Теперь уже не выдержал Ларш:
– Да говори толком!
– Мальчишка стоял за углом дома, под дождем. И вдруг почувствовал такой страх, что у него ноги отнялись. Ему показалось, что за углом – что-то большое и очень опасное. Почему показалось, объяснить не смог. То ли тяжелое дыхание, то ли еще что – толком не сказал. Зато точно запомнил: сквозь шум дождя послышался стук, словно чем-то костяным по дереву. Да не просто так, а ритм был: тук, тук, тук-тук-тук... Тишина, только дождь... и снова: тук, тук, тук-тук-тук...
Даххи выбил по забору ритм.
– А потом голос Гижера: «Это ты, господин?» Вместо ответа – тот же стук. Гижер говорит: «Сейчас, сейчас». И другой уже стук, деревянный – как ставни открылись. И – крик Гижера! Как услышал мальчишка этот крик, его оторопь враз прошла. Он промчался через двор, перемахнул невысокий заборчик и вскарабкался на сеновал. Я так думаю, юнцу крупно повезло, что его не заметили.
– Похоже, повезло, – кивнул Ларш. – Но что получается? Под окном у Гижера стоял некий господин с ручным тигром? Или тигр, который умеет стучаться в ставни условным стуком?
– Тигры еще и не то умеют, – убежденно сказала Июми. – Охотники говорят, что тигр может заманивать их в чащу человеческим голосом.
– Вообще-то наши охотники, наррабанские, говорят то же самое, – неохотно подтвердил Даххи.
– Конечно! – хмыкнула Авита. – Охотники же самый правдивый народ на свете!
– Мне плевать, умеют ли говорить тигры в заморских землях, – с тихой ненавистью сказал Ларш. – Но когда я доберусь до здешнего тигра, он, гад, у меня продиктует писцу все свои похождения! И подпишется!
* * *
Ларш поручил Даххи и Алки сходить в порт и поговорить с капитанами кораблей, которые могли привезти в трюме тигра. А что? Выгрузили зверя на берег (в закрытой досками клетке, чтоб не собрать толпу зевак), заперли в сарае, а тварь возьми да сбеги. Теперь виноватые молчат чтоб не попасть под наказание. Так что идти надо двоим. Один задает капитанам вопросы, другой на берегу толкует с портовым людом о погрузке-выгрузке.
Даххи ушел, но Алки вернулся от порога:
– Уж прости, командир. За ночными делами я забыл о твоем вчерашнем задании. Не доложил, что удалось узнать.
Ларш тоже за ночными делами забыл, что же такое он вчера приказал Алки. Но вслух этого не сказал. Молча ждал доклада.
– Этот лавочник, Вилират Острый Гвоздь, в Аршмире недавно. Торгует вроде успешно. Очень мне повезло со стариком в доме напротив. У него ноги не ходят, он весь день сидит у окна, пялится на улицу. Говорит, к Вилирату часто заходили люди чужеземного или моряцкого вида, приносили ящики и коробки – это понятно, тот скупает заморские безделушки. Про наследство соседям не хвалился. А вот сейчас, командир, скажу самое интересное. Живет неподалеку одноглазый Дамикур, плотник...
– Который в контрабанде подозревается? Помню.
– Во-во, он самый... Вчера Вилират с этим Дамикуром сидел в кабачке «Веселая встреча». У меня там водится птичка. Та птичка слышала не всю беседу – так, кое-что. Но показалось птичке, что Вилират готовит побег – то ли себе, то ли кому другому. Вот такие услышались слова: «Все равно куда, лишь бы скорее». А чуть позже – слова Дамикура: «Нет, сегодня никак не выйдет». Еще деньги перешли из рук в руки, но про те деньги Вилират орал на весь кабак, что возвращает долг. А больше, командир, я ничего не знаю.
И Алки поспешил выполнять новый приказ, оставив Ларша в недоумении.
Конечно, сказанные слова могли относиться к чему угодно. Например, к торговым делам (хоть бы и контрабандным). Но если Вилират и впрямь затеял побег...
– Человек продает дорогую вещь, – сказал он вслух. – Вещь уже у покупателя. Еще не торговались, цену не назначили. А торговец готов сорваться в бега? Как можно скорее?
– А кто покупатель? – спросила Авита, которая не знала, о чем идет речь.
– В том-то и дело, что Хранитель. Помнишь гадскую вазу? Ее Вилират продает.
– А если ваза проклята? – вопросила Июми таким голосом, словно рассказывала страшную сказку. – На моих островах человек, который хочет навредить соседу, подбрасывает ему еду или одежду, которую прокляла колдунья.
Ларш хотел рявкнуть на Июми, но сдержался. Кто их знает, колдунов... не островных, а здешних, грайанских...
– Вот что, – сказал он, – поговорю с этим странным лавочником. Июми, пойдем со мной, тебе не мешает получше узнать город. Авита, у тебя много работы с портретами?
– Совсем нет.
– Тогда пойдешь с нами. Глянешь глазом художницы – вдруг этот Вилират нам где-нибудь встречался...
* * *
Когда Фагрим выбрался из подвала, наверху его ждал Мирвик.
В другое время «лекарь мертвых» приветливо встретил бы парня, которого «лисы» считали почти своим. Но сейчас он был угнетен тем, что пришлось вскрывать изорванное тело старого приятеля, с которым вместе и работали, и гуляли по кабачкам.
Потому Фагрим хмуро спросил:
– Тебя кто сюда пустил?
– Я сказал «крабам», что у меня дело к особому десятку, – невозмутимо отозвался Мирвик.
