Так протекает моя жизнь в течение пяти лет.
Я чувствую руку на своем плече и оборачиваюсь. Это тот самый одноглазый человек в черном плаще. Он не спрашивает моего имени. Вероятно, он знает, что я не скажу.
– Ты здорово дрался.
Я киваю, принимая комплимент.
– Я служу у человека, который хорошо платит умелым воинам.
– У меня нет ни коня, ни оружия.
Я потерял их в Айноте, участвуя в небольшой, но кровопролитной пограничной войне на стороне одного графа. Кстати, после ее окончания он так ничего мне и не заплатил.
– Человек, у которого я служу, предоставит тебе и то, и другое.
– На время турнира?
– На время… – он взвешивает свои слова, как торговец пряностями считает перчинки. – Он скажет тебе сам.
Он приводит меня в ювелирную лавку. По крайней мере, думаю я, он будет в состоянии заплатить мне. На висящей над дверью вывеске изображен черный орел с алчно вытянутыми когтистыми лапами. Я рассматриваю выставленные вдоль стен комнаты кубки и тарелки и тускло поблескивающее золото за железной решеткой и размышляю, не удастся ли мне что-нибудь здесь украсть.
На память мне приходит рассказанная матерью история о человеке, укравшем чашу в волшебной стране. В наказание он лишился возможности вернуться в наш мир. В юности я считал это ужасным концом, но, по крайней мере, думал, что это конец. Теперь я понимаю, что история имела продолжение. Я думаю об этом рыцаре, оказавшемся в западне в подземном царстве. Наверное, просыпаясь каждое утро, он думал: Может быть, сегодня. Разрабатывал все более изощренные планы, стремился вернуться в свой мир, впадал в отчаяние, страдал. Все напрасно.
Единственный исход – смерть. И я жажду ее. Иногда, особенно в темноте, я провожу пальцами по лезвию своего меча и думаю, с какой легкостью можно было бы это сделать. Конечно, это был бы грех, но не больший, чем другие, которые я уже совершил. Я представляю, каким сладостным было бы избавление.
Однако пока я не готов умирать. Каждое утро я просыпаюсь и думаю: Может быть, сегодня.
Перед лавкой за столом, обращенным к площади, сидят трое менял. Я наблюдаю за перемещением денег на клетчатой скатерти, похожей на шахматную доску. Люди приносят их, раскладывают, перекладывают, забирают часть обратно. Многие из них – торговцы с ярмарки, желающие поменять свои монеты на ливры Труа. Группа итальянцев получает за двадцать серебряных монет один золотой ливр. Но когда другой итальянец, собирающийся домой, приносит золотой ливр, он получает за него только восемнадцать серебряных монет.
Неужели они не знают, что их обманывают?
Сидя на стуле, я наклоняюсь вперед и поглаживаю пальцами рукоятку меча. Наверняка, когда один из торговцев заметит обман, вспыхнет драка. Но никто из них не возмущается и не спорит.
Из задней двери лавки выходит слуга и делает жест головой, приглашая меня войти. Я жду, что он поведет меня вверх по лестнице, но вместо этого мы спускаемся вниз. У основания крутой лестницы он знаком показывает мне, чтобы я вошел в крипту с низким потолком. Камни источают холод, помещение освещено лишь свечами. Вдоль стен стоят кованые сундуки. В дальнем конце за столом, сгорбившись, сидит человек. Я скорее ощущаю, нежели вижу его фигуру. Сзади него на стене висит посеребренное зеркало, в котором отражается пламя свечи.
Человек за столом жестом показывает мне, чтобы я подошел к нему. Приближаясь к нему, я все еще едва различаю лицо. Он одет в черный шерстяной плащ с воротником из соболиного меха. Воротник изготовлен из цельной шкурки, и у его горла можно заметить зубастую мордочку и крошечные когти. Я вижу лишь его лицо: высокий лоб, крючковатый нос и прямые седые волосы, торчащие из-под черного головного убора. Его кожа напоминает тщательно очищенный пергамент, сморщенный, словно слива, оставленная сушиться на солнце. Его синие глаза лучатся светом, словно майское небо. Их устремленный на меня взгляд настолько жесток, что я думаю, не слеп ли он.
Впервые за пять лет я испытываю страх.
– Ты воин? – его голос силен и тверд, как гранит.
Я киваю, но не могу заставить себя встретиться с ним глазами. Мой взгляд скользит вниз и упирается в стол – настоящее произведение искусства. Такое впечатление, будто клетчатая скатерть, виденная мною наверху, затвердела и превратилась в инкрустацию из черного дерева и слоновой кости.
– Я собираю группу воинов.
Его рука дергается и движется по поверхности стола, издавая неестественный скрежещущий звук. Я с удивлением замечаю, что у него нет руки, вместо нее – серебряная отливка в форме кисти, украшенная черными драгоценными камнями. Она похожа на руку мощей.
– Это сугубо частное дело. Не турнир – настоящее сражение. Мне нужны люди, не слишком гордые для того, чтобы сражаться в пешем строю, и не слишком благородные для того, чтобы вонзить нож в чью-нибудь спину, если потребуется.
