– Мы победили? – спросил он, запрокидывая голову назад.
– В некотором роде, – отозвалась я. Но потом уточнила: – Нет, не совсем. Но, о звезды, как же я рада видеть тебя живым!
– Я тоже, – ответил он и повернулся на бок. – Вот этот чуть было меня не прикончил, – объяснил Кхент, указав на Финча. – Но потом… потом…
– Книга, – пояснила я. – Она уничтожена. Я не могу сказать, что с ними теперь будет.
– Teyou, они все разом рухнули, – сказал он, – как листья осыпаются один за другим в реку.
Тут он заметил, что я пользуюсь только левой рукой, нахмурился, встал на колени и осторожно взял меня за правое запястье. Я зашипела сквозь стиснутые зубы, впившись пальцами в его плечо.
– Сломана. Понятия не имею, как это выглядит. Честно, я не готова увидеть, что там у меня.
– Тогда нам нужно найти врача. – Кхент медленно, на дрожащих ногах поднялся и помог мне встать. – Или Мать могла бы исцелить тебя, но…
– Но ее больше нет, – закончила я за него.
Мы лишь мельком глянули на нее, заметив движение среди остальных тел. Они нуждались в нашем внимании больше. Кхент подвел меня к троим мужчинам, распластавшимся на земле.
– Ты это сделала? – выдохнул Дальтон. С виду он не очень сильно пострадал, но по тому, как держался за грудь и с трудом хватал воздух ртом, было понятно, что он не может дышать. – Она уничтожена?
– Да, я ее уничтожила. Мне так жаль, и я не знаю, насколько это было правильно… – Я опустилась на землю и взяла протянутую им руку, а он положил мою ладонь на свою трепещущую грудь. – Ты умираешь…
– Раз уж на то пошло, – прошептал он, – я не боюсь. Скажи Генри… Скажи ему, что я ошибался. Он может стать чем-то большим, чем он есть. Еще есть время. – На его губах пузырилась кровавая пена, и я поддержала его голову. Он еще не закончил, и я не могла уйти, пока он не скажет всего, что решил сказать. – Как все прошло? – спросил Дальтон. Повязка, прикрывавшая глаза, соскользнула, и я осторожно отерла кровь и пот с его лба, глядя на темно-красные впадины, где прежде были глаза. – Это было поразительно?
– Да, – кивнула я. – Но и ужасно. Если бы только я могла все тебе рассказать об этом!
– Мои сны об этом будут лучше, – возразил он. – Они всегда лучше. Но это чувство… Думаю, мне пора уходить. Думаю, у меня нет выхода.
Я с силой зажмурилась, пытаясь сдержать боль.
– Я убила тебя… – прошептала я. – Мне так жаль!
– Ты спасла свой народ, дала ему шанс, – прохрипел Дальтон, и по его подбородку потекла струйка густой крови. – Именно этого я и хотел. Мы никогда прежде не давали ему такого шанса. Ты попрощаешься за меня с Фатом? Убежище… – сказал он напоследок. – Я хочу, чтобы оно принадлежало ей.
Позади нас раздался глухой стон. Дальтон вскинул голову и повернулся на звук.
– Отец…
Это было его последнее слово, оно забрало остатки сил. У него не было глаз, поэтому нечему было погаснуть и нечего закрывать, но я почувствовала, что он ушел, – ощутила последний судорожный вздох, шевельнувший траву. Я осторожно опустила его голову на зеленый ковер замкового двора и, снова закрыв повязкой глазницы, сложила его руки на груди.
Мать до сих пор не произнесла ни слова, но теперь ее дух шептал в моей голове:
Поклон луне и солнцу, что дарят свет и тень;
Букет цветов оставить там, где скакал олень, —
Вот все, что нужно сделать в наш последний день.
Я повторила молитву над Дальтоном, зная, что именно такой молитвой Мать даровала вечный покой душам усопших. Казалось, ветер подхватил его, и тело превратилось в яркий вихрь золотисто-желтых бабочек.
Глава 28
Однажды во дворе, куда выходили окна нашей спальни в Питни, из гнезда вывалился птенец вьюрка. Забросив обязательную зарядку, мы с Дженни ломали голову, чем ему помочь. Нас вовсе не привлекала идея бегать по лужайке, чтобы приобрести здоровый румянец. Вместо этого мы спрятались за старым дубом и принялись обсуждать, что делать с перепуганной птичкой.
– Мы могли бы ударить ее по голове и подложить в кровать к Франсин, – предложила Дженни.
Это было изобретательно, тем не менее жестоко. По отношению к птичке, конечно. На Франсин мне было наплевать.
– Я не уверена, что смогу заставить себя ее убить.
– Гнездо ужасно высоко. Мы можем упасть и сломать ноги, если попробуем положить ее обратно.
Дженни была не только изобретательной, но и рассудительной. Именно эти черты мне в ней понравились, поэтому мы быстро подружились. Возможно, мы стали подругами еще и потому, что были единственными девочками в Питни, которые могли тратить время, рассуждая, стоит ли подсовывать мертвых птиц в постель своих врагов. Франсин и все остальные ни за что бы не додумались до такой гадости, но они не выросли в трущобах, полных дерьма. Их далекие семьи все-таки ждали их возвращения, намереваясь пристроить их гувернантками или выдать замуж за случайно подвернувшегося жениха.
– Если мы оставим ее здесь, ее найдет лиса, – добавила Дженни.
