— А господин что ответил?
— Как же без податей и повинностей? — говорит. — Без них нельзя! — а сам посмеивается.
За разговором друзья не заметили, как вскипела в котле вода.
В леса горы Богдо-уул, в окрестностях Урги, пришла осень, расцветив кроны деревьев всеми красками своей палитры. В городе жизнь шла своим чередом: монгольская делегация отправлялась на переговоры в Кяхту, и премьер-министр Намнансурэн ее провожал.
— Советую вам, друзья, — сказал он на прощание, — не очень-то расшаркиваться перед русским послом. Это может навредить нам в отношениях с Китаем. Наши просьбы мы уже довели до сведения русских. Другое дело — найти среди членов русской делегации полезного для нас человека. Над этим стоит поломать голову.
Намнансурэн преподнес главе делегации гуну Дамдинсурэну белый хадак. После того как все распрощались, гун Дамдинсурэн вскочил на коня и со словами «ну, с богом!» хлестнул его плеткой.
Намнансурэн долго стоял, глядя вслед удаляющимся. Он думал о гуне, от которого многое зависело на предстоящих переговорах.
— Смел и решителен гун, — вслух размышлял Намнансурэн. — Такой не унизится ни до обмана, ни до интриг даже ради достижения цели!
Батбаяр вместе с другими глядел вслед удаляющимся всадникам и думал, что мешок, притороченный к поясу манлай-батора Дамдинсурэна, который бился на ветру, раскачиваясь из стороны в сторону, очень похож на кусок мокрого войлока, с которым спешат тушить степной пожар. Но что пожар в сравнении с трудностями, которые встретятся на пути этому человеку…
Через несколько дней из Китая пришла телеграмма: «Сегодня начинаются переговоры». Получив ее, Намнансурэн быстро оделся и в сопровождении Батбаяра поскакал к зданию телеграфа и телефонной станции. На Намнансурэне был уже не новый дэл из коричневого шелка, на голове — торцок. Если бы не коса, в этом наряде его легко было принять за ламу из монастыря Гандан, который, сменив свое одеяние на простой дэл, спешит под вечер в районы простолюдинов. Батбаяр уже привык к тому, что последнее время его господин лишь в исключительных случаях надевал свой парадный дэл, парчовую безрукавку и шапку с султаном и жинсом. Даже на службу он часто отправлялся одетый скромно, по-домашнему.
На станции премьер-министр потребовал немедленно соединить его с главой монгольской делегации на тройственных переговорах в Кяхте. Молодой служащий не признал в скромно одетом человеке премьер-министра страны и разговаривал с ним сидя.
— Если разговор у вас не служебный, — сказал он, — вам следует прежде всего внести плату. Если же служебный, предъявите соответствующий документ с указанием своего имени и цели разговора.
Премьер-министр пришел в замешательство.
— Как же быть? — обратился он к Батбаяру. — Ведь переговоры уже начались! У тебя нет денег, Жаворонок? Второпях я не захватил кошелек.
У Батбаяра денег не оказалось, и он предложил:
— Я съезжу в министерство, привезу бумагу.
— В министерстве сейчас никто этого не сделает, да и печать на замке. Поезжай лучше ко мне домой, только быстрей. Скажешь госпоже, Намнансурэн прислал за деньгами.
— Сколько будет стоить два разговора с Кяхтой? — обернулся он к телефонисту.
Телефонист, все это время прислушивавшийся к разговору, видно, смекнул, что перед ним важная особа и спросил:
— Как ваше имя, господин?
— Намнансурэн.
— Перед вами премьер-министр Монголии, — добавил Батбаяр.
Телефонист сперва опешил, затем вскочил со своего места и пролепетал дрожащим голосом:
— Господин премьер-министр! Простите меня, ничтожного раба. В этом дэле я принял вас за простого…
— Ты ни в чем не виноват! — перебил его Намнансурэн. — Ты требовал то, что положено по закону. Я сам виноват: явился без надлежащего документа, без денег. А дэл мой тут ни при чем. Или ты думаешь, что министры должны всегда ходить франтами? Не пристало нам, монголам, гнушаться дэла!