– Соврал?
– Не совсем. Дело и впрямь есть. К тебе. Понимаешь, дали нам... театру, то есть... обезьяну. На время.
– Обезьяну? Для спектакля?
– А то! Для «Даров из-за моря». Зверюга дорогая, случись с нею что – не расплатимся. А она, понимаешь, лапу наколола. И вокруг ранки такое красное напухло. А мы не знаем, как быть и что делать. Если заболеет или, храни Безликие, сдохнет... что хозяину скажем?
– А ко мне зачем прибежал?
– Полечил бы ты ей лапу, а?
– Сдурел? Знаешь ведь, я давно никого не лечу.
– Так то ж не человек, то обезьяна! На них разве проклятье действует?
– Тем более! Что я понимаю в обезьянах?
– А кто в них понимает? Выручай, Фагрим!
– Других врачей в Аршмире нет?
– Другой врач меня с лестницы спустит, если я его к обезьяне позову. А ты... говорил мне один дружок: мол, Фагрим, когда мусорщиком работал, еду, заработанную за день, делил со старым псом, что к нему прибился. А как обзавелся работой и жильем, того пса к себе взял. Ты ведь жалеешь зверье, Фагрим!
«Лекарь мертвых» смутился:
– Да... тут ты меня поддел. Животных я и впрямь люблю, они проще и чище людей, а хвостатый дурень Лопух – мой лучший друг. Но не боишься ли, Мирвик, что проклятие все-таки подействует и обезьяна сдохнет? Не пришлось бы театру за нее платить!
Это Мирвику явно не приходило в голову. Парень тяжело вздохнул и повернулся, чтобы уйти.
– Постой? – окликнул его Фагрим. – Обезьяна кусачая?
– Нет, – обернулся Мирвик. – Еду берет из рук.
– Подожди здесь. Я руки вымою, куртку накину, возьму куртку с мазями, холст для перевязки. Посмотрим на твою зверушку. Если что, ты ей лапу намажешь и перевяжешь. Вроде ты ее лечишь, а не я.
* * *
Вилират после вчерашнего разговора с контрабандистом извелся ожиданием. Измучился. Истомился.
Дамикур сказал: «Не раньше завтрашнего вечера, а вернее – послезавтра». Задаток взял и исчез.
И нельзя побежать к нему, нельзя поторопить. Надо помнить про бернидийскую слежку. Пришлось открыть утром лавку и что-то невпопад отвечать единственному покупателю. Вилират ничего не ел со вчерашней встречи с Дамикуром – ему не шли в голову мысли о еде. Он то начинал суетливую уборку в лавке, то пытался проверить записи за прошлый месяц, но все дела бросал на середине.
Когда дверь без стука распахнулась и на пороге встал стражник с черно-синей перевязью на груди, вся пытка последних дней ударила Вилирату в голову и на миг лишила рассудка.
Лавочник сделал самое глупое, что можно было в такой ситуации: завизжал и ринулся в окно.
Ну как – «ринулся»? Сунулся в окно – и застрял, зацепившись за что-то курткой.
Тут же стражник ухватил его за пояс и рывком вернул обратно в комнату. Вторым рывком развернул его лицом к себе.
За короткие мгновения неудавшегося побега в комнате прибавилось народу. За плечами стражника стояли две девицы. Но Вилират их заметил краем глаза. Внимание бедняги принадлежало ужасному стражнику.
– Ларш Ночная Волна, – сурово представился тот. – Командир особого десятка. Будем признаваться?
До этого момента он держал Вилирата за ворот рубахи. Сейчас выпустил – и лавочник мешком опустился на пол. Нет, это не было попыткой пасть на колени. Просто ноги стали непослушными.
Стражник Ларш приподнял Вилирата и подтолкнул в сторону скамьи. Тот плюхнулся на скамью и, не дожидаясь вторичного вопроса, начал каяться. На глазах у пришедших рассыпался на мелкие осколочки...
На мелкие осколочки? Э, нет! Все-таки не до конца Вилират обезумел от ужаса, крупицы здравого смысла сохранились в затравленной душе. Про пиратское прошлое не сказал ничего. Слово «Берниди» не прозвучало ни разу.
Жил-был скромный лавочник, честно торговал заморскими безделушками. Как-то ночью вышел по нужде в собственный двор. А там его подкараулили лиходеи, напали со спины, приставили под лопатку клинок и угрозами заставили ввязаться в непонятное дело.
Вилират не соврал ни словечком. Кое-что недоговорил, это верно...
Вошедшие слушали с каменными лицами. Когда лавочник выдохся и замолк, младшая из девиц твердо сказала:
– Этот человек говорит правду.
– А почему они выбрали именно тебя? – въедливо спросила старшая девица. – Вот так подошли к первому попавшемуся аршмирцу...
Вилират молча дернул плечом: мол, мне-то откуда знать?
Десятника заинтересовало другое:
– Говоришь, не видел того, кто тыкал в тебя железом? И голоса не слышал, только шепот?
– Шепот...
Десятник обернулся к своим спутницам:
– Ох, «лисички», чует мое сердце: здесь наследили Семь Островов. Этот шпион по кличке Шепот... Ладно. Обопремся пока на то, что героический лавочник говорит правду. Ведь если бы он был сообщником злодеев, не стал бы удирать, пока дело не доделано.
– А какое дело? – учтиво спросила младшая. – Я не понимаю.
– Я тоже не понимаю, вот и будем разбираться. Ниточка у нас пока одна: женщина, что приходила в лавку с поручением. Как она выглядела?