Все это я уже проделывал, и не раз.
– Это займет шесть недель, может быть, месяца два. За всю работу я заплачу тебе сто ливров.
Я уже давно не улыбался, но теперь мои губы растягиваются в улыбке. Я вижу свое отражение в посеребренном зеркале и понимаю, какое ужасное зрелище представляю собой. Сто ливров.
С такими деньгами я мог нанять достаточно людей, чтобы захватить Отфорт и сжечь его вместе с Джоселином. Я почти слышу его крики.
Может быть, сегодня.
Сзади раздается шум. В дверях появляется человек, но если бы он не стоял рядом со свечой, я не смог бы заметить его. Все в нем черное – волосы, глаза, плащ, башмаки. Он так высок, что его голова почти упирается в свод потолка.
– Малегант де Мортен будет твоим начальником, – проскрежетал старик. – Ты будешь делать все, что он скажет.
– Куда мы отправляемся?
– На запад.
От капель дождя на ровной глади моря расходятся круги, наползая друг на друга и образуя замысловатые узоры. Наши плоские лодки скользят по воде, разрушая эту благородную вязь. Днище настолько тонкое, что я ощущаю под ним воду, как наездник может чувствовать лошадиную плоть через седло.
Поход из Труа дался нам нелегко. Стоит зима. Случалось, что даже главные дороги оказывались непроходимыми, а бо́льшую часть времени Малегант вел нас пастушьими и звериными тропами. Он не говорит нам, куда мы идем, хотя каждый вечер солнце садится прямо перед нами. Ландшафт постепенно меняется. Широкие равнины уступают место влажным лесам и темным горам, глубоким ущельям и бурным рекам. Иногда на то, чтобы пересечь долину, требуется целый день. Это навевает мне воспоминания о моем детстве, о волшебных местах на краю света.
Впереди среди тумана появляется тень. Я слышу, как вода плещется о берег. Мы подтаскиваем по насыпи лодки к воротам замка. Я достаю меч, разворачиваю листы пергамента, в которые он завернут, бросаю их в воду и смотрю, как они уплывают.
Это листы из моего прошлого. Когда-то я думал, что мог бы и сам написать на них романтическую историю с хорошим концом. Теперь я понимаю, что не мог бы. Капли дождя пытаются утопить пергамент.
– Сторожи ворота, – приказывает Малегант. – Когда начнется схватка, ни один из них не должен уйти.
Глава 31
Склеп представлял собой яму глубиной полтора метра и площадью квадратный метр. На дне она ничего не увидела, кроме теней.
– Там не должно быть много, – сообщил ей Гарри. – Заберите все.
Склеп был слишком глубоким, и нужно было спуститься вниз. Элли присела на край ямы и приготовилась к спуску.
Но в этот момент ей бросилось в глаза что-то, находившееся над краями открытых люков. Это были острые зазубренные треугольные зубы, которые плотно смыкались, не оставляя швов. Она взялась за один из зубьев и потянула на себя. На кончике ее пальца выступила капля крови.
Возможно, поэтому они и называются дверями-ловушкой.
Вспомнив о том, что у нее очень мало времени, девушка поднялась на ноги. Она увидела два высоких железных канделябра, расположенных по углам склепа, взяла один из них, провела им по дну и положила его поперек входа. Вспомнив про шахтерский фонарь, она включила его. Белый луч осветил яму.
Только-то и всего?
Несмотря на охвативший ее ужас, она почувствовала разочарование. Там не было ничего такого, что она ожидала найти, – ни сокровищ, вроде тех, что находились в первой комнате; ни древних книг по магии или философии; ни клада с золотом. Внутренность склепа была похожа на чердак после наведения порядка. Там находились лишь потрепанный кожаный тубус, который мог быть чехлом телескопа, и квадратная картонная коробка, лежавшая на небольшом возвышении.
Элли опустилась на пол ямы. Тубус был легче, нежели она ожидала. Она слегка встряхнула его, но внутри ничего не сдвинулось. Неужели пустой? Она положила тубус в рюкзак.
Коробка оказалась холодной на ощупь, несмотря на то, что это был картон, и довольно тяжелой. Элли просунула под нее кончики пальцев и сняла с возвышения.
Она так никогда и не узнает, что сделала не так, но, несмотря на все ее предосторожности и подготовку, что-то было упущено. Двери сомкнулись, и если бы не застрявший между ними канделябр, они перерезали бы ее пополам. Металл канделябра зазвенел, и Элли с ужасом подумала, что он сейчас сломается. Спустя несколько секунд загорелся свет.
Едва отдавая себе отчет в своих действиях, она сунула коробку в рюкзак и выбросила его из ямы. Выбравшись следом, она повесила рюкзак на плечо и побежала к двери. Сзади до нее донесся звук, похожий на выстрел. Это упал на дно склепа сломавшийся канделябр, зажатый между дверьми.
Она достигла конца прохода и застыла на месте. Над дверью виднелось пламя факела, зловеще отражавшееся на обитом железом дереве. Должно быть, дверь закрылась автоматически.
Она попала в западню.
– Если нужно, выломайте эту чертову дверь.