— У меня через два дня начинаются каникулы! — перебил ее Валька.
— Хорошо для начала, — согласилась деловая женщина, депутат Городской думы. — Во-вторых, проблема с мамой. Марина так просто это не оставит. Постарается мне попортить кровь. Настрочит бумагу в Думу.
— Подмочит твою безукоризненную репутацию?
— Наплевать! Я вчера имела с Мариной телефонный разговор, — вдруг сообщила Светлана.
— Почему не предупредила? То-то она с порога набросилась на тебя!
— Ни о чем конкретном мы не договорились, а могли бы. Я прямо идиллию ей изобразила. Расписала все выгоды. Сказала, что парням будет лучше у тебя, ты их сможешь воспитать, дать хорошее образование. В Москве больше возможностей. А на лето они могут приезжать к ней. И самое главное, у нее будут развязаны руки. Я пообещала найти ей денежную, не пыльную работу. Но эта… мамаша знай твердит одно: «Мои дети! Мои дети!» Не хочет она работать, Геночка! Ты ее всем обеспечил! Получает дотацию и от тебя и от государства!
В кафе, за порцией мороженого с ликером, Света продолжила:
— Ну и наконец, в-третьих. У Вальки имеется дедушка. Как он посмотрит на то, что внук уедет в Москву? У старика Кульчицкого после гибели сына внук — единственная радость в жизни.
— Я могу пока пожить у дедушки, — неожиданно предложил Валька. Он разговаривал с ними на равных и предлагал не глупые вещи. — А потом ты меня сводишь в зоопарк?
— Мы сходим в московский, — пообещал Гена. — Там, говорят, здорово.
— А еноты есть? — расспрашивал Валька.
— Еноты? — озадачился отчим.
— Конечно, есть, — пришла ему на выручку Светлана. — Полоскуны. Я сама видела, когда была в Москве. Толстые, пушистые, такие забавные.
— А в нашем зоопарке жил старенький, седой енот, — поведал мальчик.
— Помню, — подтвердил Балуев. — Мы его с тобой кормили колбаской. Надо же, не забыл! Ему лет пять тогда было, — сообщил он депутату Городской думы.
— Старенький-престаренький! — продолжал предаваться приятным воспоминаниям Валька. — Он еду брал прямо из рук. Тянул дрожащие лапки и долго-долго жевал. А потом его не стало, — грустно закончил мальчуган.
— Ничего, еще насмотримся на твоих енотов, — подбодрил его Геннадий.
— А со стариком Кульчицким, Валькиным дедушкой, как-нибудь договоримся, — пообещала Света. — Мы с ним старые друзья. Ведь с Валькиным отцом я проучилась в одном классе восемь лет!
До психлечебницы пришлось добираться на такси, потому что Кулибина повезла Вальку к деду.
Он угодил в самый пик свиданий с больными. В вестибюле было полно народу. Геннадий с удовлетворением отметил, что отцовские витражи двадцатипятилетней давности до сих пор украшают больницу и под пальмой все так же красуется Фрейд.
Режиссер роковой картины явился в помятой, давно не стиранной пижаме. Его небритое лицо за время пребывания в лечебнице приобрело зеленоватый оттенок.
Балуев окликнул его по имени, и тот долго разглядывал незнакомца, прежде чем констатировать:
— Я вас не знаю.
— Достаточно того, что я много наслышан о вас. И ни секунды не верил в ваше помешательство!
— Правда? — лицо больного просияло неподдельной радостью. — А кто вы? Адвокат?
— Нет, я не адвокат. Я просто ваш друг. И желаю вытащить вас отсюда как можно скорее. Но для этого мне необходимо знать, как вы здесь очутились? По чьей воле? И почему вас так долго тут держат?
— Я могу вам доверять? — В глазах режиссера мелькнуло сомнение, но тут же рассеялось, потому что довериться было некому. Его никто не желал слушать уже давно, несколько месяцев. И вдруг появился доброволец! Кто он такой? Разве это так важно?
— Только нам надо куда-то присесть! — засуетился он. — По воскресеньям здесь так многолюдно!
— А к вам никто не приходит?
— Почему никто? — обиделся режиссер. — Мама бывает раз в неделю. Ей далеко добираться. Она приезжает по будням. Пенсионерка!
Наконец им удалось найти два свободных кресла, рядом с медбратом-надзирателем, и у Балуева пронеслось в голове, что это не самый лучший вариант.
— Говорите как можно тише, чтобы не привлечь внимание! — попросил он режиссера.
— Все началось с чертовщины, с моего фильма. Я пошел в кусты помочиться, и какой-то мертвец мне нагрубил!
После такой тирады Геннадий решил, что сделал неверный ход. Пришлось спасать положение:
— О самих съемках я все знаю. Достаточно подробно ознакомился с материалами дела.
— Вы из милиции? — почему-то испугался тот.
— Я веду частное расследование, — не стал кривить душой Гена.
— Вас нанял Карпиди?
— Это служебная тайна.
— Тогда что вы хотите узнать, если и так все знаете?
— Меня интересует история с фиолетовым гробом. Зачем он вам понадобился?
— Да в гробу я его видел, этот гроб! — скаламбурил помешанный. — Это он мне приказал! Он!
— Кто «он»? — Балуев предполагал, что знает ответ, но режиссер его удивил:
— Костюмер…
— Костюмер? — не поверил своим ушам Геннадий. — А как он может приказывать режиссеру?
