Гудок приближающегося поезда. Удар по голове.
-Конечная! — хохотнул воспитатель, и меня швырнули в темноту консерватории. — Сладких снов, герой.
— Ладно, мусор. Отдыхай!
Выстрел, удар в грудь и долгое, долгое падение. А рядом парит жёлтый дракон. Дух, который избрал меня для того, чтобы уничтожить.
Наконец-то покой. Я долго лежал на полу, дышал и смотрел широко раскрытыми глазами в темноту. В венах таял яд, которым меня накачали. Он уходил, продолжая колоть меня изнутри мириадами мельчайших иголок.
— Твари, — прошептал я первое своё слово после того, как за мной закрылась дверь.
— О, ты живой? — обрадовался голос справа. — Слава богу, я уж думал, трупак. Меня когда кинули — ты лежал. Я тут уже сутки, а ты — ни звука. Неправильно как-то, брат. Это консерватория, здесь полагается петь песни.
Голос я не узнал. Какой-то парень из десятков учеников проклятой всеми богами школы Цюань.
— И что ты мне сделаешь, если я поведу себя не так, как полагается? — спросил я.
Парень помолчал, потом примирительно заметил:
— Чего ты начинаешь? Я просто болтаю. Правду про тебя говорят, псих ненормальный.
— Про меня хотя бы говорят. А вот о тебе я ничего не слышал.
Парень заткнулся, а я потратил ближайшую вечность на то, чтобы сесть, привалившись спиной к стене. Впереди был ещё долгий путь к ведру, а я едва шевелился. Всё тело сотрясало дрожью, меня знобило, зубы стучали.
— Эй, ты, — позвал я. — Как тебя?..
— Зиан, — ответил парень. — Себя можешь не называть, я знаю, кто ты.
— Зиан, сколько я здесь?
— Двое суток почти. Меня вчера кинули. Или не вчера… Не знаю, брат. Когда меня выведут, считай, двое полных суток прошли. Дольше, чем на три дня, никого не закрывают.
— А до того? — Я обхватил трясущимися руками голову, раскалывающуюся на части. — Сколько я был в этой…
— В процедурке? — Зиан оказался понятливым. — Три дня. Поговаривали, что ты умер.
Хреново, что поговаривали…
— Как Ниу?
— Это кто?
— Ниу. Работает в кухне. Танцовщица. Серебряная заколка. Моя… Моя девушка.
— С заколкой — помню. Как? Не знаю, как. Видал в столовой.
— С ней ничего не случилось?
— Да не знаю, брат. А что могло случиться?
— Борцы.
— А! — Зиан хлопнул себя по лбу. — Вспомнил. Я ж на распиле, за воротами, до меня новости доходят, как до жирафа. Это ведь её тогда разложить пытались, а ты вмешался?
— Угу, — только и сказал я, борясь со рвотными спазмами.
Желудок был пуст и сух, как высушенный в духовке.
— Не, брат, её никто не тронул, если ты об этом. Иначе тут кроме нас бы ещё кто-то был.
Надеюсь, что так. Потому что если хоть одна из этих раскачанных обезьян хоть пальцем прикоснулась к Ниу, то первое, что я совершу, выйдя отсюда — убийство. Пусть не я сам взвалил на себя эту ношу, но теперь она моя.
— Ладно. — Я глубоко дышал, стараясь успокоить бешено забившееся сердце. — Зиан, извини. Я не хотел тебе грубить. Просто…
— Брат, о чём речь! — Зиан, видимо, отмахнулся. — Это консерватория. Всё, что здесь происходит, здесь и остаётся. Ты не поверишь, чего я тут только ни выслушал. Когда ломает — никто себя не контролирует.
— У тебя вроде неплохо получается, — заметил я.
— Потому что я всегда умудряюсь припасти с собой лекарство, — усмехнулся Зиан. — Без него толком не отдохнёшь.
— Ты сюда отдыхать ходишь?
— Конечно. Ведь это единственное место, где можно сделать вот так.
Я услышал, как он встал и глубоко вдохнул.
— А-а-а-а-а! — сотряс стены и решётки оглушительный вопль. — Я ненавижу клан Чжоу! Драл их главу на помойке, и ему нравилось, слышите, суки?
Он разбежался и ударил по двери.
— Директор Цюаня — очкастая обезьяна! — Ещё один удар. — Спалю лесопилку к чертям собачьим! Видишь? — спросил Зиан совершенно спокойным голосом. — Где ещё так душу отведёшь? Накапливается…
Я хмыкнул. Интересный парень, этот Зиан. Раньше я таких не встречал.
— И тебя это устраивает? — спросил я. — Сидеть взаперти и орать бессмысленные слова?
— Меня, брат, ничего здесь не устраивает. И никого не устраивает. Жить приходится так, как они говорят. Но думать можно и по-другому. Я называю это свободой. Они считают, что наказывают меня, бросая в консерваторию. А я только здесь и живу. Здесь хотя бы всего того дерьма не видно, что всегда перед глазами.
Как же хочется пить… Есть ли такая сила, которая удержит меня, когда дверь откроется? Смогу ли я не взмолиться о глотке воды?
А может быть, нужно поставить вопрос иначе. Смогу ли я здесь лишить себя жизни? Оборвать мучения?
Ифу было на мне. Грязное, пропахшее медикаментозным запахом пота. Куртку снять, привязать к решётке, сделать петлю — проще простого. Эта мысль как-то успокоила, вселила надежду.
— Лей, — позвал Зиан. — Ты вообще как — поэзию любишь?
— Нет, — отозвался я.
