Одна из стоявших в колонне машин двинулась с места и подрулила к господам. Георгий Михайлович дернул заднюю дверцу, и взору Поликарпа предстал связанный парень с заклеенным ртом.
— Кто это? — не узнал парня Гробовщик.
— Не догадываешься? Фамилия человечка Тимофеев. Он мастер писать сценарии жутких картин.
Помолчав, Карпиди произнес:
— Шестерки меня не интересуют. Главное я сделал.
— Прекрасно. Тогда позволь мне самому разобраться с этим молодчиком. Ты повозился с моими врагами, я покончу с твоим. По рукам? — И Лось протянул руку, но Анастас Гавриилович не торопился с рукопожатием. Неожиданно за пазухой у Карпиди запиликал телефон. Он выхватил трубку. Все присутствующие услышали темпераментную греческую речь.
— Минуту, голуба, — попросил абонента Гробовщик. — Не так быстро. И лучше по-русски. Извини! — бросил он старому боссу, так и не подав ему руки, и засеменил к своей машине с телефонной трубкой возле уха.
— Что будем делать с этим? — раздалось за спиной Георгия Михайловича. Неведомский в последние дни превратился в тень «отца». Это без удовольствия отмечали многие из ближайшего окружения.
— Да пошел он! — в сердцах воскликнул Лось и со всей силы хлопнул дверцей. Даже не посмотрев в сторону судьи, он направился в дом, где продолжалось веселье.
Ян Казимирович пожал плечами, тяжело вздохнул и сел в машину рядом с Тимофеевым.
— Езжай потихоньку, — приказал судья шоферу. — Курить хочешь? — спросил он приговоренного. Тот кивнул.
Судья раскурил сигарету и сунул ее Тимофееву в рот, отлепив лейкопластырь.
Затянувшись и выпустив дым, Игорек спокойно поинтересовался:
— Меня убьют?
Никто ему не ответил. И судья, и шофер, и двое парней-охранников смотрели в неопределенную даль, и их головы едва покачивались в такт движению.
— У меня есть деньги. Можем договориться,
Ему по-прежнему никто не отвечал, будто он ехал с манекенами.
— Вы же сами мне предложили это! — закричал приговоренный. Сигарета выпала у него изо рта.
— Брюки прожжешь, дурак, — проявил заботу Неведомский и выбросил окурок в окно.
— Вы ведь мне сулили золотые горы! — продолжал орать Тимофеев. — Обещали полную безопасность, заграничную визу! Где все это?
— Заткни ему пасть, — попросил Ян Казимирович одного из парней, и тот с усердием и прилежанием въехал беззащитному по зубам. — Странный ты человек, — усмехнулся судья. — Мое дело было предложить, твое — отказаться.
Обливаясь кровью, Тимофеев харкнул в лицо обидчика. Страшен был не харчок (судья привык утираться), а то, что праздничный фрак безнадежно испорчен.
— Все! Останови! — от резких мимических упражнений толстые очки приземлились на детский, холеный подбородок.
Машина притормозила.
Неведомский водрузил очки на прежнее место и уже без истерики распорядился:
— Выводите!
По обеим сторонам дороги тянулся дремучий сосняк. Они не доехали метров двести до монастыря. В небе трогательно торчали православные маковки под мусульманским полумесяцем. Ночь выдалась звездная, тихая, без ветерка.
— Кого-то ищешь? — спросил Мишкольц.
Геннадий в это время провожал взглядом Лося и Поликарпа и жалел, что не может последовать за ними.
— Опять играешь в сыщика? Ой, не наделай глупостей! — предупредил Володя. — Пойдем-ка лучше выпьем. К тому же дамы скучают без тебя.
Он увел его в другой конец зала. Там собралась теплая компания: Света, Анхелика, Охлопков и хозяин, яснолицый мэр. Они были уже изрядно под хмельком и галдели, как стайка воробьев.
— Вот, явился — не запылился! — укоризненно встретила Гену Светлана.
— Ты его теперь покрепче держи, — посоветовала ей телеведущая, — не отпускай от себя!
— Его удержишь, как же! Уже завтра намылился в Москву.
— Вы уезжаете? — подхватил мэр. Он не упускал ни одного случайно оброненного слова. — Как же так? Ведь только недавно приехали?
— По делам, — ответил за Геннадия Мишкольц.
— У вас и в Москве дела? — продолжал допытываться яснолицый.
— Мои личные дела, связанные с коллекцией картин.
Мэр хотел еще о чем-то спросить магната, но тут вмешался Охлопков и не оставил ни малейшего шанса на продолжение разговора:
— Свет, ну что же ты не показываешь? — обратился он к Кулибиной. — Собиралась научить нас пить текилу. Ты ведь почти латинос, так?
— Да-да, сейчас! — засуетилась Света.
Она взяла со стола, ломящегося от яств и напитков, бутылку с лихим мексиканским сомбреро вместо пробки и наполнила шесть маленьких стопок.
— Сначала лимончик, — комментировала она свои действия, — выжимаем несколько капель в стопку. Потом соль. Нет, соль не в напиток, а на руку. Подставляйте руки, господа! Да не так, будто вы стоите на паперти, а тыльной стороной. Вот, правильно. Каждому — щепотку соли. Сначала пьем, затем слизываем соль.
— За кого пьем? — поинтересовался хозяин дома.
— За Вовку! — предложила Анхелика.
— Почему за меня?
— А чтобы больше было таких, как ты, — вставила Света.
— Лехаим! — выкрикнул вдруг по-еврейски Данила.
— За жизнь, — перевел для мэра Балуев.
