Жив…
— Лей, ещё раз так сделаешь — сама тебя грохну, — прошипела Настя, пробегая мимо.
Я поспешил за ней. Труп развалился поперёк пролёта, широко разбросав руки и ноги. Перешагнуть через него я не смог, пришлось наступить на грудь. Из мёртвой глотки вырвался последний воздух, обратившись жутковатым стоном.
Ты сам себе это выбрал, парень. Как и я. Делаем выбор — и живём с его последствиями. От них и умираем.
Металлическая подвальная дверь открыта. Настя притормозила возле неё, осторожно выглянула. Тут же загрохотали выстрелы.
— Двое, — сказала она, отпрянув. — Те, что заметила.
— Помоги, — сказал я, убрав пистолет в кобуру.
— Что? Лей, ты псих…
Когда из двери вылетел труп, ему досталось всё. Он не мог упасть несколько секунд и, будто бы пятясь, отступал, пока из него вылетали кровавые ошмётки.
— Пошёл, — сказала Настя.
Я пошёл. Выскочив, успел заметить, что ребята хорошо подготовились, связав два магазина изолентой, чтобы быстро перезаряжать. Только вот подсмотренными в кино приёмчиками жив не будешь, надо ещё кое-что знать. Например, что стрелять необходимо по очереди, чтобы не получилось, как сейчас.
Я взял на мушку того, что слева, выстрелил. Пистолет привычно дёрнулся в руке, и — это ощущение не обманывает никогда! — пуля попала в цель. Я перевёл ствол на другого. Он как раз вставил магазин, но сообразил броситься в сторону. Пуля вошла в стену, парень скрылся за углом.
Настя выбежала из-за двери. Я большим пальцем показал: «Слева». Она, ни слова не говоря, пошла вдоль правой стены, держа на мушке угол. Целилась из автомата. Я шёл вдоль левой стены. Возле угла валялся труп. Моя пуля попала ему в лоб, оставив аккуратную дырочку.
— Дерьмо, — прошептал я.
Настя метнула на меня быстрый вопросительный взгляд. Я мотнул головой: не отвлекайся.
Парня я узнал. Стажировался в нашем отделе до того, как… Потом, выйдя из больницы, я его уже не увидел, да и значения этому не придал. Мало ли, куда уходят люди. Какими благами его сюда заманили? Деньги? Сказки про дивный новый мир, где все счастливы и обдолбаны? Труп уже ничего не расскажет.
Ствол автомата вынырнул из-за угла и разразился очередью. Настя переметнулась ко мне.
— Парень, — позвал я, когда выстрелы стихли. — Нас двое, ты — один.
— У нас есть наручники, — подхватила Настя. — Переходи на нашу сторону. Полежишь на полу, пока возьмём твоего босса, дашь против него показания. Сколько тебе лет? Впереди всяко побольше осталось.
Я покачал головой, усмехнулся. Настя… Как кухонный комбайн перемалывает всё, что видит и слышит. Но это и делает её бесценным сотрудником, от неё ни одна деталь не ускользнёт.
Тишина. Нет, эти ребята не сдадутся. Чем бы оних ни держал — держит крепко.
Настя двумя пальцами вытянула пистолет из кобуры, покачнула его и вдруг бросила вперёд, сама рванув следом. Парень был весь на нервах и открыл пальбу по пистолету. Настя завернула за угол, сшибла его с ног.
Когда я выскочил из-за угла, она уже сидела на нём верхом, заламывая руки.
— Сейчас, наручники, — прошептала она.
— Я подержу, — сказал я и приставил ствол к затылку стонущего парня.
Выстрел.
— Лей! — рявкнула Настя, вскочив с трупа.
— Вали всё на меня, я инвалид.
Я уже шёл дальше, туда, где из раскрытой двери бывшего склада вытекало призрачное свечение. Настя попыталась выскочить вперёд, я рванул её за плечо. Она что-то зашипела, но подчинилась. Всё-таки в паре был главным — я.
Я остановился возле двери. Услышал тот самый голос, монотонно произносящий непонятные слова. Сантиметр за сантиметром, миллиметр за миллиметром… Я вижу кусок пустого помещения, фигуру в пальто. Откуда же этот свет?
Плюнув на предосторожности, я шагнул в проём, направив пистолет между лопаток стоящего спиной человека. Он что-то держал в руке и бормотал, бормотал всё быстрее.
Слева от него на полу светился круг. Свет поднимался, будто в полу были установлены мощные лампы, но никаких ламп не было.
— Закрой рот, — приказал я. — Сейчас же, или я стреляю.
Надо было молча выстрелить. Но я не мог не посмотреть напоследок ему в глаза.
И он обернулся, продолжая читать заклинание. В руках у него была книга. Лицо…
Я не вижу лица. Оно будто светится, всё ярче и ярче, свет ослепляет, становится нестерпимым и превращается в темноту. И я лечу в темноте куда-то, ещё дальше, в прошлое, в ту ночь, когда я должен был умереть.
— Прострели-ка ему колено.
Выстрел. Колено взрывается болью, я слышу свой крик.
Прохладный ветер обдувает окровавленное лицо. Где я? Мост через железнодорожные пути. Я вижу внизу рельсы. Лежу на перилах, потому что стоять больше не могу.
— Принципиальный, да? — шипит кто-то на ухо. — Честный мент. Какая прелесть. Несгиба-а-аемый! А ну-ка…
Он дёрнул меня на себя. Руки у меня скованы за спиной наручниками.
