Отец умер через два месяца. Умер тихо, как праведник. За окном палило солнце. Бабье лето стояло в самом разгаре. Гена на пять минут примчался из школы, чтобы переодеться в спортивный костюм и убежать на футбольное поле. Он крикнул с порога: «Привет» — и прошмыгнул в свою комнату. Показалось странным, что никто не ответил на его приветствие. Мама, возможно, ушла в магазин за покупками, но силуэт отца он заметил сквозь рельефное стекло двери.
Не зашнуровав кеды, Гена вышел в прихожую и позвал: «Папа! Ты дома?» В ответ из гостиной раздалось громкое жужжание осы.
Он приоткрыл дверь.
Отец сидел за столом, уткнувшись в открытый альбом и крепко зажав в кулаке старомодные очки.
«Папа, тебе плохо?»
Осы всегда вызывали у Геннадия отвращение. За ажурным тюлем, в ярком солнечном луче, оса бесновалась, скользя вверх-вниз по оконному стеклу.
Он тронул отца за плечо, обмякшее тело повело в сторону, и Гене едва удалось прислонить его к спинке стула.
И тут он увидел большое кроваво-красное пятно. Еще мгновение, и пятно начало преображаться. Появились призрачные лики людей. Блеснуло чешуйчатое тело рыбы. Всполошились птицы на деревьях. Потом возникло что-то несуразное. Помидор-мутант взялся за нож и принялся резать людей. Свиное рыло извергало десять заповедей. Кто-то большой и уродливый проглатывал жертву за жертвой и мгновенно испражнялся ею. Комната наполнялась вздохами, стонами, криками, шепотом, смехом и плачем…
«Ад. Чистилище. Рай. — Иероним Босх», — прочитал Гена, и набежавшая слеза опять превратила все в пятно.
Оса, до предела раздраженная невидимым препятствием, билась в припадке. Вот они, золотистые тополя! Стоят совсем рядом, и все же недоступны! Наконец, бестолково тычась из стороны в сторону, она взвилась над подоконником, прожужжала на прощание и исчезла в форточке.
— Отлетела… — прошептал Геннадий…
Он очнулся, услышав за спиной шаги, хлюпанье подтаявшего снега.
— Ты не простынешь? — Светка с трудом преодолевала кладбищенские пороги.
— Как ты меня нашла? — удивился Балуев.
— Твое зеленое пальто далеко видно!
Она водрузила на поминальный столик бутылку «Столичной», два пластмассовых стакана и кулек с бутербродами.
— Надо помянуть. Так просто сидеть нехорошо, — деловито объяснила она. — Вот помянем, и он перестанет тебя преследовать.
— Вряд ли, — засомневался Гена.
— Есть народное поверье, — настаивала Светлана, разливая водку в стаканы.
— Народное поверье не учитывает мой комплекс вины.
— Ты серьезно? А я думала, ты человек без комплексов.
— Родители сотворили меня в утешение себе, а выглядело все так, будто я единственная причина их вечного раздора, маминых слез, папиных пьянок. Я отца ненавидел, желал ему смерти, однажды едва не помог ему уйти на тот свет. А теперь маюсь.
— Не поняла. Запоздалая сыновняя любовь, что ли?
— Вроде того.
— Ерунда. Если бы он жил, ты бы до сих пор его ненавидел. Все очень просто. После его смерти ты начал придумывать себе отца. Так часто бывает. А водка, между прочим, стынет.
Они выпили и больше не возвращались к этой теме.
— Ты не видела тут двух молодцов в «кишке»?
— Они меня чуть не протаранили на аллее Героев! Это люди Поликарпа.
— Не сомневался в этом. Надо закругляться.
— Да какое им дело до тебя! — возмутилась Светлана. — Ты пришел проведать могилу отца. Так ведь?
— Они засекли меня еще у могилы Гольдмаха.
— Ну и что? Может, он был другом твоего отца?
Балуев вспомнил давешний сон и усмехнулся:
— Не думаю.
— Послушай, этот скрипач у тебя уже стал навязчивой идеей! Да нет им никакого дела до Гольдмаха! Давай еще выпьем и пойдем!
— Как ты поведешь машину? — забеспокоился Гена.
— Не в первый раз. Не пропадем!
«Пежо» летел на предельной скорости, и Геннадий время от времени крестился, когда Кулибина яростно жала на тормоза и смачно материлась.
— Счас доставлю тебя к твоей красотке, помешанной на лечебном голодании! Дети заморыши, а сама хоть бы на грамм похудела! Жирная задница! Где только у мужиков глаза! Ну что ты в ней нашел? Я могу понять Вальку. Он заикался. Сильно заикался. Иногда семь потов с него сойдет, прежде чем слово из себя выдавит. Для него Марина была, можно сказать, даром Божьим! А уж тебя-то как угораздило?!
Он не стал ей ничего объяснять, боялся, что Светка не справится с управлением, когда услышит, что Геннадий женился по любви. Тем более что прекрасно понимал, почему она бесится. Ведь у нее нет ни одного «заморыша» и никогда не будет.
— Послушай, — спросил он, когда они приехали, — как мне выйти на директора картины?
— И не мечтай! Он эмигрировал.
— Откуда такие сведения?
— Вчера узнала от Верки.
— Ты с ней виделась?
— Не ты один мышей ловишь. Я была на вечернем спектакле. И подвезла ее домой. Похоже, ты оказался прав. Ее напугал вопрос о директоре картины. С ее-то профессиональными навыками могла бы не подать вида. Но страх пересилил. Она, кстати, очень сокрушалась, что ты не пришел в театр. И пыталась побольше расспросить о тебе.
