— И какой монетой прикажете платить за вашу доброту?
Парни, как по команде, изобразили улыбки на каменных лицах, словно доказывая, что юмор они понимают.
— Монета обыкновенная, — заявил один из них. — Беседа на заданную тему.
— Что ж, побеседуем, — согласился Геннадий и сел в машину.
«Люди Поликарпа, как правило, ребята суровые, — давал он сам себе энциклопедическую справку, — это или уголовники, или бывшие менты. Выколачивают нужные сведения любыми методами. Но в данный момент они мои союзники (докатился!). И эксцессы не желательны обеим сторонам! Да и рожи у них вроде не похабные!»
Они поехали не слишком быстро, видно, надеялись на продолжительную беседу.
— С чего начнем? — хорохорился Балуев.
Беседу начал тот, что сидел рядом, на заднем сиденье. Геннадий разглядел его получше. Острый, с горбинкой нос, глубоко посаженные глаза, шрам на шее, под самым ухом.
— Как вам показался город? Вас давно не было видно.
— Может спросите, какая погода на Карибах? Там тепло. Местами жарко.
— На Карибах мы как-нибудь обойдемся без вас! — сорвался тот, что за рулем.
— Я должен предупредить, что хамства не переношу. — Балуев отвернулся к окну и принялся насвистывать «В буднях великих строек…».
Беседа зашла в тупик.
— Извините, — пробурчал рулевой «трахомы».
— Ничего. Бывает, — простил его Геннадий Сергеевич.
— Ваша теперешняя миссия нам кажется необычной, — перешел в наступление обладатель шрама на шее.
— Какая миссия?
— Не притворяйтесь. Нам известно, что вы заняты поиском убийцы Христофора Карпиди.
«Я предупреждал эту идиотку! Расхлебывать кашу приходится мне одному!»
— Мы хотим знать, для кого ведется расследование? Для Мишкольца? Для Кулибиной? Или есть еще третье лицо?
«Они знают о моем вчерашнем визите к Шалуну! Значит, слежка началась не с кладбища! Вот попался!»
— О подобных вещах я могу говорить только с вашим боссом.
Хитрость заключалась в том, что их босс в данный момент пребывал на своей исторической родине.
— Мы обязательно свяжемся с боссом, — снова вмешался рулевой. — Он задаст вам тот же вопрос. Стоит ли откладывать в долгий ящик? Ведь наши интересы совпадают?
Их интересы совпадали. И откладывать в долгий ящик действительно не стоило. И еще он подумал, что может своим молчанием подставить Мишкольца, который так много для него сделал и благодаря которому эти верные псы Поликарпа разговаривают с ним учтиво, по-человечески. С каким бы наслаждением они прижали его к стенке, приставили к затылку пистолет, сменив уважительное «Геннадий Сергеевич» на свое родное «сука» и «говнюк». Не могут. Даже пальцем не тронут. Кто они? Шестерки на службе у Гробовщика. А он помощник самого Мишкольца. Не просто помощник, а верный друг, правая рука, консультант по вопросам мирным и вполне культурным. Если бы Володя знал, чем он сейчас занимается! Как упорно стоит на страже интересов его вечного врага. А чем они вообще тут занимаются? Почему сам Мишкольц не вылезает из-за границы?
Нет, это свинство с его стороны так долго молчать!
— Хорошо, — согласился Балуев, — можете передать своему боссу, что Мишкольц ничего не знает о моей деятельности в городе.
«А теперь пусть гадают! Пусть мечутся между Шалуном и Кулибиной! Со Светкой я могу только спать (это факт общеизвестный!), а работать на Виталика! У того всегда были проблемы с контрразведкой. Почему нет? Пусть пораскинут мозгами, какие у него интересы в этом деле? А какие у Светки?»
— Ничего более конкретного пока сообщить не могу. Остальное при личной встрече с вашим боссом (Век бы его не видеть!).
— Вы в любое время можете связаться с нами. — Обладатель шрама протянул ему визитную карточку, из которой выяснилось, что он директор мелкооптовой фирмы.
— Остановите на площади, — попросил Балуев. Он не хотел, чтобы эти двое подвозили его к дому Светланы, хотя для них не было секретом, где он остановился.
Уже порядочно стемнело. Он быстрым шагом пересек площадь. Там было многолюдно. Целые толпы горожан, пролетариев и служащих, дожидались своего трамвая или автобуса. А во дворе, за памятником Ленину, — ни души. Здесь, рядом с художественными мастерскими, он решил отдышаться и прийти в себя.
«Где они меня подцепили? Почему я их заинтересовал? О моем вчерашнем визите к Шалуну они знают. Я поехал «На кичу» отсюда, от Гольдмаха. Какая может быть связь между людьми Поликарпа и Гольдмахом? А между самим Гробовщиком и старым Гольдмахом? Может, племянника просто-напросто «пасут»? Может, он у Карпиди на подозрении? Что-то было там, в начале шестидесятых, между скрипачом и Поликарпом! Я это чувствую! Значит, именно здесь мне сели на хвост? Вполне возможно. Я ехал на трамвае. Он был битком набит. Это очень неудобно для слежки. Если преследовали на машине. А если… Стоп! Переполненный трамвай! Идеальное место, чтобы подцепить «жучок»!»