— Ну что ж, сынок! — ласково глядя на телефониста, произнес Намнансурэн. — Поскольку мы с тобой уже познакомились, соедини-ка меня поскорее с Кяхтой. А деньги, или что там у вас положено, мы непременно принесем.
«Не сон ли это? Сам премьер-министр Монголии оправдывается передо мной!» Через несколько минут Намнансурэн уже говорил с одним из членов монгольской делегации на тройственных переговорах в Кяхте:
…— у нас-то все нормально. А вы как добрались? Живы-здоровы?.. Ну, слава богу. Переговоры начались?.. Так, так, хорошо. Говорите, прием устроили? Изложили свою позицию? Какова реакция?.. Китайцы отмалчиваются? А русские что?.. По-прежнему ни «за», ни «против»? Что ж, этого следовало ожидать. Теперь слушайте меня внимательно. И передайте все, что я сейчас скажу, гуну Дамдинсурэну. Во-первых, не заискивайте перед русскими. Во-вторых, ни в коем случае не соглашайтесь на консультации с китайцами без русских. Ясно? Ну и хорошо… Вот еще что: выступление главы китайской делегации запишите слово в слово и сразу же передайте мне. Жду ваших сообщений.
Пока премьер-министр беседовал с Кяхтой, телеграфист сидел как на иголках.
— Как же все неудобно получилось! Сказал бы сразу, что это премьер-министр Намнансурэн, — косясь на Батбаяра, прошептал он. — А теперь неизвестно, чем все это кончится.
— Да брось ты в самом деле! Не казнись. Мой господин уже все забыл.
— Только бы не подул ветер…
— А если подует?
— От ветра бывают помехи, слышно хуже, а то и совсем связь прерывается, — пояснил служащий.
Телеграфно-телефонная станция в Урге помещалась в небольшом, ветхом здании с черным от копоти потолком. Но ни грязный потолок, ни спертый воздух в тесной каморке, ни прочие неудобства не тревожили премьер-министра. Поговорив с Кяхтой, он прошелся по комнате, и взгляд его случайно упал на Батбаяра и служащего, которые словно застыли на своих местах.
— Уже поздно, — сказал Намнансурэн. — Зажгите здесь свет и идите домой, ужинать. Я буду ждать звонка из Кяхты.
Служащий вопросительно посмотрел на Батбаяра. Тот кивнул: «Чудак, конечно же, ступай домой».
Служащий робко поднялся с места и направился к выходу. «Кажется, пронесло», — было написано на его побледневшем лице. Но можно было с уверенностью сказать, что ночью он не сомкнет глаз.
Намнансурэн дневал и ночевал на телеграфе; сюда ему приносили еду, здесь же на деревянных нарах он отдыхал.
По несколько раз в день он разговаривал с Кяхтой. И вот, когда ему наконец сообщили, что выступил китайский представитель, Намнансурэн сказал в трубку «минуточку» и позвал Батбаяра:
— Быстро бери бумагу и карандаш и пиши.
Батбаяр приготовился записывать.
— Слушаю вас, — снова в трубку сказал Намнансурэн. — Диктуйте все слово в слово, мы будем записывать… Так!.. «Мы требуем ликвидировать суверенитет Внешней Монголии, считать ее впредь провинцией Китая и свести до минимума все ее права… Упразднить во Внешней Монголии правительство и все министерства. Все чиновники исполнительно-распорядительной власти должны назначаться властями Китая… Служащим китайских фирм и китайским гражданам, проживающим на территории Внешней Монголии, должна быть обеспечена неприкосновенность. Монголам запрещается иметь свой календарь, все монгольские чины и звания упраздняются…»
— Вот так требования! — вырвалось у Батбаяра.
Намнансурэн положил трубку. Внешне он был совершенно спокоен.
— Что скажете, друзья мои? — произнес премьер-министр, поглядывая то на Батбаяра, то на служащего. — