В ее голосе зазвучали иронические нотки:
– Мы нигде, и мы подвешены во времени. Не существует слов, которые можно было бы подобрать, чтобы описать, где мы находимся. Мы просто здесь.
– Но возможно ли отсюда выбраться? – не унималась я. – В смысле, если мы пройдем все ваши испытания.
– Возможно. Трудно, но возможно.
Коридор поворачивался и извивался, продолжая увлекать нас вниз. Вверху, внизу и вокруг нас созвездия начали меркнуть, а туннель стал совершенно черным. Потом постепенно, один за другим, на нем начали проявляться элементы кладки из желтого кирпича. Под ногами, по полу, затейливо выложенному таким же желтоватым кирпичом, уже стелилась узкая синяя ковровая дорожка. И у этого места появился запах. Я очень хорошо знала, чем тут пахнет, и с удовольствием втянула запах пергамента, старых чернил и кожи, напомнивший мне о магазине Кэдуолладера. Книги. Ну конечно. Мы вошли в своего рода библиотеку, у которой не было ни конца ни края. На тянувшихся вдоль стен полках вместо книг стояли бесчисленные стеклянные ящики.
Я замедлила шаг и повернула направо, приблизившись к одному из ящиков. Нет, не к ящику, а к саркофагу, в котором парило тело с закрытыми глазами. Казалось, человек просто уснул. Это была красивая темнокожая женщина с длинными волосами. Вместо рук у нее были покрытые перьями крылья. В следующем ящике был заключен мужчина, настолько крупный и мускулистый, что, казалось, вот-вот прорвется сквозь блестящие стеклянные стенки.
Я провела пальцами по стеклу, но тело внутри не шелохнулось.
– Кто они? – выдохнула я.
Мать уставилась на мою руку, потом на мужчину в ящике, и ее глаза наполнились слезами.
– Боги, – ответила она вместо Малатрисс. – Древние. Те, которые пришли раньше, но их заставили уступить.
– Некоторым из них еще только предстоит появиться, – добавила Малатрисс. – Многие решили вернуться сюда, чтобы погрузиться в сон.
– Именно… Именно здесь я родилась. – Мать подошла к пустому ящику-саркофагу и провела по нему ладонями. Там были и другие ящики, заброшенные или ожидавшие, что их вскоре заполнят. – Я храню воспоминания об этом месте. Мне оно тоже снилось.
– Поэтому я его и видела, – заключила я. – Потому что его помнит Отец.
Библиотека была темной, прямоугольной формы и с высоким потолком. Она простиралась настолько далеко, что, казалось, уходила в вечность. Это место, как и сказала Малатрисс, существовало вне времени. Я чувствовала, что должна говорить только шепотом, словно опасаясь потревожить спящих. Мать заплакала, и я бросилась к ней, не обращая внимания на тяжесть книги. Обняв ее за талию, я попыталась ее утешить.
– Прости, – сказала я, – мне не следовало приводить тебя сюда.
– Нет, – возразила она, улыбаясь сквозь слезы. – Так прекрасно снова это увидеть!
– Когда вы здесь на все насмотритесь, можете обратиться к Переплетчику, – объявила Малатрисс, стоя в стороне и лаская свою змею. – Здесь не существует времени, и я не тороплюсь лицезреть, как вы будете умирать. Раз уж вы сюда попали, то заслуживаете рассмотреть все великолепие Гробницы.
И я пошла вдоль бесконечного ряда ящиков, рассматривая богов и богинь внутри них. Они отличались друг от друга, но у всех было одинаковое выражение лица – спокойное и безмятежное. Мать осталась стоять, опершись на собственный пустой ящик. Мое любопытство несколько остыло, когда я наткнулась на что-то хрупкое. Кости. Я наступила на скелет, и его рука рассыпалась в пыль под моей ногой.
– Но… Я думала, что сюда могут входить лишь бессмертные, – прошептала я, в ужасе отпрыгнув. У меня и в мыслях не было надругаться над чьими-то останками, но пустые впадины черепа скелета смотрели на меня с осуждением. – Познать смерть и вернуться…
– Есть много способов почувствовать вкус смерти, – отозвалась Малатрисс. – Вы первые, по– настоящему бессмертные существа, которым удалось проникнуть в Гробницу.
Рассыпавшиеся в пыль кости потрясли меня, и я поскорее вернулась назад, поближе к Матери.
– Я понимаю, что тебя переполняют чувства, но надо спешить. Мои друзья в опасности.
– Конечно, – согласилась Мать, прижимаясь лбом к стеклу ящика-саркофага, – пойдем посмотрим на этого Переплетчика.
Чувствуя комок в горле и собрав все свое мужество, я повернулась к Малатрисс. Я уже встречалась с одним Переплетчиком, и при мысли о новой встрече каждая клеточка моего тела содрогалась от ужаса. Это существо причинило мне боль и страдания, однако вернуло нам Мать. Я вошла в Гробницу не для того, чтобы восхищаться богами – теми, которые уже ходили по нашей земле, и теми, которым только предстояло на ней появиться. Я должна была уничтожить Белую книгу и совершить ритуал, чтобы раз и навсегда порвать с Отцом.