Балуев поднял правую руку, именно правой рукой он держался за поручень, а в левой находился сотовый телефон. Осторожно ощупал рукав, под мышкой и всю боковую часть. Инородный предмет обнаружил на бедре, рядом с карманом. Это была иголка с крохотной головкой.
«Что они могли услышать через эту букашку? Во время разговора с Шалуном пальто висело в гардеробе. Наш утренний разговор со Светкой, когда мы ехали на кладбище! Из него можно было обо всем догадаться! И еще я сказал, что поеду в психушку навестить режиссера… Поликарп получит обширную информацию!»
Геннадий закурил. Посмотрел на окна квартиры Гольдмаха, в которых не было света («Еще одна темная лошадка!»). Сверил часы с боем местных курантов. И пошел на трамвайную остановку, дабы вновь слиться с массами.
Миша Гольдмах сидел в «Сириусе». Именно сюда, а не в клуб «Большие надежды» он привел маленькую Надю и заказал два коктейля. После убийства в клубе ноги сами не шли туда.
Спал он неважно, под глазами — круги. Весь день провалялся в постели, разглядывая лепнину на потолке и размышляя о превратностях судьбы.
Позвонил старый школьный приятель, опустившийся наркоман, с просьбой о деньгах. Видеть никого не хотелось, но он сказал «приходи».
Тот явился через две минуты, видно, звонил из автомата у художественных мастерских.
Приятель собирался сыграть на чувствах, напомнить о бесшабашном детстве, но Гольдмах перебил:
— Сколько тебе?
Наркоман назвал скромную сумму в рублях.
— У меня нет рублей. Пятьсот баксов устроит?
Тот не верил своим ушам и даже растерял слова, а Михаил тем временем отсчитал названную сумму и сунул в протянутую руку приятеля.
— Как же ты без охраны живешь? — спросил вдруг наркоман, и его глазки азартно загорелись, забегали от стены к стене, от пола к потолку. Щедрость Гольдмаха не вязалась с нищенской обстановкой его квартиры.
— А что тут охранять?
— Деньги!
— Может, я тебе последние отдал?
— Смеешься? Так не бывает! Последние никто не отдаст такому, как я!
— А какой ты?
— Опять смеешься?
— Смеюсь. Это не последние. У меня много денег. Но я обхожусь без охраны. Правда, за окнами следят снайперы!
Гольдмах долго смеялся, а приятель поспешил убраться, бросив на прощанье, что у того нет ни стыда ни совести. Деньги, однако, у бессовестного человека взять не побрезговал.
Потом позвонила она.
— Миша, простите за вчерашнее. Я смалодушничала. Испугалась.
— Откуда у вас мой телефон?
— Это проще простого. Телефонная книга. У вас редкая фамилия.
Она звонила из театра. Он пообещал заехать за ней.
В баре сегодня оказалось неуютно. Кроме того, что по случаю воскресенья был сильный наплыв народа, так этот народ, через каждого второго, раскланивался с Надей.
— Я не думал, что вы так популярны! — удивился Миша. — Сюда ходит определенный контингент, очень далекий от театра.
— У определенного контингента тоже есть дети, — сделала открытие актриса Емельянова.
— Действительно… Наверно, есть…
— Вот поэтому я не люблю посещать кафе и рестораны. Я не тщеславна, и меня это все раздражает.
— А мы допьем и где-нибудь уединимся. Хорошо?
— Сегодня ваша очередь приглашать меня в гости.
— Неужели полное доверие?
Она кокетливо пожала плечиками:
— А что мне терять? Только сначала расскажите эту жуткую историю.
Он рассказал о Полине все, что знал. А знал он немного. Две короткие встречи и один телефонный разговор.
Надя молчала, потягивая коктейль через соломинку. По ее лицу было видно, как ей не нравится вся эта история. Она морщила лоб и вздыхала.
— Знаете, Миша, — начала она, когда он закончил, — я уже говорила, что вы не похожи на этих людей. Мне кажется, вы не вписываетесь, и вас хотят просто-напросто выжить.
— Я знаю, — согласился Гольдмах, — но не потому, что я не вписываюсь. Я просто мешаю.
— Вы намекали на какую-то странную или страшную историю, приключившуюся с вами. Может, она поможет разобраться.
— История обыкновенная, — усмехнулся он, — но вы попали в яблочко. Все замешано именно на ней. Я до сих пор не могу опомниться. Чувствую себя героем какого-то сериала.
— Я поняла, что та открытка с девочкой вас сильно взволновала.
— Девочка здесь тоже ни при чем. А знаете, я близок к тому, чтобы выложить вам все начистоту, но это не просто сделать. С одной стороны, вы вторгнетесь в мой внутренний мир, в который я никого не пускаю. А с другой, будете располагать информацией, которая может погубить и вас, и меня.
— Что ж, чему быть, того не миновать, — кукольно улыбнулась Надя. — Я вижу, как вам необходимо поделиться с кем-то.
— Надо настроиться, — засомневался он. — А впрочем, вы сами все увидите…
В его квартиру она вошла как в музей. Каждая вещь удивляла. Надя долго рассматривала фотографию на серванте в гостиной. Двое молодоженов и их свидетели. Судя по костюмам и прическам, снимок сделан в начале семидесятых. У обоих брачащихся открытые русские лица. В другой комнате обнаружилось много детских игрушек. Надя сразу определила, что они принадлежали девочке.