Тщетно.
Я почти слышал, как напевает оду нашей глупости Мать Тьма. «Неужели, — спрашивала она, — можно собрать весь живой, такой разный, вонючий сброд— и превратить его в нечто единое?». Она ухмылялась над нашими потугами доказать, что, конечно же, можно! О да, и вы получите прущих напролом рыцарей, с героизмом в груди, жаждой мести вместо благочестия, не с праведным клинком, но бесовым отродьем в руках. Разве может орочий воин, вошедший в раж, неся на полных силы, покатых плечах эльфийскую лучницу, просто остановиться, прислушаться к её остерегающим крикам? Разве может вампир, порождение тьмы, не заплакать, вкусив прежде неподвластной, сладкой, божественной благодати, которой был лишён много веков назад?
Ещё с самого начала, строя планы, они все были обречены...
Пожиратели душ стеной встали на пути тех, кто отдался на милость богам войны. Их мрачные сородичи закружились в танце, взмывая под самые небеса. Земля, прежде не ведавшая такого насилия, вздрогнула. Войска, ещё мгновение назад взбудораженные своей победой, познали жалость и правоту командиров, что приказывали отступать — но было поздно.
Ломая твёрдую, что камень, почву, живое воплощение мглы поднималось наружу. Сотканные из едкого цинизма, злобы и ненависти, возносились вверх могучие башни. Будто желая колоннами подпирать само небо, они стремились ввысь. Мрачная, всепоглощающая тень вмиг разогнала разошедшийся не на шутку свет — ещё мгновение назад праздновавший победу, теперь он норовил трусливо бежать.
Гул войны стих, заглушаемый всепоглощающей тишиной. В ней тонуло всё, как во мраке — Мать Тьма принимала в своё чрево предсмертные крики, оклики командиров, стоны боли и ужаса.
Бес ожидания, почти сгинувший после того, как запели боевые рожки, вновь взмыл над полем боя, жадно потирая руки. «Сейчас, — как будто говорил он, — сейчас!». Мгновения тянулись липким варевом, время стремилось остановить ход часов. Битва — резвая, ритмичная, неостановимая — вдруг обратилась в нечто вялое, ватное, почти бесформенное.
Страх морем разлился меж живыми, топя в своих миазмах светлую надежду. Страх шептал в ухо всем и каждому, что, как только тишину разорвёт в клочья, каждый из них позавидует тем, кому посчастливилось пасть в этом бою раньше их.
Я чуял, как меня колотит такое знакомое, родом из далекого прошлого, волнение. Я знал, что так будет. Я ждал, что так будет.
Хидеки, даром что богиня, неуклонно теряла над собой контроль — другие девчонки тоже. Они еще не отвыкли от своих людских сущностей, не привыкли отрешаться от всего, без трепета глядя на гибель разумных. Все ждали грохота, буйства стихий.
Башня ударила бесшумно — чёрный язык, роняя кипящую смоль слюны, опробовал на вкус взвод слишком близко оказавшихся орков. Гордые продолжатели волчьего рода — варги — заскулили щенками, зеленошкурые служители топора и копья отдали всех себя только одному — адскому, пробирающему до самых костей крику.
Один за другим, они исчезали в ненасытной утробе гигантского чудовища. Убегая, спотыкаясь, они падали в лужи самой мглы. Отростки теней крепко хватали любого, до кого могли дотянуться, утаскивая в своё алчущее плоти и душ нутро.
По черным небесам побежала незримая трещина. Из открывшейся ало-красной раны самого мироздания ударило мглой — разворачивающийся эльфийский корабль опасливо заскрипел, принимая на свой борт удар. Внутри него будто взорвалась сама ненависть — щепки брызнули во все стороны осколками. Летучая посудина переломилась надвое, поверженными птицами, один за другим, прыгал за борт экипаж.
Пожиратели душ не давали им познакомиться с жесткими объятиями земли. На лету, словно куски мяса, подхватывали, рвали в клочья. Предсмертные стоны, полные боли и отчаянья — вот что им было нужно. Сегодня они получили воистину славную добычу.
То, что нужно было Матери Тьме. Облизывая губы от горячего вожделения, она обращала боль в свою музыку, заводя тихую, ласковую, почти колыбельную песнь. Небеса вдруг окрасились второй раной — как чудовищные очи, полные мрака, теперь они глядели на всех взглядом жадной до новых игрушек девчонки. Пожиратели душ потоком хлынули из её глазниц. Бежать было некуда — это знал каждый.
Но они бежали...
Пришло время жатвы — не скрывая злорадства, смеялась Мать Тьма. Она смеялась недолго, едва не завыв от досады, когда вдруг осознала:
Пришло время Богов...
Тьма-то как на нас попёрла, тут-то я и струхнула! Ну, думаю, пропал мой кривой хвост!
А как ему не пропасть-то? Ещё минутой назад всё, как по грешному делу душой каталось — жали мы мглу во все копыта. Лыцари, ну те, что святые как будто, уж без коней, дак тут мы подпрыгнули. Из наших-то, демонических, мы кто рогом, кто хвостом, кто копытом. Подо мной-то десятка два бисей, да было — так я у них над ушами плетью хлопала. Мрак им, мол, не по вкусу, как же! Лопали — и не давились! Еще и добавки просили.