– Только скажи мне… – начала я с тревогой, но в то же время нетерпеливо, потому что, хотя в этом месте время не имело значения, оно очень много значило в Йоркшире. И заметила, что в кошачьих глазах Малатрисс заплясал азарт. – Скажи мне, что будет потом. Я пришла сюда, чтобы уничтожить Белую книгу, а после намерена покинуть это место.
– Придет Переплетчик, – прошептала она, одарив меня демонической улыбкой, – и начнет снимать заклятие. Ты попросишь об одной услуге, а от тебя потребуют две. Ты попросишь о двух, но будешь вынуждена оказать три. Тщательно подбирай слова, малышка. В этом месте нет ничего бесплатного.
Глава 25
Однажды я, неисправимая нарушительница дисциплины старой школы Питни, украдкой выскользнула из кровати, чтобы насладиться ночным одиночеством. Находясь в школе-интернате, я вынуждена была терпеть беспрестанный шум. Даже после того как были задуты свечи и мы укладывались спать, кто-то обязательно храпел или кашлял целую ночь. А так как я всегда спала очень чутко, мне приходилось проводить бессонные ночи, считая дни до того, как занятия закончатся и мы получим короткую передышку. Меня никто не навещал, уехать я тоже не могла. Дедушка с бабушкой не хотели иметь со мной ничего общего, считая меня чем-то вроде птицы со сломанным крылом, которое невозможно вылечить. Поврежденным крылом, естественно, были моя противоречивая натура, мои странные черные глаза и неприятная для окружающих привычка говорить то, что думаю.
Когда наступали те долгожданные дни, я, избавившись от контроля, могла часами прятаться ото всех, сидя на дереве с книгой, а потом кидала камешками в белок вместе с моей единственной подругой Дженни. Семья никогда ее не навещала и не приглашала домой. Ее отец проигрывал все деньги, а мать была прикована к постели какой-то серьезной или придуманной немощью.
В ту ночь, мечтая о беззаботных днях и зная, что до них еще очень далеко, я прокралась на цыпочках по протертым коврам мимо спавших у двери учителей, спустилась на один пролет лестницы на второй этаж, пересекла галерею, повернула налево и добралась до библиотеки. Никто не находил нужным охранять ее: считалось, что дремавшие возле спальни стражи достаточно бдительны. Мои босые ноги обожгло ледяным холодом, когда я ступила на деревянные полы библиотеки. Франсин Масгроув, в то время самый худший для меня человек во всей Англии, украла мои носки и бросила их в ночной горшок. Ничто, даже перспектива постоянно мерзнуть, не могло заставить меня выудить их из ведра с чьей-то мочой.
Но книги – чудесные, восхитительные книги! – и тишина компенсировали пытку холодом. Найдя укромный уголок возле окна, я читала при свете луны, время от времени щипая себя, чтобы утром меня не застали здесь спящей…
Сейчас я снова стояла в полутемной библиотеке и, как ни странно, испытывала схожие ощущения: холод, одиночество и вину за то, что нахожусь там, где мне находиться не положено.
Боже мой, – подумала я, на какой-то миг ослепнув, так как в Гробнице древних погас свет, – что бы обо мне сейчас сказала Дженни? Моим злейшим врагом теперь была вовсе не Франсин Масгроув, которой нравилось красть мои носки. На смену ей пришли боги, существа из древних мифов, мстительные духи и, несомненно, злобная тварь, в этот момент спускавшаяся с потолка. Я вздрогнула, осознав, что она находилась рядом все время, затаившись в темноте и наблюдая за нами. Она выжидала.
Даже Франсин Масгроув не заслуживала столкнуться с таким ужасом.
Я инстинктивно схватилась за руку Матери. Она, прищурившись, смотрела, как к нам спускается Переплетчик. Тоненькие розовые волоски на ее руках встали дыбом, и она шепотом произнесла молитву на языке, который был гораздо древнее, чем английский. Это был истинный язык Темных Фейри.
Этот Переплетчик был совсем не похож на того, с которым я уже встречалась. Прежде всего, его невозможно было принять за одно целое – он был похож на некое скопление рук, каждая из которых свисала с блестящей веревочки. Мне не нужно было приближаться, чтобы понять, что эти «веревочки» живут собственной жизнью и являются скорее жилами, чем обычными витыми жгутами. Руки-жилы заканчивались кистями, которых насчитывалось около тридцати. Они держали перья для письма, чернильницы, пресс-папье, мешочки с песком, воск, печати и многочисленные баночки, заполненные цветными жидкостями, большинство из которых по консистенции были гуще, чем чернила. Одной рукой Переплетчик жонглировал парой игральных костей: один кубик был красным, а другой – черным. Каждая грань этих кубиков была испещрена высеченными странными символами.
В центре этой бледной мясистой массы находилось чахлое белое тело со свисавшей непомерно большой головой. Похоже, Переплетчик еще и бесполый. Это было гладкое лукообразное существо с кожей, по цвету и структуре напоминающей яйцо. Его странное круглое тело, парившее среди отдельно живущих рук, смутно напоминало насекомое с множеством ног, хотя такое сравнение было весьма приблизительным, ведь его «тело» было размером с огромную повозку.
Единственное сходство с другим Переплетчиком заключалось в ноздрях-щелях и постоянно двигающихся челюстях, которые щелкали и клацали, пока он свисал над нами.