Представил уважаемому собранию варианты гусеничных движителей, которые успел за зиму запатентовать. В сумме вышло двадцать два патента. И все их пришлось вложить в этот филиал как взнос в уставный фонд дочернего РДМ завода «Рецкий трактор» с локализацией его в Калуге.
Придержал на будущее для себя только торсионную подвеску. Я помню, какой блеск был в глазах кронпринца, когда он мечтал о бронированных машинах поля боя, разглядывая вмятины от снарядов на броневагоне. Но для начала мне нужен был тракторный завод. Броневики потом уже на его базе можем попробовать склепать.
Одновременно рассматривали проект четырехосного восьмиколесного рутьера инженера Унцла, но совет директоров им не впечатлился. Я знал, в чем тут собака порылась, но… независимая подвеска каждого колеса, как на российском бронетранспортере, – дело здесь пока далекого будущего. Додумается до этого мужик сам – я ему дорогу переходить не буду.
Но так как такие творческие люди на мостовой не валяются, я его сманил к себе на тракторный. Заодно помог запатентовать сам принцип восьмиколесного движителя 8х2. Мне чужого не надо. Заодно посмотрю, догадается ли перец самостоятельно до полного привода? Догадается – будем и дальше «опылять» правильными решениями.
Порадовали меня директора и тем, что «Рецкие дорожные машины», благодаря большой государственной программе дорожного строительства в Реции, вышли в прошлом году на рентабельность в три процента. Старт-ап закончился успешно, в этот год они вступили с оптимизмом и видят всех своих пайщиков с прибылью.
Хорошо бы…
Опытные образцы гусеничных тракторов под маркой РДМ-Т55 с трофейными вертикальными паровыми машинами по 55 лошадиных сил (теми, что я из Будвица привез) и подвеской на двух балансирных каретках с плоскими, слабо оребренными широкими гусеницами довольно быстро сваяли в экспериментальном цехе РДМ.
Подвеску для трактора я тупо скопировал со старенького советского ДТ-75, который работал у нас на хуторе дома, на Земле, и которую не раз мне приходилось чинить и перебирать собственными ручками. С отцом и его братом – дядей Володей.
Машина с баком горючего сзади, с приводом на задние колеса, со звездочкой передачи тяги гусеницам. Натяжение гусеницы на переднем ленивце. Деревянная неостекленная кабина водителя спереди. Пост механика сзади. Между ними ферма управления отвалом – оно пока канатное. Не потянуть мне сейчас гидравлику. Нет пока таких точных станков. Вообще-то есть… но только для производства амортизаторов для пушек. Не достать и за взятку.
Даже человек такой повышенной проходимости, как Плойко, отступился от такого заказа, что и отписал мне в покаянном письме.
Даже Ночная гильдия Будвица только развела руками. Им чего-нибудь попроще бы. Водочкой торговать, девочек крышевать… На контрабандистской лайбе такую габаритную тяжесть не утащить по коварному Северному морю. Хотя в Скании такие станки на продажу есть. Да даже если и утащить, то каким способом его выгрузить на необорудованный берег? Пока Щеттинпорт наши не возьмут, и думать о таком они даже не будут. Вот и весь их сказ.
А принц Бисер ничего не дал. Своим не хватает. А я теперь вроде как уже ему и не свой.
С имперцами я и сам связываться не стал. Там вход рубль, а выход десять. Не стоит пока овчинка выделки. Навьючат так, что сам не рад будешь.
Питание машины сразу поставили нефтяное с возможностью переделки на лигроин в будущем. В нефтедобывающей Реции это сами ушедшие боги велели. РДМ мобильные паровые машины с угольным питанием делало только по заказам за пределы герцогства.
Испытания проходили оба трактора на пахоте и в качестве бульдозеров на расчистке строительных площадок от чернозема для пары лагерей пленных, взятых этой зимой на Ныси.
Тюльпаны отцвели, и степь выглядела как обычно – жухлой прошлогодней травой.
Лемехи прицепного плуга разом вонзились в никогда еще не паханную целину. Трактор дернулся, потом еще, механик с заднего поста по моему сигналу добавил вброс топлива с форсунок в котел, поднял пар, и пошло все по струночке, отваливая с лемехов взрезанную целину, обнажая жирный девственный чернозем…
Все равно надо пахать поля под пшеницу, капусту, морковь и земляной клубень, похожий на земную картошку, но несколько другого вкуса. Мне не только рабочих, но и пленных кормить надо круглый год по три раза на дню. Так почему не здесь, под боком, устроить кормовую базу? Колхоз не колхоз, но заводское подсобное хозяйство.
Машины показали себя отлично, хороший получился трактор, мощный. Сам не ожидал. Будем смотреть, как он с двигателем Болинтера себя поведет. На Земле с подобными недодизелями трактора выпускались до середины двадцатого века. Но у наших движков пока моща не выходит за тридцать три лошадиные силы. Меньше – пожалуйста. И с понижающими передачами пока у Болинтера ничего не получается. Флот, насосы, узкоколейки – вот это для него. Но и этого уже немало. На ту же полигонную ветку автомотрису поставить – уже дешевле паровоза в эксплуатации.
