Вернувшись мысленно в квартиру любовницы Салмана, он опять наткнулся на ту странную открытку с видом Швейцарских Альп. Чья это затея? Окуня? Значит, они догадываются, где живет старик. Им требуется подтверждение. Его подтверждение. Ему, дураку, не надо было трогать эту открытку! Стоит себе и пусть стоит! Он тогда находился в шоке. Он испугался. Глупо. Эти шакалы наверняка уже ведут поиск в тех местах. Его дешево купили, на дешевую приманку! А теперь еще и поймали в мышеловку! Надо связаться с Неведомским, чтобы предупредил старика об опасности.
Он позвонил судье по мобильному. Трубку взял помощник.
— Ян Казимирович сегодня улетел отдыхать на Кипр.
Значит, с ним тоже провели беседу! И судья согласился на отдых. Интересно, долго его пришлось упрашивать? Как же предупредить старика? Неведомский был единственным связным. Евгений Петрович доверял Яну Казимировичу. А тот в самый критический момент взял и мотанул на Кипр. Связь оборвана. Конечно, ему, марионетке, старик не предоставил возможности связаться с ним. И правильно сделал. Он его уже подставил с этой чертовой открыткой! На нет и суда нет.
Что им до старика? Понятно что. Боссов не провожают на заслуженный отдых. Лось ушел от дел, смылся за границу, и при этом жирный кусок, которым он владел, остается за ним. Несправедливо — так считают эти шакалы. Они уничтожат Гольдмаха, сотрут в порошок старика и тогда возьмутся друг за друга.
А что, если позвонить Лике? Ее швейцарский телефон имеется в его записной книжке. Но он ведь обещал старику, что никому не расскажет о месте его обитания! Правда, момент критический. А для Лики это разве не опасно? Не опасно. Старик будет ей благодарен. А что до его убежища, так не сегодня-завтра туда нагрянут боевики Окуня. Ему все равно придется менять страну.
Значит, решено. Надо ехать домой и постараться дозвониться до Лики. Она согласится. Она ему по гроб обязана. За родителей.
Только поднявшись со скамьи, Миша почувствовал, как у него окоченели ноги. Он ругал себя, что ушел так далеко от машины. Снег по-прежнему валил крупными хлопьями. Холод усиливался. Снова зима.
На город уже спускались сумерки, когда он въехал во двор за памятником Ленину. По обыкновению припарковал «мерседес» возле художественных мастерских. Вылез. Хлопнул дверцей. И вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. В двух метрах от него стоял мужчина в распахнутом пальто. Он прислонился спиной к облупленной кирпичной стене и смотрел то ли на Гольдмаха, то ли сквозь него. Миша застенчиво отвел глаза и хотел было направиться к подъезду, как что-то заставило его остановиться и еще раз всмотреться в лицо мужчины.
— Боже мой! Это вы, Геннадий Сергеевич?
Балуева трудно было узнать и при свете дня, не то что в сумерках. Темные круги под глазами, впалые щеки, щетина, но самое главное — почти неподвижный взгляд.
— Что с вами стряслось? Вы меня не узнаете?
Балуев напоминал человека, который перенес сложнейшую операцию и только-только начал выходить из наркоза.
— Да что с вами? Пойдемте ко мне. Я напою вас чаем. О, такого чая вы еще не пробовали! Я завариваю его с листьями смородины.
Балуев последовал за ним как сомнамбула.
— Я однажды пил этот напиток в гостях, — продолжал Гольдмах. — Это было год назад, за границей. Но у наших, русских. Я пришел в неописуемый восторг. Вот попробуете и скажете свое мнение. — Миша весело разглагольствовал, хоть и сомневался, что у сомнамбулы, ступавшей за ним след в след, осталось какое-либо мнение, и что она, эта сомнамбула, еще способна издавать звуки.
Войдя в квартиру, он стащил с Балуева пальто и усадил его в продавленное кресло в гостиной.
— Сейчас поставлю чайник, — комментировал свои действия Гольдмах, — и вы отведаете райский напиток.
Черт возьми! Тот опять уставился в одну точку!
Медучилище все-таки пригодилось. Миша сразу определил, что Балуева напичкали какими-то таблетками, и он пребывает в трансе. И в таком состоянии нет ничего лучше, чем крепкий чай.
Он поставил на стол все необходимое.
— Еще минутку! — суетился вокруг Балуева Миша. — У меня есть настоящий донниковый мед!
Постепенно глаза гостя начали оживать. Он медленно подносил ко рту чашку с горячим чаем и делал маленькие глотки.
— Я здесь уже был? — по слогам произнес он, выпив вторую чашку.
— Однажды были, Геннадий Сергеевич. Совсем недавно! — обрадовался хозяин. Ну, наконец-то! Проклюнулось что-то человеческое!
— А ваша фамилия… — начал припоминать Геннадий.
— Гольдмах, — подсказал ему Миша и с усмешкой добавил: — Владелец игровых автоматов, казино «Большие надежды», ресторана «У Сэма».
— Врете, — спокойно возразил гость, — всем этим владеет старик Лось.
— Что правда, то правда, — не стал оспаривать Гольдмах. — Я — всего лишь марионетка. Временное явление.
— Все мы — временное явление. — Балуев вдруг резко поднялся и схватился за голову. — Черт, как мутит! Мне надо в туалет.