– Но разве бы она не пришла, если бы мы ее не нашли? – спросила я и отбросила палку, которая могла бы послужить орудием убийства. Вьюрок беспомощно дергал лапками.
– Если бы мы не заметили птенца, пришла бы лиса и съела его. Если мы не придумаем что-нибудь дельное, придется позволить природе взять свое.
Дженни не предложила никакого альтернативного решения, и мы, оставив птичку за деревом, возобновили энергичную ходьбу по лужайке. На следующий день я пошла к дубу и заглянула за него. Там остался лишь пучок перьев. Либо лиса нашла свой обед, либо птенец набрался сил и смог оттуда упорхнуть. Думаю, я всегда знала ответ, но убедила себя, что птенцу удалось благополучно спастись.
Сегодня лежащему передо мной вьюрку не повезло. Лиса нашла птичку, и я только могла догадываться, останется ли что-нибудь от нее после их встречи.
Я опустилась на колени рядом с пастухом, удивляясь его малым размерам. Он, конечно, не был великаном, но, казалось, умирая, все больше и больше съеживался. Его руки стали очень короткими, и в просторном фланелевом костюме он напоминал ребенка. Он выглядел жалким и несчастным. Как только я оказалась рядом с ним, из его рта потекла темная кровь. Кхент держался на расстоянии, видимо, понимая, что этот разговор не для его ушей. Или, возможно, не верил в то, что наша битва и в самом деле закончена.
– Вы лис? – тихо спросила я, увидев, что пастух нашел меня мутным взглядом. – Или вьюрок?
– Однажды я пустил тебя в свой дом, девочка, и вот чем ты мне отплатила, – просипел он. Он закашлялся, и я прижала к покрытым кровью губам носовой платок, который выудила из его же кармана. – Забота? Сейчас? Я никогда этого не пойму.
– Вы убивали мой народ, – сказала я. Слова давались мне легко, словно я специально их репетировала. Внутри разливалось тепло, готовое выплеснуться наружу. Возможно, такое чувство испытывает мать, когда понимает, что пришло время ее ребенку появиться на свет. – Вы были лисом, а мы – оглушенными птенцами. Сейчас от нас осталась только горстка перьев.
Он медленно покачал головой.
– Ты несешь бессмыслицу, девочка. Ты ополоумела. Ты всех нас убила. Убила, потому что сошла с ума.
Тепло внутри меня продолжало распространяться, но меня это совсем не беспокоило – даже наоборот, радовало. Я не понимала, что со мной происходит и почему я испытала такие сильные эмоции, видя, как умирает Дальтон, но совсем ничего не чувствовала, глядя на этого слабеющего старика, который лежал на земле при последнем издыхании. Изношенная серая кепка слетела с его лысеющей головы в грязь.
– Сейчас я – лиса, и когда я захочу съесть тебя и твой народ, от вас ничего не останется. Ни перышка. Ни пальчика, ни ноготка. От тебя не останется следа ни на земле, ни в воздухе.
– В этом ты вся, – вздохнул он, откашливаясь в платок, который я прижимала к его рту. – Говоришь как тот проклятый умалишенный, совсем как Отец. Твоя проблема, девочка, в том, что в тебе слишком много от него. Ты встала на путь, по которому нельзя – кха – вернуться.
Я улыбнулась грустно и в то же время рассеянно. Забрав носовой платок, я расстелила его рядом с головой умирающего. Пятно крови на платке напоминало упавший лист.
– Отец навсегда оставил меня, – сообщила я. – Наша книга переписана. Наша история начинается с нового листа. Отец ушел в небытие. Во мне сейчас заключено кое-что другое. А знаете что? – Я заметила, что его брови нахмурились, а в глазах появился ужас, хотя они были затянуты пеленой смерти. – Мать рассказала мне, что зло, которое вы и Генри причинили нашему народу, сломало Отца. Когда он увидел гибель своих детей, его сердце сгорело и превратилось в пепел. Но в Гробнице древних я прошла с Матерью сквозь огонь, и он нас не уничтожил, не обуглил и не превратил в пыль. Мы смогли пройти через огонь, и он нас закалил.
– Мне следовало попросить прощения за все, что мы сделали. Мне следовало загладить свою вину. Я никогда… никогда не думал, что все так закончится. Боже, помоги мне. Боже, помоги Генри.
– Уже ничего не исправить, – сказала я, наблюдая, как затрепетали и опустились его веки. Я подождала, думая, что, может, стоит прочесть молитву, которую мне подсказывал дух Матери. Все же я передумала и встала. А вот Финч при нашей первой встрече продемонстрировал свое расположение и мог бы стать мне другом, если бы все сложилось иначе. В моем сердце не осталось ни капли ненависти к нему. Он лежал на земле грудой сломанных, искореженных костей. Он ушел, вероятно, еще до того, как я выбралась из Гробницы.
Опустившись на колени, я скрестила его руки на груди и закрыла глаза легким прикосновением пальцев. Потом я произнесла слова молитвы и наблюдала, как он постепенно распадается на вихрь легкокрылых бабочек, снова взмывая высоко в небо.
Кхент ждал меня у двери замка. Он сутулился – и от усталости, и под весом тела Матери, которое теперь держал на своих плечах. Мы оставили позади руины, в полном молчании преодолев холм, поросший травой, и дойдя до дороги, где ожидала карета с лошадьми, готовая отвезти нас в Холодный Чертополох.