— А чего так?
— А что, обязан любить? — огрызнулся я. — Кому нечего делать — пишут стишки. Мне какое дело?
— Ну, раз уж ты в консерватории, то принимаешь её правила.
— Ты это о чём?
Вместо ответа Зиан начал декламировать. Красиво, с выражением, как отличник у школьной доски:
— Справедливое небо,
Ты закон преступило!
Почему весь народ мой
Ты повергло в смятенье?[1]
Я заткнул уши, но это, разумеется, не помогло. Тогда я пополз в тот угол, где в прошлый раз нашёл ведро. Оно и сейчас оказалось там же. Я развязал штаны.
— Эй, Зиан! — крикнул я, устроившись на ведре. — Вот что я думаю о твоей поэзии.
Зиан несколько секунд послушал издаваемые мной звуки, потом рассмеялся и продолжил читать стихи. Я закатил глаза, сидя на ведре.
Зиана вывели спустя какое-то время. Открылась и моя дверь.
— Живой? — спросил воспитатель с пластиковым кувшином в руках.
Я молча смотрел на него от дальней стены.
— Пить, наверное, хочется?
Я молча отвернулся. «Пить хочется» — это было слишком слабо сказано. Я был в шаге от смерти от обезвоживания.
— Подойди, попроси, — уговаривал воспитатель. — А ещё у меня есть таблетка. Будешь хорошим мальчиком — она тебе достанется. Никто не узнает.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Это тебе зачем? — удивился воспитатель.
— Чтобы назвать имя директору школы. Он будет рад узнать, как ты предлагаешь ученикам таблетки, которых у тебя вообще быть не должно.
— Ах ты, сучонок!
Я закрыл голову руками и молча перетерпел всё, что этот слизняк хотел мне сказать языком дубинки и кулаков. Потом он ушёл, но в последнем клочке света из двери я успел заметить, что кувшин остался стоять на полу. Очевидно, таково было распоряжение директора, который не хотел лишать клан Чжоу имущества. Кувшин я выпил, казалось, одним глотком.
После того, как Зиана забрали, мне внезапно сделалось грустно. Я остался один, в темноте и тишине, наедине со смердящим ведром.
— Справедливое небо, — шептал я, стуча зубами. — Ты закон преступило… Зря ты это сделало.
__________
[1] Цюй Юань «Плачу по столице Ину»
Глава 29. Бассейн
Дверь открылась. В меня полетел костыль.
— Поднимайся, — рявкнул воспитатель. Тот самый, что заходил в прошлый раз.
Он посмотрел на пустой кувшин у входа и ухмыльнулся:
— Что, гордость не помешала?
Я молча поднялся на ноги, оперся о костыль. Проковылял ко входу. Два стаканчика, картонный и пластиковый. Таблетка и вода. Я повторил отработанную до автоматизма процедуру. Воспитатель щёлкнул фонариком.
— Рот.
Пока я стоял с раскрытым ртом, он натягивал латексную перчатку, шёпотом ругаясь. Осмотрел придирчиво, заставил поднять язык. Его пальцы скользнули по дёснам.
— Пасть захлопни! — разозлился воспитатель, лишившийся повода применить дубинку. — Пошёл!
Я пошёл. Таблетка растворялась в желудке. Мне казалось, я слышу её шипение, чувствую, как она всасывается в кровь.
Выйдя во двор, я похромал к кухне. Сейчас хотя бы поем. Но сначала — выблюю эту дрянь.
— Куда собрался? — Воспитатель похлопал меня дубинкой по плечу.
— На работу. — Я повернул голову и посмотрел на него. — Или я в отпуске?
— Твоя работа — там. — Дубинка указывала на дверь цеха.
— Нет… Нет, я работаю в кухне! Я прошёл перепрофилирование в прошлом…
— А господин директор решил, что такому, как ты, опасно находиться в кухне. Будешь пререкаться — получишь первое предупреждение. До конца дня вернёшься в консерваторию.
Вот, значит, как. Меня обкололи наркотой, три дня продержали в карцере, выперли из кухни. Господин директор всерьёз задался целью меня сломать. Я до боли в пальцах стиснул костыль, скрипнул зубами.
Ладно. Ладно, тварь.
— Топай давай! — прикрикнул воспитатель.
Я пошёл в указанном направлении.
Отголоски всего пережитого восстали у меня в голове и сложились в картину. Тот выродок, лица которого я не могу вспомнить. Директор школы Цюань. Вот она, моя цель. Теперь всё будет значительно проще. Теперь, когда я знаю, как выглядит враг, осталось лишь подождать подходящего момента. Где-то в кухне остался мой нож, Ниу поможет его вернуть. И тогда — одно лишь быстрое движение, и я закончу свой путь. Это гораздо проще, чем бежать и разыскивать какой-то непонятный Шужуань.
— Веселей, веселей работаем! — орал Шен, влача своё брюхо по цеху.
Я не мог веселей. Болезненный пот заливал глаза. Руки тряслись. Черенка лопаты я даже толком не ощущал. Меня тошнило, голова кружилась. И — боль. Боль в каждой мышце, в каждой косточке.
Меня опять поставили в пару к Тао. Он молчал, я тоже не сказал ему ни слова, не пытался встретиться взглядом.
Хватит. Достаточно я приближал к себе людей. От них хоть стеной отгораживайся — всё равно пролезут. Со своей дружбой, со своей любовью. Тао, Ниу… Хватит. Мне надоело снова и снова наступать на одни и те же грабли. Мне никто не нужен. А кому нужен я — переживут.