведей.
Пиршество их длилось целый час. Они не набрасывались на пищу, как это делают, например, голодные собаки, а ели не спеша. Пристроившись между огромными передними лапами Тэра, Мусква слизывал кровь и урчал, как котёнок, разжёвывая мелкими зубками нежную мякоть карибу. Тэр же, хотя в животе у него было пусто, как в комнате, из которой вывезли всю мебель, по своему обыкновению, прежде всего принялся за самое лакомое. Он извлекал тонкие жировые прослойки с почек и кишок и жевал их, чавкая и полузакрыв глаза.
Последний луч солнца угас в горах, и вслед за короткими сумерками быстро сгустилась тьма. Когда они кончили, было уже совсем темно, и малыш Мусква раздулся так, что стал похож на шар.
Из всех педантов, каких только природа когда-либо производила на свет, Тэр был самым неисправимым. По его мнению, ничто не должно было тратиться даром. И явись сейчас сюда старый самец-карибу и подойди он сам прямо к Тэру, гризли, скорее всего, не тронул бы его. Пища у него была, и теперь единственное, что заботило его, – это как припрятать её понадёжней.
Он вернулся к пихтовой чаще. Но на этот раз облопавшийся медвежонок и не подумал сопровождать его. Он был в полном блаженстве, и что-то подсказывало ему, что Тэр никуда не уйдёт от оставшегося у них мяса. Минут через десять гризли подтвердил справедливость этого мнения, вернувшись назад.
Своими огромными челюстями он ухватил карибу за загривок, затем потащил его к лесу, точно собака, волокущая десятифунтовый оковалок сала. А молодой олень весил фунтов четыреста. Но если бы он даже весил восемьсот или тысячу, то и тогда Тэр потащил бы его. Правда, будь туша такой тяжёлой, он взвалил бы её себе на спину.
Тэр отволок карибу на опушку пихтовой чащи, где уже заранее подыскал подходящую впадину. Швырнул в неё остатки карибу и, пока Мусква со всё более возрастающим интересом наблюдал за ним, принялся заваливать их хвоей, валежником, а сверху придавил бревном. Затем, принюхиваясь, поводил вокруг носом и выбрался из леса.
На этот раз и Мусква пошёл за ним следом, хотя настолько отяжелел, что ему было трудно передвигаться. Звёзды уже начали высыпать на небе. При их свете Тэр шёл по крутому, неровному склону, который вёл к горным вершинам. Всё выше и выше забирался он – на такую высоту Мускве ещё ни разу не приходилось подниматься. Пересекли снежное поле, а затем вышли к месту, где извержение вулкана, казалось, вывернуло все внутренности горы наружу. Вряд ли человеку удалось бы пройти тем путём, которым Тэр вёл Мускву. Наконец гризли остановился.
Он стоял на узком уступе. Скала отвесной стеной подымалась позади него. Вниз из-под самых его ног спадали в хаотическом беспорядке нагромождения развороченных скал и сланцевых оползней. Далеко внизу чернела, как бездонная пропасть, долина.
Тэр улёгся и впервые с тех пор, как был ранен, вытянулся, опустил голову на землю между огромными передними лапами и глубоко, с наслаждением вздохнул. Мусква прикорнул у него под боком, так что огромное тело гризли согревало его своим теплом, и оба они, сытые до отвала, заснули глубоким, безмятежным сном. А звёзды всё ярче разгорались над ними, и луна всходила, заливая своим золотым сиянием вершины гор и долину.
Глава 7Брюс уточняет факты
Когда Ленгдон и Брюс перевалили через хребет и спустились в долину, лежащую на запад от него, день – тот самый, когда Тэр покинул своё грязевое ложе, – был уже в самом разгаре. В два часа Брюс пошёл обратно к лошадям, оставив Ленгдона на высоком горном кряже наблюдать в бинокль за окрестностями. Через два часа после того, как проводник вернулся с поклажей, они медленно пошли вдоль по ручью, над которым до них прошёл гризли. Даже оттуда, где они разбили лагерь, до места встречи Тэра с Мусквой оставалось мили две, а то и три.
Следы гризли на песчаной отмели у ручья пока ещё не попадались. Но Брюс не терял уверенности. Он знал, что Тэр держал свой путь по гребню.
– Если ты, вернувшись из этих краёв, вздумаешь писать о медведях, не валяй хоть ты дурака, как большинство всех этих писак, – сказал Брюс, когда они сидели, покуривая трубки после ужина. – Два года назад подрядился я на месяц к одному натуралисту и так ему угодил, что он пообещал прислать мне целую кучу книг о медведях и разном зверье. Ну и прислал!.. Прочёл я эти книги. Сначала смеялся, а потом так разозлился, что сжёг их. Медведи – очень занятные звери, но о них и так можно рассказать уйму интересного. Поэтому совсем не обязательно плести разную чушь да срамиться. Это уж точно!
Ленгдон кивнул.
– Нужно охотиться и убивать, убивать и охотиться целые годы, для того чтобы познать, в чём состоит подлинная радость, когда выслеживаешь крупного зверя, – медленно проговорил он, глядя на огонь. – И, как только она станет тебе доступной и овладеет всей твоей душой, поймёшь, что больше всего охота увлекает не тогда, когда убиваешь, а когда оставляешь зверя живым. Этот гризли нужен мне до зарезу, и я ни перед чем не остановлюсь, чтобы заполучить его. Я просто не уйду из этих гор, пока не убью его, и всё тут. Но вместе с тем нам ведь ничего не стоило убить сегодня двух других медведей, а я и не подумал стрелять. Я постепенно познаю эту игру, Брюс, и начинаю входить во вкус подлинной охотничьей радости. А когда охотишься с умом, то узнаёшь факты по-настоящему. Можешь не беспокоиться: когда я засяду писать, то буду излагать только то, что видел. – Неожиданно он повернулся и посмотрел на Брюса. – А что это были за «глупости», которые ты вычитал в тех книгах? – спросил он.