– Как же добраться до первого?
– Да здесь полно веток.
Дуг бросился в сторону деревьев и очень скоро вернулся с недоуменным выражением на лице, волоча за собой длинную доску.
– Кто-то о нас позаботился. Я нашел ее сразу, как только вошел в лес.
Элли обвела взглядом унылый пейзаж.
– Кто же?
– Во всяком случае, не твои бывшие коллеги.
Дуг бросил доску на дно бывшего озера, разбрызгав грязь.
Перепрыгивая с камня на камень, они двинулись к церкви. Подобравшись поближе, Элли увидела чуть ниже верхушки башни коричневую полосу, отмечавшую старый уровень озера. От мысли, что там, где она сейчас находится, была когда-то глубина больше семи метров, ей стало не по себе.
Она задумалась.
– Интересно, когда это случилось?
– Отчет об этом был составлен год назад. Из него следует, что церковь тогда была еще затопленной.
От последнего камня до церкви расстояние было небольшим. Участок вокруг нее немного возвышался над окружающим дном. Они решили рискнуть. Грязь хлюпала под ногами, но прямо под ней они нащупали скальную породу.
– Она провалилась бы, если бы не была построена на чем-то твердом, – заметил Дуг.
– Но кто ее построил?
Когда они впервые изучали документы о Мирабо, Дуг усомнился относительно норманнского происхождения церкви. Однако ее архитектурные особенности – квадратная башня с бойницами, концентрические арки вокруг двери – свидетельствовали в пользу этой версии. Дверь давным-давно сгнила, но ее петли сохранились. Через дверной проем Элли увидела два ряда колонн, ведущих к каменному возвышению. Это напомнило ей подвал «Монсальвата».
– Она хорошо сохранилась, – удивилась Элли. – Ей, должно быть, почти тысяча лет, затопило ее бог знает когда. И все, что ей требуется, – новая крыша и чистка.
– Норманны строили на совесть.
Дуг прошел к возвышению. Элли рассматривала капитулы на вершинах колонн. Вода смягчила и разгладила контуры резьбы, но она различала фигуры орлов, людей и каких-то фантастических животных. Имели ли они значение?
В поперечном нефе они обнаружили другие резные орнаменты. Из грязи, покрывавшей пол, поднимались каменные бугры. Сначала Элли подумала, что это остатки упавшей каменной кладки, но они были одинакового размера и располагались на одном и том же расстоянии друг от друга. Наклонившись над одной из них, она увидела расплывчатые контуры человеческих фигур, лежащих на спине.
– Фигурки, – сказал Дуг и указал на одну из них, по какой-то причине сохранившуюся лучше других, – похоже на щит, прижатый к груди. По всей вероятности, это рыцари.
– Может быть, там есть что-нибудь внутри?
Они попытались поднять камень. Вода до такой степени разгладила резьбу, что им не за что было ухватиться. Они не смогли сдвинуть его с места.
Неожиданно сзади раздался звук. Это был не стук упавшего камня и не шелест вспорхнувшей птицы, а металлический щелчок. Они обернулись.
В углу, плохо различимый на фоне облезлых стен, стоял человек в камуфляже, направив на них винтовку.
Глава 40
– Если бы ты знал, как много людей тебя разыскивают, Питер. Тебе повезло, что первыми нашли тебя мы.
По-моему, он говорит это с иронией. Мои скованные кандалами руки подняты над головой и зацеплены за вбитый в стену крюк. Мне приходится вытягивать пальцы ног, чтобы опираться ими на пол. У меня болят ноги, горят руки, половина лица покрыта засохшей кровью, голова раскалывается от боли.
Мой тюремщик видит недоверие у меня на лице.
– Ты не знаешь, что сделали бы с тобой остальные.
Я смотрю глазом, свободным от корки засохшей крови, и вижу, что нахожусь в круглом каменном помещении. Его опоясывают окна с арками, но все, что мне удается рассмотреть за ними, – ярко освещенная пустота. На мою голову падает серый свет. Похоже, я в башне. Дверей не видать.
– Кто ты?
Мой тюремщик делает шаг назад. Выглядит он впечатляюще: высокий, могучий, крепко сбитый. Он, должно быть, лет на десять старше меня, но написанная на лице торжественность делает его человеком без возраста. Он напоминает мне отца.
– Я принадлежу к священному ордену.
Я не могу себе представить человека, менее похожего на маленьких, вечно беспокоящих Бога монахов, с которыми я жил в аббатстве.
– Братству. Группе людей, связанных общей тайной.
Я сплевываю на пол кровью.
– А я тут при чем?
– Ты был частью этого братства всю свою жизнь, – он складывает руки на груди и подходит ко мне вплотную. Даже вися на крюке, я вынужден поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. – Твой отец принадлежал к нашему ордену.
Он стоит слишком близко, его голос слишком громок. Мне хочется, чтобы он задернул портьеры на окнах – свет убивает меня.
– Мой отец?
– Люди, убившие его, пытались завладеть нашей тайной. Тайной, которую мы хранили на Иль-де-Пеше.
Я поворачиваюсь на крюке, словно труп на виселице. Мне хорошо известно, что он скажет дальше.
– Ты помог Малеганту завладеть ею. Ты предал себя и все то, что отстаивал твой отец. Предал тайну, оберегаемую нами на протяжении нескольких поколений.
