«Андромаху» нельзя было узнать. Всегда шумное веселое молодежное кафе будто вымерло. Балуев посмотрел на часы и понял, что заведение еще не открылось.
Однако у входа стоял черный «шевроле» с затемненными стеклами. Поликарп сидел за самым дальним от эстрады столиком, в обществе двух телохранителей.
— Ну, вот и нашлась пропажа! — с искусственной улыбкой приветствовал он Геннадия, словно речь шла о неодушевленном предмете.
Они пожали друг другу руки.
— Вы хотели меня видеть, Анастас?
— Присаживайся, голуба, — предложил Гробовщик. — Что за цирлих-манирлих, поганка-мухомор! Мы не первый год знакомы! Пить что-нибудь будешь?
Да, он любил здесь посидеть в былые времена, заказать драй-мартини или какой-нибудь экзотический коктейль. И любил, когда ему составляла компанию симпатичная девушка, а не толстый, пожилой господин с воровато бегающими глазками. Он обратил внимание, что Поликарп, несмотря на то что похоронил двух сыновей, нисколько не изменился, и в его поредевшей черной шевелюре по-прежнему нет ни единого седого волоска.
— Драй-мартини.
— Вот и замечательно. Выпивка располагает к беседе. А я предпочитаю нашу водочку.
Один из телохранителей удалился, чтобы сделать заказ.
Кроме выпивки, им подали блины с икрой, корейский салат и шашлык.
— Чем богаты, голуба, — угощал хозяин.
Беседа не клеилась. Поликарп пытался рассуждать о политике. Горевал о пенсионерах, которым не выплачивают пенсий. Освещал нравственные аспекты современной жизни.
Геннадий молчал, медленно пережевывая пищу.
Наконец Гробовщик тоже умолк, но антракт длился недолго.
— Скажи мне, голуба, — спросил он напрямик, — зачем ты полез в это дерьмо? Кто стоит за тобой? Мишкольц или Кулибина?
— Мне нравится ваша прямота, Анастас, — похвалил его Гена, — но должен вас разочаровать. За мной никто не стоит. Я веду расследование по собственной инициативе. Тут задета честь нашей фирмы. Триллер снимался на деньги Тимофеева и по его сценарию, а это бросало тень на Мишкольца. Вот почему я и взялся за это дело.
— А Володя ничего не знал?
— Нет.
— Но никто и не думал на него, — фыркнул Поликарп.
— Не важно. Кто-то хотел подставить Мишкольца…
— Скорее, завести дело в тупик, — возразил хозяин. — И ему это удалось. Так ведь?
— Возможно. Но Тимофеев оказался действительно замешанным…
— Меня не интересуют шестерки. Я хочу знать заказчика.
Гробовщик сжал свои сардельки в кулаки и уставился на собеседника.
— Я тоже, — тихо произнес Балуев.
— Ты его знаешь! — ткнул в него пальцем Карпиди. — Я тоже догадываюсь, но мне нужно, чтобы кто-нибудь подтвердил. Это двое ублюдков из «Больших надежд»! Так?
Никогда не думал, что придется подписывать смертный приговор. Разве такое возможно? Чего только не бывает на белом свете! Он знал, что те двое из «Больших надежд» тут ни при чем. И Поликарп основывается на показаниях Анхелики. Она заложила Окуня. А где Окунь, там и Жигулин. Это всем известно. Боссы давно спелись и действуют заодно. Значит, два смертных приговора. А мотив? Гробовщика вообще интересует мотив?
— Я бы не стал торопиться с выводами, — ушел от ответа Геннадий.
— Ты бы конечно! А у меня, голуба, еще трое детей.
— Мне не понятны мотивы, которыми руководствовались Окунь и Жигулин.
— Мотивы? — усмехнулся Поликарп. — Мотивы всегда одни и те же. Им нравился кусок моего пирога. И они начали мудро. Убрали наследников. Решили, что этим сломят меня. Но Поликарп еще не дряхлый старик. У него хватит сил на новых наследников. А сломить Поликарпа нельзя.
— Но разве мало им своего пирога? — возразил Балуев.
— Много никогда не бывает. Тем более двум прожорливым ртам. А еще есть сведения, что в городе у меня появился конкурент по торговле оружием. Делай выводы, голуба.
Он и без выводов знал этого конкурента, но промолчал. Соколов хоть и числился в потенциальных врагах, но все же принадлежал к их организации, а это могло бросить тень на Мишкольца. Рано или поздно информация о конкуренте выплывет наружу и Карпиди поймет, что ошибся, но хватит ли у него тогда сил воевать на два фронта?
— Возможно, вы правы, Анастас…
Он попросил людей Поликарпа отвезти его в район химического завода. Там жила секретарша Тимофеева, приготовившая злополучный кофе. Те любезно согласились, ведь дело уже сделано.
Сосны с прожекторами во дворе показались ему знакомыми. Теннисный корт, волейбольная площадка — все это он уже видел. Припомнил, что лет восемь назад, еще в студенческие годы, судьба забрасывала его в этот район города. Но в этот ли именно двор? Кажется, нет. Там был по соседству родильный дом, а здесь ничего такого не видно.
Он отыскал нужный подъезд и понял, что опоздал. У крыльца стояла милицейская машина и толпился народ, в основном — старушки и пацаны.
— Что случилось? — спросил он первую попавшуюся бабку, и та с удовольствием поведала, что в какой-то квартире сегодня ночью застрелили дамочку лет двадцати пяти. Она работала секретаршей «у фирмачей». Видно, прознала про их темные делишки и сообщила куда не след. Старуха всячески старалась обелить покойницу, выставить ее великомученицей.