Прицепной плуг на шесть двойных лемехов трактор Т-55 по целине тащил не сказать чтобы совсем легко, но без большого напряга, хоть и медленно, но ровно.
И вот тут-то мы вместе с инженерами из экспериментального цеха РДМ поймали свой день славы и почти благоговейного внимания от пленных, подавляющее большинство которых были в мирной жизни крестьянами. Я даже ругать никого не стал, что бросили работу. Все потрясенно смотрели, как вонючая железяка, шипя паром и лязгая гусеницами, легко заменяет дюжину пахарей и двадцать четыре вола. Лошадь или стирха целину пахать здесь никогда не ставили – надорвется.
Боронили трактора пашню еще лучше, чем пахали.
Объем работ, который планировали выполнить за неделю кучей людей, сделали за день. Двумя тракторами.
Из пленных выделили постоянную сельскохозяйственную бригаду – на ручной сев (сеялки к трактору еще не сделали). Остальным трудиться на поле разрешали кратковременно, в качестве поощрения за хорошую работу. Отдых для крестьянской души. Еще Генри Форд придумал после семи месяцев на конвейере отправлять своих рабочих – бывших фермеров на три месяца попахать на селе. В качестве отпуска! Если такое в Америке работало, то почему у меня не сработает?
За рычагами сидел я сам – никому первую пахоту не доверил. И такой кайф словил… Дома это была работа, а тут наслаждение оргиастическое. Чего не хватало для полного счастья, так это рева мощного дизеля в ушах. Паровая машина тихая, больше шипучая, чем гремучая.
Заодно на генплане разметили площадки для будущего элеватора – он тут уже придуман до меня, а также передовой паровой мельницы и зимнего овощехранилища.
Хлеб пока все пекли сами в лагерях в обычных печках. И на себя, и на вольняшек. Пекарей среди пленных было много.
Но на перспективу я оставил в генплане квадратик для хлебозавода вблизи промзоны. Если фешенебельный район прекрасно обслужат малые пекарни с их разнообразным ассортиментом на любой вкус и кошелек, то снабжение пролетарских кварталов лучше централизовать и поставить хлебные лавки на пути от предприятия до дома. Работа пока здесь у всех в шаговой доступности. Никто не желает ездить далеко каждый день. И не только здесь. Скажи кому, что в земной Москве на работу добираются час-полтора в один конец, не поверят.
После революции большевики объявили «мир хижинам и войну дворцам» – уплотнили либеральную интеллигенцию и из больших профессорских и адвокатских квартир в центре столицы создали такой советский уникум, как коммуналки… «На тридцать восемь комнаток всего одна уборная». Где ванные заколачивали досками, так как жильцы не могли договориться об очереди на их уборку. Да кому нужна буржуйская ванная, когда недостатка в банях Питер никогда не испытывал? Продержались рабочие в центре города недолго, ровно до того момента, как снова заработали заводы и они сами добровольно переселились обратно в рабочие слободки и заводские казармы, чтобы по утрам слышать заводской гудок и не торопясь минут за десять дойти пешком до проходной, не тратя на трамвай ни время, ни деньги.
Рабочие из центра города ушли, а большие коммуналки остались. До самого конца советской власти, когда их стали расселять квартирные барышники.
За генеральный план развития города архитекторы получили рецкое подданство, а я – гражданское звание коммерции советника, которого нет в официальной имперской Табели о рангах, но которое по отдельному императорскому указу дает генеральский почет и право отзываться на «ваше превосходительство». Жалованья к такому званию, естественно, не полагалось. Специально это звание введено для купцов и фабрикантов еще полвека назад, для того чтобы спесивые аристократы не имели возможности нагибать нужных монарху предпринимателей.
Теперь я не военный. Теперь меня можно и возвысить, несмотря на молодость. Зависти у аристократии это не вызовет.
И точно. Придворные герцога стали меня за глаза иронично дразнить «коммерции камергером». Я не обижался. Очень точная формулировка того, что я делаю при герцоге.
5
Объезжал лагеря военнопленных на пару с Бьеркфортом. Любовались красотами рецкого края и цветущими в эту пору деревьями миндаля. Говорили о его будущей книге. Генерал даже картой обзавелся, отмечая на ней маршрут своего «ледяного рейда» по дням.
Бьеркфорт знакомился с новой службой. Я отбирал себе станочников – дальше тянуть было нельзя: имперское Министерство промышленности поставило мне первую партию заказанных станков, новых, как и обещал асессор.
Выехали на это мероприятие с генералом сразу после весенней охоты на гусей в горах, которой оба остались довольны. Оттянулись в полный рост. И природой, и стрельбой, и пикником. Особенно охотничьими трофеями. Азартен генерал…
А уж мои соседи и вовсе ходили гоголем, потому как водку пили на природе вместе с настоящим генералом и героем войны. Самим Бьеркфортом, которого все газеты славословили. Они этим еще лет десять хвалиться будут. Если не до смерти.