— Он держал меня в страхе во время съемок. И не только меня. Директор картины тоже его боялся. Мы все его боялись. А мою ассистентку он без конца трахал! — со слезами на глазах признался тот, как признаются в осквернении святыни.
«Кажется, влип! — окончательно расстроился Балуев. — У парня и в самом деле поехала крыша!»
— Значит, костюмер потребовал фиолетовый гроб? — уточнил он.
— Да-да, костюмер! Он из бывших… — Очкарик подмигнул частному детективу.
— Зэков?
— Режиссеров…
— Понятно…
— Я думал, он просто мне завидует. Ведь я сам нашел спонсора, солидную фирму.
— Игоря Тимофеева? Каково его участие во всем этом?
— Мы с ним вместе писали сценарий! До такой степени он был захвачен моим замыслом! И, знаете, он оказался не бесталанным! Многое в фильме сделано с его подачи! — Сумасшедший свысока посмотрел на Геннадия.
— И кладбище тоже?
— Отчасти. Всего и не упомнишь.
— Например, лошади без возницы, с катафалком, — помог ему Балуев.
— Действительно! Откуда вы знаете? — Режиссер вдруг задумался, а потом очень серьезно спросил, будто до этого лишь притворялся дурачком: — Неужели? Но Игорек был против съемок на этом кладбище! Мы с ним даже разругались! Это мне нужны были шведские надгробия!
— Игорек обеспечивал себе алиби, — предположил Гена.
— Конечно-конечно, — затараторил сумасшедший, — конечно-конечно. Как я сам не догадался! Они все — одна шайка! Мафия! Они не хотели моего триумфа! Бездарные твари! Они лопались от зависти, когда я выходил на площадку!
— Вернемся к нашим гробам, — возвратил его с призрачного Парнаса в вестибюль психлечебницы Геннадий. — Как вас запугивал костюмер? Угрожал?
— Он угрожал фильму!
— Как это?
— Он говорил, что у него очень влиятельные друзья, которые могут погубить весь проект!
— И вы ему верили?
— А как не верить, если сам Тимофеев его боялся! И советовал слушаться!
— Вы хотите сказать, что костюмер фактически руководил съемками?
Режиссер опустил голову. Признание собственной несостоятельности давалось ему с трудом.
— Иногда бывало и такое, — пробурчал он себе под нос.
— И случай с гробом наглядный тому пример.
— Да. Из-за него нам пришлось на целые сутки задержать съемку эпизода. Фиолетового гроба не было в реквизите. Мы ждали, пока его изготовят.
— На киностудии?
— Где же еще?
— Вы точно знаете, что гроб привезли с киностудии?
— Не знаю, — засомневался режиссер. — Я теперь ничего не знаю!
— И костюмер упрятал вас сюда?
— Нет, директор картины. Он сказал, что так будет лучше, пока идет следствие, что у него тут знакомые. И как только следствие завершится, меня выпишут, а иначе я буду под подозрением. Но сколько же это может продолжаться? Я хочу на свободу! Домой, к маме! — Больной расплакался как ребенок. — А он все твердит — следствие не закончено, потерпи…
— Кто твердит? Костюмер?
— Да нет же! Директор!
— И давно вы его видели? — усмехнулся Балуев.
— Вчера… Он приходил с передачей.
«Бредит или говорит правду? — засомневался Геннадий. — Черт его разберет!»
— Он что, вернулся из эмиграции?
— Из какой эмиграции? — Режиссер явно усомнился в душевном состоянии посетителя. — Он навещает меня раз в две недели, регулярно.
Они так увлеклись разговором, что совсем упустили из виду медбрата-надзирателя, а тот между тем не дремал. Балуев перехватил его любопытный взгляд.
«Подслушивает, сука! Похоже, здесь отлаженная система!»
— Мне пора, — подал он на прощание руку режиссеру. — Надеюсь в следующий раз увидеть вас на свободе.
— Помогите! Прошу вас! Мне больше не к кому обратиться! — взмолился сумасшедший.
Гена дошел до двери, когда услышал за спиной: «Будь осторожен!»
Резко обернулся. Вестибюль почти опустел. Режиссер ушел к себе в палату. И поблизости никого не было.
Он бросил взгляд на витражи, на гипсовый бюст под пальмой. Впервые он увидел все это в шесть лет. Мама сняла с него колючую шаль и вязаную шапочку. Вспотевшие волосы кудряшками прилипли ко лбу. Отец вышел к ним в рубахе, выпачканной краской, счастливый, улыбающийся.
Дух отца витал и поныне в этом сумасшедшем вестибюле.
И отец предупреждал об опасности.
К вечеру ударил мороз. Геннадий спешил по проселочной дороге к шоссе, надеясь поймать там попутку.
Его обогнал старенький, неприметный «москвич» и вдруг затормозил.
— Не желаете прокатиться до города, Геннадий Сергеевич?
Из машины вышли двое парней. Их лица показались ему знакомыми.
— Вам, наверно, трудно без охраны?
— А тем более без машины?
В их заготовленных фразах он не почувствовал иронии. Парни не ухмылялись, а лишь выказывали сочувствие.
— Высадим, где пожелаете.
Он узнал их почти сразу.
«Ловко они нас со Светкой обвели вокруг пальца. Сменили «кишку» на «трахому»! Невероятно! Цирковой трюк! — оценил Балуев. — А Светка, как всегда, не обратила внимания, хотя ребятки «пасли» нас от самого кладбища!»