— Организуете один такой пункт, а монголы народ понятливый: выучимся, и сами будем их строить.
Посол сделал недовольную мину и, не вынимая изо рта сигару, проговорил:
— Нет, это нас не устраивает. Что же касается признания вашей независимости, то этот вопрос мы решим после консультации с китайским правительством. Честь имею кланяться, господин премьер-министр.
Посол с трудом поднялся с кресла, надел шляпу и с важным видом удалился.
Во время беседы в номере находился Доржийн Очир. Когда за послом захлопнулась дверь, он встал и, нервно теребя родинку на щеке, сказал:
— Эти господа пекутся лишь о своей выгоде. Словно сговорились против нас.
— Да, вряд ли в мире найдется страна, которая нас поддержала бы, — со вздохом произнес Намнансурэн. — Кто посильнее, так и норовит проглотить слабого.
Батбаяр видел, как тяжело его господину и едва сдержался, чтобы не сказать то, что слышал от Тумуржава: «Россия завтрашняя будет иной. Иным будет и ее отношение к вашей стране». Вряд ли эти слова приободрили бы совсем приунывшего Намнансурэна.
— На худой конец нам хоть винтовки у русских заполучить бы, а там и возвращаться можно, — сказал Доржийн Очир.
— Полагаю, русские не меньше нашего обеспокоены развитием событий, — спокойно проговорил Намнансурэн. — Может, сыграть на этом? Есть тут у меня кое-какие соображения.
— Хотите припугнуть русских: если, мол, вы не станете нас поддерживать, придется у других стран искать помощи.
— Совершенно верно. Надо намекнуть, что мы собираемся дальше на Запад. Деньги, правда, у нас на исходе, но сидеть сложа руки не годится.
В тот же день Доржийн Очир отправился в Министерство иностранных дел сообщить о решении премьер-министра и уладить дела с паспортами, а премьер-министр поехал в военное ведомство все с той же просьбой о предоставлении Монголии оружия. Вместе с премьер-министром поехал Содном, а Батбаяр остался в гостинице.
Через некоторое время к премьер-министру явился японский дипломат, с которым Намнансурэн уже был знаком. В руке он держал газету. Затем пришли еще какие-то люди, которых Батбаяр видел впервые. Не успели они уйти, как появился Бавгайжав, тоже с газетой в руке, которую тут же развернул перед Батбаяром, и ткнул пальцем на одну из статей.
— Железнов — молодец! — произнес он, подняв вверх большой палец, и затем, мешая русские и монгольские слова, добавил: — Орос-хятад[65] договор, договор!
Батбаяр уловил, что речь идет о русско-китайской декларации.
— Я и Железнов, — улыбаясь, Бавгайжав указал сначала на себя, а потом на газету.
«Видно, хочет сказать, что он и Тумуржав написали статью», — подумал Батбаяр.
— Отдашь сайду! — Бавгайжав положил перед Батбаяром газету, крепко пожал ему руку и быстро вышел из номера.
Вскоре возвратился Доржийн Очир. Батбаяр отдал ему газету, хотел рассказать, как все было, но передумал. Ведь он умолчал о том, что был у Бавгайжава и там познакомился с Тумуржавом, сказал лишь, что газету принес Бавгайжав и просил передать ее премьер-министру.
Доржийн Очир вызвал переводчика, и тот перевел ему содержание статьи.
«Русско-китайская декларация, подписанная недавно в Пекине и непосредственно затрагивающая интересы Монголии, — позорный акт, имеющий своей целью раздел и порабощение вышеупомянутой страны. Все прогрессивные люди России гневно осуждают совместную русско-китайскую декларацию и надеются, что их поддержат правительства и народы других стран…»
«Наверняка это написали Тумуржав и Бавгайжав. Вот настоящие друзья Монголии. Много шума наделает эта статья. Японский дипломат чуть свет заявился к премьер-министру…»
Батбаяр с нетерпением ждал Намнансурэна, чтобы рассказать ему о событиях сегодняшнего дня. Но тот вернулся поздно, бледный, измученный, раздраженный. Видно, опять у него что-то не ладилось. Не переодеваясь, он стал шагать из угла в угол, погруженный в свои мысли. Таким и увидел Батбаяр премьер-министра, когда вошел к нему в номер. Руки у Намнансурэна слегка дрожали. Заметив Батбаяра, он сказал:
— Иди сюда, Жаворонок! Я должен тебе кое-что рассказать. Не успокоюсь, пока не поделюсь своими мыслями.
Батбаяр подошел.
— Сегодня я встретился с русским военным министром Сухомлиновым и снова завел с ним разговор о предоставлении Монголии новой партии оружия, в количестве, достаточном, чтобы вооружить десять тысяч цириков. Министр в конце концов согласился продать нам винтовки, но лишь половину того, что мы просим. Но и за это ему спасибо. Теперь, по крайней мере, мы будем обеспечены огнестрельным оружием. Как бы то ни было, русские нам помогли. А сами-то мы хороши! Так бессовестно обкрадывать свою родину, свой народ! Это просто уму непостижимо!
Таким Батбаяр еще не видел господина — на нем лица не было.
— Что случилось, Намнансурэн-гуай? — осторожно спросил Батбаяр.