Выпили и зализали.
— Да, здорово! — оценил мэр. — А без этих прибамбасов она не очень. Мне раньше не нравилась.
— Ощущается кактус! — провозгласил Охлопков.
— Все просто, — совсем захмелев, бормотала Кулибина, — горечь, лимонная кислота, соль, а потом наступает сладкая жизнь.
Геннадий в этот миг остро почувствовал, как отдалился от этих людей, оторвался от земли, как во сне, поднялся вверх и завис где-то под пирамидальной люстрой. И тут он увидел старого босса. Лось был в полном одиночестве, сидел в кресле, запрокинув голову и закатив глаза. Соратники не решались подойти к нему, понимали, что шеф не в духе.
Балуев извинился перед теплой компанией и направился к одинокому боссу.
— Ваш помощник случайно не перебежчик? — обратился яснолицый к магнату.
— У Балуева много связей, — нашелся Мишкольц и добавил: — Я горжусь моим помощником.
— Все ему надо знать, — ворчала Света, — перебежчик, не перебежчик… Давайте выпьем за моих братьев, — предложила она.
— У тебя есть братья? — удивилась телеведущая.
— Это что-то новенькое, — усмехнулся Охлопков, как бы говоря: «Ну ты и напилась, подруга!»
— Уже нет братьев, — вздохнула Светлана. — Погибли. Оба. Одного звали Христофором. Его я совсем не знала. А другого Олегом. Хороший был парень. Добрый…
Все сразу поняли, о ком идет речь. Мэр воспринял ее слова иносказательно и объявил:
— Хороший тост! Давайте выпьем за наших погибших братьев.
Охлопков снова разлил по стопкам мексиканскую водку, схватил одну из них и провозгласил:
— За братьев!
Мишкольц и Анхелика многозначительно переглянулись. Телеведущая пожала плечами, а Володя с повышенным интересом стал рассматривать лицо Светланы, будто видел ее в первый раз.
Она вытерла слезы и прошептала:
— Не забудьте соль…
Гробовщик так и остался в машине. Отговорившая трубка сотового телефона лежала рядом, на сиденье. Вернуться в дом он не мог, потому что ноги не шли. Не от того, что на душе кладбищенская тоска, а в прямом смысле. Ноги не слушались. И вовсе не от вина. Чтобы Поликарп пил? Только кипяток с пакетиком индийского чая и больше ничего. О его трезвости слагаются легенды. В чем же дело? Что с ногами? Вокруг стоят парни с квадратными рожами. Они уже догадываются, что с боссом что-то случилось, но ждут команды. Он их так приучил. Послушные, бляди! Но не дождутся. Поликарп сам справится со своей бедой.
Звонил дальний родственник из Греции. Сказал, что сегодня утром в доме Олега обнаружили трупы невестки и внука. Первая мысль: «Я ошибся! Я не тех замочил!» Оказывается, эта дуреха, пригретая Олегом детдомовка, сама задушила мальчика, а потом повесилась. В последнее время с ней творились странные вещи. Наверно, здорово убивалась по мужу — так предположил родственник. Потом спросил, хочет ли Анастас, чтобы гробы переправили в Россию? Опять гробы. Снова похороны. Нет, пусть хоронят там. У него силы на исходе. Он ведь не из золота и даже не из железа. Надо только позвонить жене в Крым. Пусть съездит простится с внуком, а то со свету его сживет, вздорная баба!
И вот когда он положил трубку, понял, что вылезти из машины не может. Не двигаются ноги. И руки немеют, но пальцы еще шевелятся. Медузы этакие!
Значит, девка тронулась! Такой вариант он не предусмотрел. Ничего, еще не все потеряно. Выпишет себе из Греции молоденькую гречанку, и пойдут дела. Вот только ноги! Серьезно с ногами-то! А вдруг уже ничего не будет? Вообще ничего! Так разве бывает? Нет, с другими, конечно, бывает. Но он-то еще в расцвете сил, только-только начал седеть! А не получится с гречанкой, так дочки на что? Нарожают внуков! Недаром он их столько настругал! Три в Крыму и одна здесь! Думает, что Поликарп ни о чем не догадывается! Повесила у себя в кабинете портрет матери, взяла пример с него. Он сразу узнал эту бабу на портрете, вспоминал, правда, долго, но вспомнил. Было дело. Так что, Светлана Васильевна… Почему, кстати, Васильевна? Кто такой этот Василий? Светлана Анастасовна — вот как правильно! Эх и дало же росточек его семечко! И главное, именно в ней, в Светке Кулибиной, он почувствовал свою кровь! Ни в Олеге, ни в Христофоре, а в ней! Еще два года назад, когда она отхлестала его, Гробовщика, по щекам за то, что приперся к ней с проектом памятника для Стародубцева, ее бывшего любовника. Горячая баба! Надо бы только ее приручить, чтобы не кусалась, не царапалась. Он ею займется, если ноги не подкачают…
Что ты будешь с ними делать? Как же так? В чем дело? Он никогда их не ломал, не выворачивал, даже ревматизма не было. А еще столько всего впереди…
Жаль, не ответил этому старому пердуну. Жора Блондин решил его задешево купить. Подсунул шестерку. На, жри, Поликарп! И ударим по рукам! Нет, голуба, Поликарп все помнит! Поликарп тебе ничего не простил! Будем врагами до конца! И нечего подставлять свою дряхлую задницу! Тоже мне герой нашелся! Миротворец! Знаем мы вас, миротворцев! Где выгода — там и миротворец тут как тут! Ах, не звали? А я сам пришел, миротворить…