— Ребяты! — взмолился отдыхающий, — я больше не буду. Три метра от берега и не дальше. Если на работу сообщите — я ж зимой в отпуск пойду. С квартирной очереди передвинут — еще пятнадцать лет ждать буду. А у меня детей трое. Ведь премии годовой лишить тоже могут… Если не посадют…
— Ишь, детей вспомнил, — чуть ослабил ход Шнырь, — что ж ты их не вспоминал, когда за буек пер, границу нарушал, жизнью рисковал? А теперь мы за тебя отвечать должны, головы свои ставить?
— Ладно, боцман. — примирительно сказал Юрка. — детей жалко. Укажешь в рапорте — попытка на рушения границы заплыва, а не родины, проведена воспитательная беседа. Вместо пятнадцати суток или другого срока — день трудового участия в субботнике…
— Спасибо, ребяты. — растрогался отдыхающий, подтягивая мокрые трусы на поясницу.
— Повезло тебе, что мы добрые, — устало сказал Шнырь, — но только заради детей.
— Товарищ Воловский! — гаркнул Юрка, и Левка недовольно вылез из тени, прихлебывая на ходу теплое пиво, — обеспечьте гражданина фронтом работы.
— Есть обеспечить. — икнул Воловский и присоединил пассажира в семейных трусах до трудовых свершений причала, над которыми уже потели на солнце несколько нарушителей.
— Ну что? — спросил Юрку Шнырь.
— Капшо! — довольно потянулся Махонченко и добавил свое любимое слово, — … через плечо, и кончик в ухо для прочистки слуха. Ты что не видишь, забор красить некому? Надо еще пару человек.
— Понял, — сказал Шнырь и налег на весла до сиротливо качающегося буйка, который на всякий случай был установлен чуть ближе к берегу, чем другие.
Причал сверкал чистотой и порядком, как невеста перед первой брачной ночью. Юрка Махонченко побрился два раза, а Шнырь нацепил на себя новый рябчик, который берег до следующего сезона, чтобы отдать за шесть бутылок водки. Хотя в эту ночь через свежевыкрашенный забор почему-то не лезла ни одна рожа при удочке. В гостеприимно распахнутые ворота причала приперлась толпа рыболовов с одинаковыми сумками, прутами без лески, прическами и возрастами.
— Мы тут с товарищами рыбу половить хотим, — заметил начальнику причала один из них.
— Видите ли, товарищи, — не послал рыбаков традиционно на, а начал спокойно объяснять Махонченко, — сейчас только половина восьмого. Через полчаса я позвоню на погранзаставу, если она даст «добро», тогда пойдете на… на лодках ловить рыбу.
— А вы позвоните сейчас, — впервые в жизни по требовал чего-то от Махонченко один из клиентов причала.
Вместо того, чтобы послать его на и не разнюхав есть ли у рыбаков при себе коньяк. Юрка почему-то покорно пошел до телефона. И случилось невероятное: застава разрешила выход в море не просто раньше времени, но и с первого запроса причала.
— Товарищи, — обратился к рыболовам Махонченко. — приготовьте ваши документы.
Толпа одновременно нырнула в нагрудные карманы, а затем передумала и достала из боковых общегражданские паспорта.
— В лодке два человека, получите у боцмана кодолы, пайолы, якоря и весла, — по быстрому сделал обязательную инструкцию начальник причала. — Выбирайте лодки.
— А чего тут выбирать? — спокойно заметил старший рыбак, — нас как раз на все лодки. Все, что есть на вашем причале.
— Вы знаете, — замялся Юрка, — меня предупредили, что будут еще гости, просили резервировать одно плавсредство.
— Эти гости пойдут на катере, — решил за Махонченко собеседник.
Через несколько часов после того, как рыбаки вышли в море и окружили плотным кольцом все лучшие места напротив Юркиного офиса, а некоторые даже попытались ловить рыбу, на причале заявился еще один клиент. Он шел в ярко-красных длинных шортах, при фотоаппарате на груди и сопровождающим с пучком удочек в чехле. За ним еле успевала по песку дама, габариты которой весельная лодка выдержала бы с большим трудом.
— Гуд монинн! — сказал этот рыболов в необычно чистой одежде, улыбаясь Шнырю и Махонченко одновременно.
— Господин Полонски рад видеть вас, — перевела дама и перевела дыхание, — он страстный рыболов. Но главное — друг Советского Союза. Ему давно мечтается половить рыбу в нашем прекрасном Черном море.
— Вот хронцы язык придумали, — брякнул Шнырь, улыбаясь на всю катушку, — всего пару слов сказал, а сколько в них влезло.
— Мистер Махонченко и мистер Шнырь рады познакомиться с вами, — перевела гостю на родной язык эти слова дама, уловив взгляд сопровождающего, — они счастливы вместе с выдающимся борцом за мир господином Полонски провести этот день.
Господин Полонски распаковал свой чехол, услужливо протянутый молчаливым сопровождающим, и Шнырь вылупил глаза на никогда не виданные снасти. Сопровождающий, пользуясь тем, что иностранный рыбак сидел на корточках, сделал страшные глаза Шнырю.
— Подумаешь, цаца, — заявил тут же Шнырь, — мы на такие справы уже десять лет не ловим. Устарели потому что.