— Поверь, тяжко даже говорить об этом! Так вот, распинаюсь я сегодня перед военным министром, молю продать нам оружие, а он возьми да и скажи: «На кой черт вам новое оружие понадобилось? Ведь в позапрошлом году двое ваших послов — один лама, другой как будто светский — закупили у нас две с половиной тысячи винтовок по три лана[66] за штуку». Тут я вспомнил, что действительно в позапрошлом году ван Ханддорж и да-лама Цэрэн-Чимид привезли из России винтовки. Только, по их словам, не три, а пять ланов платили они за каждую винтовку, да еще на границе по приказу иркутского губернатора с них содрали по три лана пошлины за каждую винтовку. Словом, здорово нажились эти двое на винтовочках. И это в такое тяжелое для страны время! Так-то, Жаворонок.
Намнансурэн вздохнул и снова зашагал по комнате.
— Послушай, Жаворонок! — Премьер-министр вплотную подошел к Батбаяру. — О том, что я тебе сейчас сказал, помалкивай. Поделился я этим с тобой, чтобы душу свою успокоить. А приеду в Монголию, ничего никому не скажу, не то, чего доброго, обвинят в интриганстве. Мне-то что! Пусть обвиняют. Но такое разоблачение может повредить нашему и без того не очень прочному единству. Прав я, Жаворонок! К тому же неизвестны подробности этого дела. О ване Ханддорже я всегда был высокого мнения: самоотверженный, всего себя отдавший борьбе за независимость монгольского государства. Мало кто имеет такие заслуги перед родиной, как он. А деньги? Сколько мы сами тратим их здесь на разные пустяки?!
Выговорившись, Намнансурэн успокоился. Даже порозовел.
Вошел Доржийн Очир с газетой и переводом напечатанной в ней статьи. Батбаяр поклонился премьер-министру и вышел из номера с таким видом, словно хотел сказать: «Я сохраню эту тайну».
На следующий день монгольскую делегацию пригласили посетить Петергоф. Запряженные породистыми лошадьми коляски выехали из Петербурга рано утром. По обеим сторонам дороги высились могучие сосны с седыми от инея кронами. Батбаяр радовался быстрой езде, прозрачному морозному воздуху, а главное тому, что наконец позади осталась вечная суета большого города.
Живописной была природа Балтийского побережья. Над бескрайней водной гладью высоко в небе плыли облака, а над самой водой, клубясь, поднимался пар, стелился туман. Эта картина напомнила Батбаяру замысловатые гобийские миражи, которые ему запомнились с детства. Недалеко от Финского залива в великолепном парке, сверкая позолотой крыш, стоял зеленый дворец. К его парадному подъезду и подкатили коляски с монгольскими гостями. Грянула музыка. С нарочитой помпезностью русские приветствовали премьер-министра Намнансурэна, явно испытывая неловкость после статьи во вчерашней газете.
Монгольским гостям показали картинную галерею. Затем в их честь был дан обед. И хотя за обедом чиновники Министерства иностранных дел произносили хвалебные речи в адрес монгольского премьер-министра, всячески превознося его мудрость, словом, как это обычно бывает на официальных приемах, Намнансурэн решил воспользоваться случаем и еще раз высказать свое мнение о событиях последних дней.
— Главная цель нашего приезда в вашу великую страну, — начал свою ответную речь премьер-министр, — к великому сожалению, не достигнута, но мы по-прежнему убеждены в том, что в будущем Россия станет надежной опорой нашей страны. Министерство иностранных дел России отрицательно отнеслось к желанию нашей делегации посетить другие зарубежные страны и установить с ними дружеские отношения. Нам было также заявлено, что до проведения трехсторонних переговоров Россия не может взять на себя роль посредника между Монголией и другими государствами. Что ж, на сей раз мы вынуждены подчиниться. Однако мы не пали духом, поскольку уверены, что рано или поздно своего добьемся.
Желая уклониться от обсуждения каких бы то ни было вопросов, сидевший рядом с премьер-министром высокопоставленный чиновник поднял бокал:
— Мы искренне уважаем вас, господин премьер-министр, за вашу рассудительность и проницательность…
Премьер-министр прервал чиновника и продолжил свою речь.
— Мы согласны принять, учитывая предложение вашего правительства, русского советника. Уверен, что он окажет нам помощь в деле укрепления независимого монгольского государства. В свою очередь, в целях упрочения отношений между двумя нашими странами мы желали бы иметь своего представителя в вашей стране. Я имею в виду гуна Доржийн Очира, он сейчас здесь, в этом зале.
Премьер-министр повернулся к Доржийн Очиру и представил его всем присутствующим. Тот поднялся со своего места и, поклонившись, сказал:
— Благодарю за доверие, господин премьер-министр! Сделаю все, что в моих силах, чтобы его оправдать.
В зале воцарилась тишина; чиновники переглядывались, как бы спрашивая друг друга: «Как понимать этот демарш главы монгольской делегации? С какой стати мы должны принять и аккредитовать у себя какого-то гуна?»
— Прошу прощения, господин премьер-министр! — первым нарушил затянувшееся молчание все тот же высокопоставленный чиновник, сидевший рядом с Намнансурэном. — Нам не совсем понятно ваше последнее заявление. Мы, пожалуй, можем продлить пребывание гуна Доржийн Очира в столице, познакомить его с различными промышленными предприятиями, но не более того…