– Всего хорошего! – Илья схватил свою спортивную сумку и пулей вылетел из раздевалки.
– Андрей Михалыч, я без Ильи, даже если он сидит на скамейке запасных, играть не буду, – сказал Макар и покинул комнату и команду вслед за лучшим другом. Они с Громовым на паркете были неделимым прочным тандемом. Он не хочет тратить время, чтобы сыграться с кем-то еще, к тому же за пару месяцев без Ильи ничего не вышло. Да и все последующие попытки будут бесполезны.
– Зашибись… – Тренер даже не мог представить, что в один «прекрасный» день, за пару недель до важного матча, потеряет двух своих лучших игроков.
Макар нагнал Илью в холле. Громов шел, задрав нос. Но не потому, что гордился своим уходом, а потому что не хотел залить кровью из разбитого носа белую футболку.
– Держи, – протянул Макар другу бумажный платочек. – Раз уж мы оба теперь свободны от трениро…
– Погоди, что, ты ушел из-за меня?.. – перебил друга Илья, держа платочек около носа.
– Да. Зато буду больше времени с Сонечкой проводить, – попытался найти хоть что-то положительное в случившемся Макар.
Иногда взгляд говорит больше, чем тысячи слов. Это был как раз один из таких случаев.
– Кстати, она где-то достала три билета в театр, – продолжил после небольшой паузы Макар. – Это, конечно, не Большой, но они показывают «Гамлета», а его, мне кажется, очень сложно испортить. Пойдешь с нами? Тебе надо отвлечься.
– Да… – немного помедлив, Громов добавил: – Скажи честно… ты тоже думаешь, что мне лечиться пора?..
– Тебе надо отдохнуть. Ты устал. Поехали домой, я вызову нам такси. – Макар бы никогда не смог признаться другу, что ему уже не раз приходила мысль, что Вера всего лишь выдумка воспаленного сознания Громова, поврежденного предательством Николь и не самым приятным расставанием с ней.
Глава 9Офелия
Вот розмарин, это для памятливости: возьмите, дружок, и помните. А это анютины глазки, это чтоб думать.
В то время как обычные люди делились на жаворонков, сов и голубей, Вера относила себя к петухам и просыпалась с первыми лучами солнца. Летом и весной ее ранние подъемы сильно мешали окружающим, потому что тихо собираться она не умела. Все валилось из рук, посуда слишком сильно звенела, чайник очень громко закипал, а двери так и норовили хлопнуть, вместо того чтобы по-тихому закрыться. «Оно само», – оправдывалась каждый раз Вера, уверенная, что это не она неуклюжая по утрам, просто все предметы домашнего обихода ежедневно устраивали сговор против нее. Ну или это все домовой. Точно, домовой! Зато вторую половину года домашние Веры могли спокойно выдохнуть. Она впадала в свою версию зимней спячки. Правда, тысячи будильников каждые пять минут всех раздражали. Зачем ей будильники с четырех утра, если в школу, колледж или институт вставать только в семь, никто не понимал. Возможно, это была ее своеобразная ностальгия по лету и дружеское напоминание, что холода скоро пройдут, световой день прибавится, и она вместе с природой снова оживет. Есть метеозависимые люди, она же была сезонозависимой.
– Насть… – потрясла свою соседку по комнате Вера, – Настя…
– Чего тебе? – не открывая глаз, Никольская перевернулась на другой бок.
– А ты придешь сегодня ко мне?.. – Вера могла принять только один ответ: «да».
– Я тебе не мама, я не могу ходить на каждый твой утренник. – Настя поспала от силы часа три, а потому была крайне раздражена и плохо соображала.
– Вечерник, раз на то пошло…
Настя сквозь полусон поняла, что глаза Веры стали такими же солеными, как и голос. Никольская резко вскочила и села на кровати. Низкий гемоглобин дал о себе знать. Перед глазами появилась черная пелена, голова закружилась. Сердце бешено забилось, и она услышала уже довольно привычный механический звук, который сопровождал ее в минуты волнений и потрясений. За семь лет жизни с протезом клапана она успела принять свою особенность и привыкла считать это размеренное тиканье саундтреком к своей жизни. Настя замерла в ожидании, пока не придет в норму.
– Блин, прости-прости, я тупица… так во сколько?
– В семь. – Радость была с привкусом горечи, к которому Вера за пять лет так и не смогла привыкнуть.
Сонечке пришлось сделать большой крюк, чтобы заехать к Илье и Макару и поехать в театр от них, но она не жалела об этом. Она была уверена, что мальчики без нее не справятся и не смогут найти нужный адрес. К тому же она хотела как можно раньше встретиться с Макаром и провести с ним побольше времени.
Она стала новой Гермионой в компании Ильи и Макара, причем на этот раз, сделавшей каноничный выбор. В то время как Николь внезапно вклинилась между Саньком и Денисом, Сонечка постепенно, по атому, молекуле, от легких фракций к более тяжелым, замещала свою предшественницу. Ее приход был так органичен, что и Макару, и Илье казалось, что они знают свою новую Гермиону всю жизнь. Стабильность должна быть в любой, даже самой маленькой, экосистеме. Громов ошибочно думал, что его друзья совсем забыли о нем. На деле же они всеми силами пытались помочь ему в учебе и в противостоянии с курсом, полным холода, презрения и насмешек. Один в поле не воин, но и два человека рядом ситуацию особо не спасали. Против толпы, убежденной, что Илья сошел с ума, так просто не попрешь. Единственное, что Сонечка и Макар могли – попытаться отвлечь друга. Но, как показало время, их вылазка в театр стала одним из событий в цепочке, которая сделала все только хуже и чуть не отправила Илью прямо в ад.