— Будь осторожна, — предупредил Балуев. — Она догадалась, что я веду расследование.
— На самом деле?
— Вот теперь ты испугалась! Может, расскажешь, пока не поздно, зачем тебе это надо?
— Уже поздно, Геночка. Мы по уши в этом… деле. Разве не ясно? Когда-нибудь я тебе все расскажу, но только не сейчас.
— Но от контактов с актрисой пока воздержись.
— Это настолько серьезно?
— Суди сама. Она обеспечивала алиби нашему драгоценному директору.
— Ты хочешь сказать, что директор убил Христофора?
— Насчет Христофора — не знаю, а флейтиста — точно.
— Но разве это сделал не один человек?
— Может быть. Но пока что нет ни улик, ни доказательств. Только домыслы. Если нет директора, можно встретиться с шофером автобуса, на котором привезли злосчастный фиолетовый гроб.
— Его домашний адрес есть в деле, — припомнила Светлана.
— Значит, следствие не стоит на месте, — подмигнул он ей, — если, конечно, шофера не укусила бешеная собака!
Марина открыла дверь и сразу начала с упреков:
— Как ты мог? Как ты мог привезти к детям эту женщину?
— Ты что-то путаешь, это она привезла меня к детям.
«Наблюдала из окна, как мы со Светкой разговаривали в машине, — сообразил он. — Есть повод, чтобы устроить мне сцену!»
— Это она во всем виновата! — продолжала Марина, и ее лунообразное лицо подергивала судорога. — Сволочь! Как у нее хватает наглости являться сюда! В мой дом!
— Ну-ну, успокойся! — попытался утихомирить ее Геннадий. — Во-первых, не она во всем виновата. Это ты сделала нашу жизнь невыносимой, еще до появления Светки. А во-вторых, если память тебе отказывает, хочу напомнить, что это не твой дом. Я купил эту квартиру до нашей женитьбы. И написал дарственную на дочь.
Как и следовало ожидать, после отповеди бывшего супруга Марина разразилась слезами.
— Да, здесь ничего моего нет! Ничего! Ты можешь все вынести! Ты можешь нас раздеть до нитки! Даже трусики детям куплены на твои деньги! Забирай все! И проваливай! А дети — мои! Детей я тебе не отдам! И нечего сюда приходить! Они не желают тебя видеть! Ты им больше не отец!
«Я знал, что не стоит сегодня приезжать, — с горечью подумал он. — Светка взбаламутила!»
Он направился к двери, так и не повидав детей. Не трудно было догадаться, что, увидев его в машине, Марина заперла маленьких в комнате, а Вальке просто наказала не высовываться. Ему хорошо были известны все деспотические уловки бывшей жены.
— Папа, не уходи! — раздался жалобный, полный отчаянья Валькин голос.
Несмотря на строгий запрет матери, мальчик вышел из своего убежища и бросился к Балуеву. Марина никогда не отличалась расторопностью и хорошей реакцией, поэтому не успела преградить ему путь. Он выскочил из-под ее локтя и в следующий миг уже оказался в объятиях отчима.
— Забери меня отсюда! — кричал Валька. — Забери! Прошу тебя!
Из раскосых глаз Марины в ту же секунду брызнули слезы.
— Что я тебе сделала, Валечка? — в свою очередь заревела белугой Марина. — За что ты меня не любишь? Сыночек мой родненький! Ведь он тебе никто! Понимаешь, никто! Артемке он папа! А тебе…
— Замолчи! — не сдержался Геннадий. — Он мне такой же сын, как и Артем.
Он вытолкнул мальчугана на лестничную площадку и снял с вешалки его куртку.
— Не смей! — не своим голосом заорала Марина и схватила Валькины ботинки.
— Отдай, — попросил Гена.
— Не отдам! Это мой сын! Тебе он никто!
— Ты это уже говорила. И еще ты кричала, чтобы я все забрал. Так отдай хотя бы Валькины ботинки!
— Я позвоню в милицию! Ты не имеешь права!
— Давай звони! Не теряй времени! А ботиночки все-таки отдай, если не хочешь, чтобы парень простыл!
Она швырнула их ему в лицо. Балуев едва увернулся. Спокойно подобрал ботинки и хлопнул дверью.
Марина сползла по косяку на пол и тихо заскулила. А в комнате заплакали запертые на ключ дети.
Когда они выбрались из подъезда, Кулибина встретила их недоуменным взглядом.
— Браво, Балуев! Ты настоящий мужик! Могу представить, чего тебе это стоило! Куда едем?
— Сначала в какое-нибудь кафе, где поменьше народу. Надо прийти в себя.
— На улице Малышева есть неплохая забегаловка. Там очень дорого, поэтому посетителей почти не бывает. Рванули?
— Угу. Только не лихачь! У нас теперь — дети!
«Пежо» стартовал не как всегда, а мягко и осторожно, будто в салоне находились предметы из тончайшего фарфора, секрет изготовления которого давно утерян.
— Папа, я не хочу возвращаться к маме, — было первым пожеланием пасынка.
— Что ты об этом думаешь? — в свою очередь спросил у Светланы Балуев. — Ты, кажется, взялась решать мои дела?
— Теоретически это возможно, — начала рассуждать Света, — у меня внизу, в гостиной, стоит канапе, как раз ему по размеру. А практически, во-первых, кто его будет отвозить каждый день в школу?..