Итинеб ткнул пальцем в татуировку Гиласа: клеймо Воронов.
Гилас и Пирра переглянулись.
– Ты раньше видел этот знак, – заметила девочка.
– Я не Ворон, – заверил Гилас. – Они взяли меня в рабство и заклеймили.
Итинеб фыркнул:
– Как же, рассказывай! Ты один из них. В бреду ты повторял «Усерреф».
– Мы ищем человека с этим именем, – сказала Пирра. – Он в Па-Собек…
– Вот и лишнее доказательство, что вы Вороны, – перебил Итинеб. – Они как раз ищут Усеррефа из Па-Собек!
– Когда ты их видел? – спросила Пирра. – Сколько их?
– На большом корабле приплыли сорок человек. Главные у них – молодой господин и женщина, очень красивая, но жестокая.
Теламон и Алекто. Несмотря на жару, Пирру бросило в дрожь. Девочка вспомнила, как видела Алекто на Талакрее: лицо без единого изъяна, но в черных глазах пустота. А как странно девушка смотрела на шрам Пирры: одновременно и с интересом, и с отвращением!
– Налетели, точно саранча, – рассказывал между тем Итинеб. – Забрали нашу еду, наш скот. Но Воронам покровительствует сам Перао, их сопровождал господин Керашер, и нам пришлось подчиниться. – Целитель помолчал. – У моего брата была финиковая роща. Он посадил все пальмы своими руками и любил их, как детей. А женщина Ворон приказала срубить их: она, видите ли, захотела попробовать их изысканную сердцевину. Мой брат рыдал, и женщине это доставило удовольствие. А позже, когда несколько собак залаяли, господин Керашер приказал убить их – и тоже из-за ее каприза! Это ее тоже порадовало. – Итинеб взглянул на Гиласа с неприязнью. – Даже не стану разбираться, Ворон ты или нет. Кем бы ты ни был, ты навлечешь на нас беду. Уходи завтра же!
– Но наш путь лежит через весь Египет! – горячо возразила Пирра. – Только взгляни на Гиласа! Разве он в состоянии идти? Нам нужна твоя помощь!
Итинеб встал.
– Я сделал для вас все, что мог. Если ты не солгала и наши боги действительно благоволят вам, у них и просите помощи.
13
Пирра поставила в тени акации широкий сосуд с водой, и Эхо прилетела, готовая к утреннему купанию.
Женщины стирали одежду на мелководье, а дети на берегу собирали навоз для растопки. Маленькая дочь Итинеба, Кави, сидела в стороне, угрюмо уставившись на речную глину.
Эхо хлопала крыльями и опускала голову в воду, радостно плескаясь и издавая булькающие звуки. Вот она выпрыгнула из «ванночки», встряхнулась от клюва до хвоста и взглянула на Пирру с благодарностью: так-то лучше! А потом Эхо нырнула обратно в ванночку и начала все сначала.
Пирра опустила голову на колени и зевнула. Она ночевала на плоской крыше дома Итинеба вместе с его семьей. Чтобы защититься от гнуса, все обмотались тканью: ни дать ни взять покойники в погребальных саванах. Но в отличие от Пирры члены семьи целителя выспались как следует, а она только лежала и тревожилась.
Конечно, Кем им поможет, и все равно Гилас слишком слаб, чтобы отправляться в дорогу. А ведь идти предстоит пешком: деревенские сразу догадались, что Гилас, Пирра и Кем приплыли на краденой лодке и теперь ее незваным гостям не отдадут.
И это не единственная беда: Вороны напали на след Усеррефа, они знают про Па-Собек. Что, если они его уже поймали?
Пирре в лицо полетели брызги. Она рассеянно плеснула водой в Эхо. Соколиха прищурилась и с довольным видом заклекотала: хочу еще!
«Нужно как-то убедить деревенских нам помочь, – размышляла Пирра. – Иначе пропадем. Одним нам не справиться».
Между тем к ним подкралась Кави. Она наблюдала за Пиррой и Эхо из-за дерева. Девочка и впрямь худа как скелет: голова – череп, обтянутый кожей, а торчащие ребра можно пересчитать.
Пирра на египетском предложила девочке искупать Эхо вместе, но Кави покачала головой. Она печально глядела на соколиху и ковыряла коросты на месте бровей.
Брови…
– Ты в трауре? – мягко спросила Пирра. – Поэтому ты сбрила все волосы?
Кави не ожидала такого вопроса.
– У нас собака умерла, – пробормотала девочка.
– Представляю, как тебе грустно. Как ее звали?
– Хебни. Шерсть у нее была черная-пречерная.
Хебни значит «черное дерево».
– Я всегда мечтала о собаке, – призналась Пирра. – Но мать не разрешала.
Кави подошла чуть ближе. В одном кулачке она сжимала комок речной глины, а в другом – деревянную мышку. Нижняя челюсть у игрушки двигалась, если потянуть за веревочку. Пирра сразу вспомнила леопарда, которого вырезал для нее Усерреф, когда она была маленькой.
Пирра спросила, что случилось с Хебни, и Кави ответила, что много дней назад приплыли варвары и застрелили собаку из лука, за то что она лаяла.
«Все из-за Алекто», – с ненавистью подумала Пирра.
– Ты поэтому ничего не ешь? Потому что твою собаку убили?
Кави покачала головой.
Пирра внимательно разглядывала ее костлявое необычное личико.
– Где похоронена Хебни? – спросила Пирра.
– Мы ее еще не хоронили. Она не готова.