А тут над головой потом так ухнуло, что уши-то и заложило. Скажи мне кто, что небо разорвать можно, так я б его в святой воде купаться послала, а тут, поди ж ты! Красным как потянуло из стороны в сторону. А оттуда, что из драного мешка, дряни потекло всякой. Мне по глупости попервой казалось, что пожиратели-то эти, они только по душам мастаки, а нас самих детями кличут. Сожрут, чё ли?
А ведь и правда жрали. Всю грешность из самого завалящего чёрта, что селянин бражку, хлестали! И коли до того наша победа была, почти в когтях добычей держали, так эта свежая сила всё в зад и обернула. Лыцари струхнули... да чё там, зеленозады-то в любую драку, да с голой сракой горазды прыгнуть, а и те бегом побежали!
А я чё, а я ничё! Уж как волна-то попёрла, меня с моими бисями от остальных-то и отрезало. Пожиратели вокруг меня, что враны кружат, даром что не каркают. Я их плетью — да что им моя плеть? Их архидемон трезубом тыкал-тыкал, не истыкал! Как криси мешок муки, они его с ног до головы облепили. Я вот когда к молодцам ночами огненным змием лётала, так мне говорили, что я — страсть. А я тогда глянула и поняла, что врут — вот она, страсть-то самая настоящая и есть! Демон-то большой, да неповоротливый — а они присосались к нему пиявками. Он так на землю-то прахом и осыпался, когда они закончили.
Ну, а уж когда дура эта из земли чёрная, что солдатская шишка в штанах, с под земли встала — как тут о собственном хвосте думать не начать?
Ну, я бисям-то командую, да только вижу, что без толку уж. Как нас отсекло, так они кто в купель, кто в исповедальню, совсем от лап отбились. Кучи навалили.
Бежать? А куда бежать? Куда ни ткни, всюду мрак. Слышала я, что Мать Тьма каждому, кому в глаза смотреть собирается, на ушко шепчет, песнью, значит, зовёт. Слышала, да не верила — это что же, мы с певуньей какой в каверзах соревнуемся? Да только правду баяли...
Я звуков тех не выдержала — такая меня тоска вдруг заела, что пропаду пропадом, что прям решила — хучь чё, а выживу!
Плетью над головой щёлкнула, ну, отвлечь чтоб, да только меня и видели. Вскочила, да на пожирателя одного верхом уселась. Ему я в наездницах не по вкусу пришлась, ну, так и я не промах! Нырнула дальше, только клыки-то над моим ухом и клацнули. Копытами сами воздуся месила, спина огнём вспыхнула. Они мне лапищами, ну что грешницу в ад утащить, так обожгло их!
Бежать бы так, да коли б их пожаром с задин задавить можно было, так мы б ещё и с срамных мест поддали!
Гляжу — а там уж воинство наше за первую линию обороны лапти смазала, тыловины только и мелькают. Стрелки-то со своими палками стеклянными что-то колдуют, залпом жарят — да где ж такую силищу, что попёрла-то, откинуть? Как из ведра, с небесных ран тварями этими льёт, а башня и так, и эдак, и рассяк бьёт — душами палёными только в воздухе и воняет! И не схватить душу-то, жадная тварь все в себя забирает.
Сцапали меня за копыта, да как порося! Сверзилась вниз, кубарем покатилась, уж не знаю, как, а сразу и на ногах оказалась.
Гляжу, жрица молоденькая — ну вылитая я! И прям точнёхонько у камушка лежит — рядом с ней орка два, да эльф с луком. Бьются, стало быть, отчаянно, зло и как в последний раз. Крик стоит, слюни летят, я аж залюбовалась на миг короткий.
Орка-то того, что поменьше, первым заели. Эльф прозевал, как со спины на них мраком полилось, полезли дети Тьмы. А тут уж и я за их спины скользнула, когтями по мордам-то клыкастым. Спасла, значит. В глаза жрице глянула, да так и втекла ей в самое нутро! Авось меня её Боги-то с ней на пару и сберегут!
Это раньше я перед их ликами срамом крутила — мол, туда им меня целовать и треба. А сейчас и сама устами богам, куды скажут, приложиться готова: смерть-то, она только на словах хороша.
Влезла я в девку, а в ней страх бисяком засел — вот у камешков-то и зажалась. Я его в пинки, и её в пинки: вставай, мол, собака! Веруй давай, как не в себя! Молись, требы всякие читай или что там у вас. Как против нас, так вы смелые завсегда были, а тут лужу напустила. Сражайся, святое отродье, иначе нас тут схарчат! Хоть и неприятно мне было внутри нее, а все ж лучше, чем снаружи. Да и подыхать одной не хотелось, вот и вопила я, что есть мочи.
Хотя это уж я так, от отчаянья.
Да видать, только на такое отчаянье боги-то и приходят...
Глава 18
Глава 18
Вика обратилась в самое настоящее живое пламя. Троица пожирателей душ нависли над эльфийской жрицей — молоденькая девчонка жалась у камней, отрезанная от своих. Зажмурившись, дрожа от ужаса, она покорно ждала незавидной участи, когда перед ней возникла Богиня. Вика изливала из себя всё, что в ней накопилось за последние часы — будто мстя за каждую пропавшую в этом бою душу, она сплетала огонь и лёд. С её рук сходили чудеса — каскадом они прошлись по душеедам. Самой неотвратимостью она наступала на них — и не выдержав яркого сияния её натуры, чудовища лопались одно за другим.
Ника тем временем исполинской ладонью закрыла несчастную эльфийку, спасая её от тех, кого не удостоила своим вниманием её сестра. Голубые, полные милосердия глаза ласково взирали на тех, кого она прижимала к груди.