Затем ему удалось выяснить, что труп обнаружили утром. Почтальонша принесла дамочке телеграмму. Звонила, звонила, а дверь оказалась открытой. Секретарша лежала в прихожей, в луже крови. Не дошла телеграмма до адресата. Да и текст телеграммы — очень странный. «Подержи клиента еще сутки. О тебе позаботятся». Без подписи.
— Вот и позаботились о горемычной, — вздохнула другая старушка и перекрестилась.
Бабки даже знали, откуда пришла телеграмма. Видно, почтальоншу допросили с пристрастием. Телеграмма была из Одессы. А вот убийцу никто не видел. Дамочка вроде не выходила из дому. К ней приходили гости. Всё мужики да мужики. Какие-то незнакомые. И все на машинах.
— А вы небось тоже к ней шли? — неожиданно повернула разговор его собеседница.
— А не вас ли я вчера видела вдрызг пьяненьким? — подхватила другая.
— Меня? Вы путаете, бабуля. Я пьяненьким никогда не бываю. А в вашем дворе вообще в первый раз…
— Меня не проведешь, милок, — настаивала вредная старуха. — Я точно вас видела. И пальто такое же. И шарф. И лицо у вас больно неординарное.
Крыть было нечем. Ему двор тоже показался знакомым. И что это за клиент, упомянутый в телеграмме? Надо сматываться, иначе обвинят в убийстве!
— И все же вы ошибаетесь, — попытался улыбнуться Гена, повернулся и быстрым шагом пошел со двора.
— Ишь, как припустил! — раздалось за спиной. — А ведь это он был! Вчера вечером выходил от секретарши! И в таком виде…
— Чего же мы стоим? Надо звать милиционеров!
— Преступника тянет на место преступления! — со знанием дела добавила третья.
Завернув за угол дома, Балуев бросился к автостраде и стал голосовать. Машины пролетали мимо, а он затылком чувствовал опасность. Наконец, какая-то «Лада» притормозила, и он влез на переднее сиденье, назвав первое, что пришло на ум:
— Улица Военная, 5а.
Зачем ему понадобилось заводское общежитие, где прошли ранние и далеко не лучшие годы его жизни?
Всю дорогу он нервничал и поглядывал в зеркальце заднего обзора. Никто за ним не гнался. Информацию старухи не приняли всерьез? Или не успели заметить машину, в которую он сел? Лучше первое, чем второе. Но скорее всего решили, что он приехал на своей машине и поставил ее с торца дома (там платная стоянка), а на автостраду не обратили внимания. В таком состоянии он не мог как следует обдумать происшедшее. В мозгу всплывали картины одна страшнее другой, осознать реальность которых было невозможно.
Геннадий встряхнулся. Зачем выплыл сон из безмятежного детства? Какое он имеет отношение к сегодняшней реальности и к бегству от дотошных старух? Что-то внутри подсказывало: имеет. Во сне он стрелял из пистолета. Нет, это, кажется, был допотопный, времен гражданской войны, револьвер. Плоский, жестяной. Кто-то подарил ему такую уродливую игрушку. Но во сне она стреляла по-настоящему. И убивала. А сейчас в боковом кармане пальто у него лежит не игрушечный «Макаров». И что с того? На этом совпадения кончаются?
«Подержи клиента еще сутки», — гласила телеграмма. Значит, в планы Тимофеева не входило его досрочное освобождение. Как же ему удалось выбраться? Кто убил секретаршу? Он выбрался вечером, а она погибла ночью (если верить вездесущим старухам). Зачем же она его выпустила? Кончилось это гребаное средство, которым пичкали его почти трое суток? Или сжалилась над несчастным? И тогда явился некто и покарал сердобольную женщину? А телеграмма?
Все путалось в голове. И вдруг мгновенно прояснилось. От внезапного озарения кровь прилила к вискам.
— Останови! — крикнул он шоферу, хотя до улицы его детства оставалось еще приличное расстояние.
Быстро расплатился и вылез на свежий воздух. Вдохнул полной грудью, словно до этого год провел в подземелье.
Он вбежал в подъезд первого попавшегося дома и поднялся на верхний этаж. Достал из кармана пистолет. Вынул обойму. Не хватало двух патронов.
Опустился на ступеньки. Дурнота подступила к горлу. Прошиб пот. Первая мысль: «Он воспользовался моим пистолетом!» Мысль спасительная, но обманчивая. Обманывать себя можно долгие годы. Что же на самом деле произошло?
На самом деле был сон. Старый навязчивый, как «чижик-пыжик». Кто-то без конца тыкал одним пальцем в клавиши, хотя пианино в крошечной общежитской комнатенке вряд ли бы поместилось. Там едва размещалась кровать родителей и его раскладушка с трухлявым матрацем. На ней раньше спала сестра.
Во сне все было как обычно. Родители — на кровати, он — на раскладушке. Под подушкой, как водится, — боевой револьвер. Он закрывает глаза и слышит голос отца, немного сипловатый. «Он спит, — говорит отец, — значит, можно»… Тут же раздается смех. Они смеются над ним! Но почему? Наверно, одеяло сползло на пол и он лежит абсолютно голый? Как стыдно! Но самое страшное, он не узнает мамин голос. Над ним смеется не мама, а какая-то чужая тетка! Чужая тетка в их комнате, на маминой кровати! Ему кажется, он уже где-то слышал этот смех. Ну, конечно, так смеется нянечка в яслях, когда он делает фонтанчик. Она осторожно берет его на рук