Усерреф часто говорил, что для египтян очень важно, чтобы после их смерти близкие позаботились о сохранности тела, ведь оно должно стать домом для духа. Усерреф больше всего на свете боялся, что умрет на чужбине: тогда некому будет совершить нужные ритуалы и его дух никогда не воссоединится с родными.
Пирра осторожно спросила, как Хебни готовят к погребению. К удивлению Пирры, Кави сразу оживилась:
– Это дело долгое. Сначала мы вытащили кишки, потом высушили их, после этого Отец достал мозг, но сердце мы оставили, чтобы боги могли его взвесить. Мы набили Хебни соломой и еще насыпали внутрь хесмен, чтобы там было сухо, как полагается.
Пирру слегка замутило, но на Кави этот разговор явно действовал успокаивающе.
– Я сплела для нее ошейник из цветов лотоса, а Отец привязал к нему маленький свиток с заклинанием, чтобы Хебни знала, что отвечать, когда боги будут задавать ей вопросы…
«А Хебни, значит, читать умеет?» – с сомнением подумала Пирра.
– …и мы завернули ее в старое платье моей старшей сестры. Хочешь посмотреть?
– Э-э-э…
Схватив Пирру за руку, Кави потащила ее в дом Итинеба. За маленьким глиняным святилищем, посвященным предкам, стояла продолговатая корзина. Внутри лежал туго перевязанный сверток, покрытый желтыми пятнами. Формой он напоминал собаку.
Оказаться связанной навечно – худший кошмар Пирры. Она представила, как дух Хебни бьется внутри этого кокона, и перед глазами у девочки заплясали черные точки.
– Ей же там не шелохнуться, – выдавила Пирра.
– Ну что ты! Дух Хебни двигается как хочет, а в теле он только отдыхает. Я провела что-то вроде церемонии Отверзения уст, чтобы Хебни могла дышать, и лаять, и есть…
Тут личико Кави сморщилось, будто она вдруг вспомнила о чем-то плохом.
– Но ничего не получится! – заплакала девочка. – Я собрала все, что понадобится Хебни для загробной жизни: и ее мячик, и любимый коврик. А мама слепила еду из глины, чтобы у Хебни всегда было что поесть. Я сложила все в корзину, но вредные мальчишки закинули ее в реку, а сейчас все заняты, я пробовала слепить еду сама, но у меня ничего не вышло… – Кави показала кривой комок глины. – Теперь Хебни будет голодать вечно!
На следующий день Кави съела целую буханку финикового хлеба и горшок тушеной говядины, а потом еще выпила кувшинчик ячменного пива. Девочка радостно показывала сбитым с толку родителям все, что для нее слепила Пирра: крошечное стадо глиняных овец, пятнистых коров и огромное количество уток, гусей и свиней. Таких запасов Хебни уж точно хватит на целую вечность.
– Она даже косточки сделала, – с гордостью рассказывала Кави. – А новый мячик? Нет, вы только посмотрите!
Пирра взглянула на Гиласа. Тот устало улыбнулся. Мальчик еще был совсем слаб, но Кави напоминала ему Исси, и мальчик изготовил для нее мяч из пальмовых листьев; работал он, пока Разбойница не видела, иначе львица бы приревновала.
– Почему ты нам не сказала, что тебя печалило? – спросил Итинеб у дочери на египетском.
Кави засмущалась и пробурчала что-то невнятное.
Озадаченный Итинеб взял в руки маленького пятнистого вола.
– Откуда ты знаешь, как это делается? – спросил целитель Пирру.
– Усерреф научил.
Итинеб положил вола обратно в корзину.
– Не сюда, – проворчала Кави. – Все стадо должно лежать вместе.
Пока девочка занималась скотом Хебни, Пирра повернулась к Итинебу:
– Ты ошибся на наш счет.
– Мы не Вороны, – прибавил Гилас.
Итинеб потер культей шею.
– Вчера ты спрашивал, где я выучил акийский. – Целитель помолчал. – Когда я был мальчишкой, Отец пожелал, чтобы я стал целителем. Он отправил меня вверх по Реке к своему родственнику: тот плетет циновки возле Храма Па-Собек. Там огромный рынок, туда приезжают люди со всех концов земли. В Па-Собек я овладел и целительским искусством, и акийским языком. Один писец даже показал мне несколько маду нетчер – священных знаков. Этот писец обучал многих мальчиков, к нему плыли с дальних берегов Реки. Его зовут Небетку.
Пирра застыла как каменная.
– Говорили, что у моего учителя был брат, но он пропал много лет назад. Что с ним случилось, так и не узнали: то ли его схватили работорговцы, то ли он погиб в пасти крокодила. А когда приплыли эти варвары, Вороны, и стали спрашивать про Усеррефа, я вспомнил это имя, но ничего не сказал.
Итинеб снова потер шею, сбив парик набекрень.
– Скоро будет хеб Первой Капли. В этот праздник люди отправляются в Храм и приносят подношения. – Целитель взглянул на Кави, возившуюся с корзиной. – В этом году мне есть за что благодарить богов. Я не поленюсь доплыть до самого Па-Собек и в Храме возблагодарю их за то, что спасли жизнь моей дочери. – Темные глаза целителя взглянули на Пирру и Гиласа. – Если хотите, могу взять вас с собой.
14
Гилас проснулся, не понимая, где он. Жарко, темно, вокруг стоит болотистый запах камыша.
Ах да, он же на лодке Итинеба, лежит под навесом! Пирра спит, повернувшись к Гиласу спиной. Ее острые, изящные лопатки похожи на маленькие крылья.