Катер лежал в дрейфе, а наша рыба, как назло, не клевала на капиталистические приманки. Мистер Полонски что-то пробормотал.
— Чего ему надо? — спросил Махонченко у переводчицы.
— Спрашивает, почему только мы на катере, а остальные на весельных лодках? — озабоченно бросила дама; молчаливый сопровождающий делал из себя вид, с понтом его все это не касается.
— Ну ясное дело, не для того, чтобы труднее было за границу смыться. Кому она нужна, одни страдания, — объяснил Юрка. — просто наши люди любят старинные вещи и на них выходить в море, чтобы спортивно погрести руками без мотора. Для улучшения своего здоровья на благо любимой родины и коммунистической партии. А также мирового революционного движения за освобождение недоразвитых стран от ига империализма.
Услышав перевод, мистер Полонски довольно закачал головой, но рыба от этого клевать не начала. Сопровождающий смотрел на Махонченко, с понтом он был диверсантом, как боцман Шнырь в своё время.
— Боцман! — со страшной улыбкой на лице скомандовал Юрка, — давай самодуры.
Васька Шнырь помог интуристу прицепить до его устаревшей удочки «Дайва» самодур снятый на глазах сопровождающего с современного бамбукового прута.
— Будем ловить ставриду, — заявил боцман и самостоятельно перевёл — фишер ставридер.
Иностранец опять забормотал что-то на своём.
— Мистер Полонски хотел бы половить скумбрию. Он недавно читал в турецком путеводителе, что скумбрия — самая распространённая рыба в Чёрном море.
— Та зачем ему эта скумбрия? — развел руками Махонченко, — её таки-да в море навалом. И ловить её настоящему рыбаку неинтересно. Потому что эту скумбрию любой дурак поймает. А вот ставрида — это высшее рыболовное искусство. Поймать ставриду — это класс. А скумбрию любой пацан может ведрами черпать. Зачем мистеру Полонски ловить такую распространенную в турецком путеводителе рыбу? Лучше попробовать более редкую.
После того, как переводчица справилась со своими обязанностями, мистер Полонски зажег свои глаза по поводу нетерпения изловить редкую рыбу ставрида.
— Ставриду надо ловить в полводы, — объяснял Шнырь, цепляя до справ тяжелые скумбрийные грузила и показывая технику ловли.
Иностранец оказался фартовым Через несколько минут он извлек из воды самодур с четырьмя стограммовыми рыбками.
— Есть почин! — радостно заорал Васька. — это вам не скумбрия дешевая. Десять ставрид — пятнадцать копеек, а эту скумбрию вообще никто не продает.
— Мистер Шнырь говорит, что давно не видел такого удачливого рыболова, как вы, — перевела дама.
Рыбалка пошла. Сопровождающий с видом немого тоже азартно снимал с крючков извивающееся серебро, издавая восторженные звуки, и даже дама, несмотря на габариты, ловко управлялась с удочкой.
— Сейчас мы пиво принесем, — заметил Юрка, но к его словам уже никто не прислушивался.
— Слушай, начальник, ты прикидываешь, если самодур вдруг оборвет какая-то пеламида, — озабоченно сказал Шнырь.
— Какая пеламида, — удивился Юрка, — она эмигрировала к лучшей жизни еще раньше лобана. Так даже если бы эта пеламида была, наверняка, здесь на всякий случай по дну шарят аквалангисты. Да и ловят они в пол воды, — и Махонченко достал из импортного ящика, выданного ему под расписку, несколько запотевших банок.
— Шнырь, не облизывай губы, а отнеси это гостям. И не вздумай рассказывать, что по дороге одна банка упала за борт, — предупредил боцмана его начальник.
Катер медленно дрейфовал, а вокруг него небольшая волна качала лодки, плывущие параллельным курсом.
Мистер Полонски только и успевал вытирать руки одноразовыми платками, аккуратно бросая их в ведро с пустыми банками из-под пива. Дама от пива отказалась, а сопровождающий, сняв с крючка ставриду, почему-то вытирался об свои брюки, с понтом задался целью лишний раз доказать пролетарское происхождение, хотя пива тоже не любил.
Заграничный гость что-то протянул в сторону приковавшего свой взгляд до банки Шныря.
— Мистер Полонски спрашивает, вам тоже не нравится этот напиток?
— Та на кой он мне надо, — спокойно ответил Васька, жадно облизывая губы, — я его вчера перепил просто. Тридцать банок за один вечер. Теперь спокойно смотреть не могу, как другие мучаются.
Когда вся эта компания вылезла на берег, донельзя довольный мистер Полонски выдал на прощание целую речь.
— Наш гость счастлив, что побывал на такой великолепной рыбалке, — переводила дама, бросив взгляд на губы расшифровывающего английскую речь про себя сопровождающего, — он получил удовольствие от того, что ловил редкую ставриду. Даже на огромных турецких базарах он не видел этой рыбы. Мистер Полонски был рад познакомиться с гостеприимными одесситами и просит принять у него на память сувенир.
Интурист протянул Шнырю и Махонченко два японских телескопа с катушками.
— Беру, но только, чтобы гость не обиделся. Потому что мне эта допотопная конструкция даром не надо, — жадно схватился Шнырь за невиданный им углепластик, заодно предвкушая бартер на пару ящиков водки.