«У меня правда есть «Бентли», просто она у бабушки в деревне», – именно таким мальчиком-врунишкой видели Громова все, кроме Макара и Сонечки.
Только когда тебе десять, подобное еще можно списать на бурную детскую фантазию и желание похвастаться. А когда тебе двадцать и ты уже долгое время безуспешно ищешь девушку, которую никто никогда даже краем глаза не видел, начинает веять шизофренией или употреблением запрещенных веществ. Причем в отношении Ильи все в равной степени допускали оба варианта, но вместо того, чтобы протянуть руку помощи, продолжали свои жестокие насмешки.
Стоя под пиликанье домофона у двери подъезда, Сонечка посмотрела на свои светлые брюки. Где-то она умудрилась найти грязь, хотя на улице было сухо. Хорошо хоть очень заранее пришла (ей хотелось лично отсмотреть все дизайнерское безобразие в гардеробе своего парня, чтобы их образы выглядели как парные), будет время замыть и высушить.
– Привет, Козявка! – Макар обнял Сонечку, поднял и покружил.
– Блин, пусти, дурак! – Она никак не могла привыкнуть, что тот проворачивает это каждую их встречу. Без твердой почвы под ногами она чувствовала себя не очень уверенно, хотя и знала, что Макар не даст ей упасть.
Илья вышел в прихожую вслед за другом. Макар и Сонечка были единственной парой, которая не раздражала его.
– Сонь, объясни хоть ты ему, что нельзя в этих тряпках половых идти в театр, – прервал влюбленных Громов.
– Что?! Ты в этом хотел пойти?! Сорокин, ты неисправим! – нахмурилась Сонечка и сурово добавила: – Бегом переодеваться!
Несмотря на то что Сонечке удалось немного потушить пожар в одежде Макара и подобрать им парные образы в более сдержанных оттенках, Громов снова выглядел тенью на их фоне в своих черных рубашке и джинсах.
Вход в театр находился где-то во дворах. Сонечка всю дорогу рассказывала о постановке.
– Актеры не профессионалы. Студенты из театральных и других вузов. А сегодня постановка совместно с кукольниками из другого города. Не могу вспомнить, то ли моя Казань, то ли Рязань.
– Погоди… кукольники?.. – переспросил Илья.
– Ну да, актеры театра кукол, – пояснила Сонечка.
– Козявка, нам что, по шесть?
– Судя по вашей тяге к компьютерным игрушкам, да, – посмеялась она.
– «Майнкрафт» не трожь! – возмутился Илья.
– Доту тоже! – подхватил Макар.
– Говорю же, дети, – улыбнулась Сонечка. – Но постановка не детская, я просила вас «Гамлета» прочитать, чтобы понимать, что происходит. Вы прочитали?
По молчанию она поняла, что нет. Но это их проблемы.
Они заняли свои места на последнем ряду. Небольшой зал постепенно заполнился людьми, жаждущими немного окультуриться и приобщиться к прекрасному. Зрители, в основном такие же студенты, тихо перешептывались. Прозвенел звонок. Второй. Третий. Двери закрылись. Свет потух. Занавес открылся. Илья полностью растворился в действии.
Постановка, как и обещала Сонечка, была недетской. И смелой, очень смелой. Кукол почти не было, за все время, что шел спектакль, их было три или четыре. Постановщики считали, что количество кукол в спектакле не определяет его «кукольность». Громов плохо разбирался в истории и литературе, но даже он мог понять, что с придворными, королем и королевой в строгих костюмах, Гамлетом, выглядевшим так, будто сбежал со страниц «Тайной истории», и Офелией с Лаэртом в джинсах и свитерах что-то неладное. Вряд ли Шекспир представлял их именно такими. Илья в шутку подумал, что костюмер просто ушел в отпуск, а актеры играли каждый в чем пришел из дома. Вместо декораций замка – какие-то металлические балки, покрытые большими полотнами целлофана. Скорее всего, в этой незаконченности и стройке была какая-то метафора, но Громов не мог понять ее, как ни пытался. Вся его жизнь казалась какой-то метафорой, которую он не может разгадать. Сначала все это вызывало у Ильи какое-то отторжение, но потом… Офелия заговорила, запела, затанцевала.
Все в ее выражении пронзительно-голубых (Илья со своего ряда не мог разобрать их цвет, но был уверен, что они не могут быть другими и обязательно должны быть в тон ее свитера) и таких печальных глаз, голосе и движениях казалось одновременно чем-то чужим и до боли знакомым. Как будто ты видишь своего когда-то лучшего друга или первую любовь через несколько лет. Вроде бы человек все тот же, но тысячи мелких изменений проявляются каждую секунду, и вот перед тобой стоит уже не т