У меня подгибаются ноги, но кандалы, зацепленные за крюк, поддерживают мое тело. Они впиваются мне в запястья – я едва не вывихиваю плечи.
Могучие руки хватают меня за бока и поднимают вверх. Его сила невероятна – он держит меня, словно ребенка.
– Сокровище, похищенное Малегантом, поистине бесценно. Мы убивали людей за меньшее, Питер Камросский.
Наконец до меня доходит, где я слышал этот голос.
– Той ночью, в тумане. На поле камней. Это был ты.
– Мы узнали о плане Малеганта и пришли, чтобы остановить его. Но опоздали и нашли только трупы.
Боль в его голосе причинила мне бо́льшие страдания, нежели кандалы. Я чувствую во рту соленый вкус: кровь и морской воздух. Никому нет спасения.
– После нападения Малегант исчез. Ты – последний из оставшихся в живых, кто видел его.
– Что произошло с остальными?
Он будто не слышит моего вопроса.
– Малегант разыскивал тебя по всему христианскому миру.
– Он знал мое имя, – бормочу я.
– Он знал о тебе все. Его забавляло то, что ты служишь и предан ему, что ты принимаешь участие в его мерзких злодеяниях. Ему доставляло удовольствие посыпать наши раны солью твоего предательства. Теперь, после твоего бегства, он боится, что ты наведешь нас на его след. Поэтому-то тебе и повезло, что мы нашли тебя.
Он поднимает меня, чтобы отцепить от крюка, и осторожно опускает на пол.
– Почему бы тебе не убить меня? – В моем голосе звучит чуть ли не мольба.
– Потому что тебе выпало то, что никогда не выпадает большинству людей, – возможность искупить вину.
Мое сердце рвется из груди, когда мы проходим за городские стены через Парижские ворота. Кровь кипит в моих венах как перед сражением. Мир полон сверкающих красок, и я остро ощущаю каждый звук, каждое движение. Из-за этого к моему горлу подкатывает дурнота. Я пристально всматриваюсь в толпу, пытаясь отыскать в ней лица из моих кошмаров – ювелира с серебряной рукой и Малеганта.
Я иду один, но знаю, что не одинок. Впереди, переодетый фламандским купцом, идет Гуго, рыцарь, спасший меня от наемников. Двое его людей присматривают за мной сзади. Они могли бы особенно не беспокоиться: мне нет никакого смысла бежать. Пока Гуго ведет меня к Малеганту, к тайне, похищенной им на Иль-де-Пеше, и к ответам на мучающие меня вопросы, я последую за ним хоть в пасть к дьяволу.
Я иду в квартал, где живет ювелир, и ищу дом под вывеской с изображением орла. Вот и он, но теперь на его вывеске изображен не орел, а золотой петух. Правда, за стоявшими перед домом столами по-прежнему сидят менялы, передвигающие на клетчатой скатерти монеты, словно шахматные фигуры. За ними надзирает толстый человек в шапке, отороченной мехом горностая, то и дело подходя к ним и контролируя каждое движение их рук. Вино выплескивается из кубка в его руке, когда он отдает им приказы лающим голосом. Я говорю ему, что разыскиваю Малеганта де Мортена.
– Никогда не слышал о таком, – отвечает он.
Толстяк не замечает, как у меня кривится лицо, когда я задаю вопрос, – все его внимание поглощено деньгами.
– Как давно ты владеешь этой лавкой?
– Шесть месяцев.
– А что случилось с прежним ее владельцем?
– Когда я купил ее, дом был пуст. Приобрести ее мне помог один норманнский купец.
Мне приходится импровизировать:
– Моя семья хранила кубок в подвале этого дома. Где я могу найти его?
Он пожимает плечами и повторяет:
– Когда я занял дом, подвал был пуст.
Я отхожу, но продолжаю наблюдать. Боковым зрением я замечаю, как Гуго, стоя в дверном проеме, делает вид, будто торгуется с человеком, продающим пироги с рыбой. Я сосредоточиваю внимание на ювелирной лавке. Владелец, может быть, и сменился, но коммерция была прежней: обмен валюты с итальянскими купцами в ущерб последним. Некоторые из них вообще получают за свои монеты лист бумаги.
Я переключаю внимание на менял. Двое из них итальянцы. Они общаются с купцами на их родном языке. Третий не участвует в их операциях, но следит с хмурым выражением лица за тем, как они осуществляются. Он кажется мне знакомым. Когда лавка закрывается на обед, я иду за ним по улице и на площади, возле церкви Нотр-Дам, обращаюсь к нему:
– Я видел тебя у лавки ювелира.
Он смотрит на меня с подозрением. Ювелиры и даже их менялы не любят, когда незнакомцы суют нос в их дела. Я натягиваю на лицо улыбку.
– Разреши мне тебя угостить.
Я веду его в таверну. Гуго следует за нами и занимает столик у двери.
– Я заходил в эту лавку несколько месяцев назад, когда над ней была вывеска с орлом. Ты работал тогда в ней.
Он не отрицает этого.
– Я хочу разузнать кое-что о ее бывшем владельце. Старик с небесно-голубыми глазами и серебряной рукой, он сидел в крипте.