Михаил радовался случаю. Ухаживать за больным — лучший способ отвлечься от тягостных дум.
— Ничего, ничего, — успокаивал он Геннадия, — с кем не бывает. Травяной настой и теплая ванна сделают свое дело. Завтра будете как огурчик!
Пока гость принимал ванну, Гольдмах попытался дозвониться до Швейцарии. К телефону никто не подходил. Разница во времени составляла четыре часа, и в Альпах еще догорал день, а значит, Лика еще в поте лица трудилась на сыроваренном заводике своего мужа.
Он уложил больного в постель и посоветовал скорее уснуть.
— Как я попал к вам?
— Я вас нашел у художественных мастерских. Там я ставлю машину.
— А какое сегодня число?
Гольдмах сказал, и Гена понял, что потерял трое суток. Но самое главное, он не помнил, что с ним произошло за это время.
— Вас чем-то напоили, — помог ему Михаил.
— Я выпил кофе…
Перед глазами встала четкая картина. Кабинет Тимофеева. Входит секретарша с подносом. Потом все как-то разом нахлынуло, будто проявилось на фотобумаге.
«Видно, трех суток Игорьку хватило, чтобы смыться из города. И Валера уже вернулся из Греции. Теперь не просто будет его поймать».
— Послушайте, Гольдмах, зачем вы со мной возитесь? Мы — люди разных кланов: Вам это может выйти боком.
— Хуже уже не будет.
— А что вы тут говорили про Лося?
— Это вы говорили, а не я.
— Да? Странно. Вспомнилось что-то. А что?..
— Вы его знали?
— Приходилось встречаться. Мудрый старик. Блатные его всегда почитали. Вот только с уходом своим, по-моему, поторопился. Впрочем, ему виднее.
— А как он относился к вам? — начал прощупывать почву Гольдмах.
— Мы с ним почти не сталкивались, но два года назад, когда назревала новая заварушка, нам необходима была его поддержка. Лось симпатизировал нашему врагу Стару и недолюбливал Шалуна. Пришлось пойти на хитрость. Я сделал ему презент от имени Мишкольца, хотя Володя ни о чем не подозревал. Это был золотой портсигар с изображением лося. Рога усыпаны бриллиантами, вместо глаза изумруд. Рассказывали, что Лось дорожил этим подарком и гордился дружбой с Мишкольцем. Правда, Володя тогда не оценил этот мой шахматный ход. Недоволен был самоуправством.
— Одну минуту! — Миша исчез в другой комнате и вернулся оттуда с деревянной шкатулкой.
— Кажется, у меня имеется то, о чем вы говорите, — сказал он.
Балуев взял в руки портсигар и присвистнул.
— Откуда это у вас?
— Не догадываетесь?
— Вы — наследник старика?
— Громко сказано! Скорее — эмиссар.
— Красивое слово. Значит, жив курилка! А все его списали с счетов.
— Не все, — возразил Гольдмах. — Кое-кто охотится за стариком. Если честно, меня обложили со всех сторон. — Он тяжело вздохнул, взял из рук Балуева портсигар и хотел было закурить, но вспомнил, что это вредно для больного.
— Ну-ка, выкладывайте, что там у вас! — приказал Гена.
— Вам лучше поспать.
— Идите к черту! Похоже, что за истекшие трое суток я выспался на всю оставшуюся жизнь!
— Делать нечего, — рассудил Михаил. — Я вам расскажу. Только обойдемся без географических подробностей.
— Вы имеете в виду то место на карте, где сейчас обитает старик? Да Бог с ним! Меня это не интересует.
— Я начну с конца. Меня собираются обвинить в убийстве.
Он рассказал Балуеву о двух убитых женщинах, о двух ловушках, подготовленных для него. И упомянул о сегодняшнем разговоре с Окунем и Жигулиным.
— Да, похоже, они знают, чего хотят от жизни, — сделал вывод Геннадий.
— Одного понять не могу. Зачем понадобилось убивать Салмана?
— Салмана?
— Ну да. Я вам говорил, что обе были любовницами моего друга. У одной даже ребенок от него.
— Салман, по кличке Пентиум, был вашим другом?
— Сначала мы были компаньонами в одном деле, а потом он обеспечивал мне «крышу». Но последний год мы с ним не поддерживали отношений. Судьба развела нас в разные стороны, и мы это понимали. И вот я узнаю о его гибели, а потом одна за другой гибнут его любовницы. Ничего не понимаю.
— Вы связываете гибель Салмана с этими двумя провокациями против вас?
— А вы — нет?
— Надо подумать…
— Мне это пришло в голову из-за националистического фактора.
— Не понял.
— Мне угрожал по телефону какой-то антисемит. А Таню, тоже по телефону, назвали чеченской шлюхой. И на двери ее квартиры была нарисована свастика. Я подумал, что кому-то выгодно разыгрывать националистическую карту. И тогда же связал эти убийства.
— А у вас сохранились записи ее звонков?
— Конечно! Я как раз сегодня собирался их прослушать.
— Так давай же, черт возьми!
— Успокойся, тебе вредно так волноваться. Они сами не заметили, как перешли на «ты».
Первая запись не произвела впечатление на Балуева, а вот вторая…
«Миша! Это Таня Семенова! Все кончено! Не звони и не приезжай ко мне! За тобой следят! Я не знаю этих людей, но среди них есть женщина с малахи…»
— Что там за фон?