Рука с кастетом бьёт в живот.
— А-а-а, ты глянь — согнулся!
— Дай я ему битой врежу.
— Давай. И кончаем урода.
Я слышу гудок приближающегося поезда. Удар по голове. Я отчётливо ощущаю, как трескается череп. Не понимаю лишь одного: какого чёрта я ещё жив, почему в сознании?!
— Ладно, мусор. Отдыхай!
Меня толкают назад, я переваливаюсь через перила. Выстрел, и страшная сила, ударившая в грудь, придаёт мне ускорения.
Я падаю, бесконечно долго падаю, грудь охватывает нестерпимым жаром. Это — жёлтый дракон. Он летит со мною рядом, палит меня огнём, терзает своими острыми, как лезвия бритвы, зубами.
Удар. Тьма…
Кто-то плачет во тьме. Слева, совсем рядом, только руку протяни. Но я не могу протянуть руку. Пройдут долгие недели, прежде чем я смогу, вопреки прогнозам врачей, шевелиться.
Всё, что я могу пока сделать — это открыть глаза, поднять эти две надгробные плиты.
Молодая темноволосая женщина плачет, сидя возле моей койки, спрятав лицо в ладонях. На безымянном пальце правой руки — тоненькое золотое колечко, без всяких бриллиантов. Как-то я тогда не подумал, что можно взять кредит на пять лет и надеть на палец любимой женщине кольцо, которым она сможет гордиться…
Имя. Я пытаюсь произнести её имя. Губы с трудом шевелятся…
— Ниу, — прошептал я.
Сон исчез, но рыдания — остались. Ниу опустила руки и уставилась на меня заплаканными глазами.
— Лей! — шёпотом воскликнула она и вдруг, без всякого перехода, засмеялась.
Глава 23. Особые отношения
Окончательно придя в себя, я почувствовал облегчение. Болело у меня примерно всё, особенно — правая нога, ниже колена запакованная в гипс. И всё же — это была не та боль, воспоминания о которой просочились в сновидение. Эту — можно было терпеть с улыбкой.
Ниу, то смеясь, то рыдая, кинулась меня обнимать. Я не стал на неё шипеть, что своими восторгами делает мне только больнее. Пускай. Нормальным людям свойственно радоваться.
Мне вот только радоваться было нечему. Для кого-то здесь можно было поставить точку. Героически заступился за девушку, завоевал её сердце окончательно, лежу тут, как победитель, принимая лавры…
Побег — сорвался. Я вышел из строя на чёрт знает сколько времени, бежать с загипсованной ногой поздней осенью — бред. А ещё — нож. Нож, который я прятал под ифу, и которого теперь у меня не было. На мне, собственно, и ифу-то не было, под тонкой простынёй я лежал абсолютно голый.
Значит, нож кто-то нашёл и забрал. Кто? И во что это выльется?
— Сколько я провалялся? — спросил я, когда Ниу немного успокоилась и села на стул возле койки.
В палате я лежал один, остальные койки были пусты. Тот парень, которого унесли с поединка на носилках, уже успел оправиться или умереть, а новым пациентам до нового «праздника» браться было особо неоткуда.
Одиночество и радовало и огорчало. Радовало потому, что компания мне тут даром не нужна. А огорчало — потому что пустые койки подразумевали: ни одного из борцов я всерьёз не подпортил. Есть, конечно, надежда, что просто убил, но… сомневаюсь. Из обрывочных воспоминаний я понимал, что меня попросту задавили гурьбой.
Я ведь не доставал нож, нет?..
— Меньше суток, — доложила Ниу. — Меня отпустили с кухни. Сейчас… — Она посмотрела в окно. — Около четырёх. Все на работе, или тренируются. Вейж тем пятерым такое устроил!
— Расскажи, — попросил я. — Не упускай ни одной кровавой подробности.
— Да нет, — засмеялась Ниу. — Он их не бил почти. Предупреждений — каждому по три, и всех загнали в консерваторию. Они до сих пор там сидят! Вечером, наверное, выпустят, после ужина.
— Да, — поморщился я. Хочешь не хочешь, а надо продолжать существовать в школе Цюань. — Тебе нужно быть осторожной. Я далеко не скоро смогу драться, и…
— Лей, меня никто пальцем не тронет. — Ниу смотрела так, будто я свалился с луны.
— Откуда такая уверенность? Это скоты были настроены довольно решительно.
Ниу улыбнулась:
— Ты ведь за меня заступился. Это значит, что я — твоя девушка. А раз так, до меня можно добраться, только победив тебя один на один. Или заставив тебя отказаться.
— Э… Что? — Я широко раскрыл глаза.
— Брать чужое здесь не принято. Только слабый может тайком взять чужое. Сильный — отнимет. Я теперь твоя, и я могу жить спокойно.
Она встала, наклонилась надо мной, осторожно, поняв, что я всё-таки тут не просто отдыхаю. Её губы неумело ткнулись в мои, тут же, будто испугавшись, переместились на щеку.
— Воспитатели спрашивали, почему ты весь в помоях. Я сказала, что в драке на тебя перевернули ящик с мусором. Я… Я его перевернула сама, когда вернулась.
Ниу отстранилась от меня, посмотрела с немым укором. Не знаю, что поняли борцы, но она — сообразила, что я пытался бежать. Без неё.
— Спасибо, — вздохнул я. — Никогда с тобой не расплачу́сь.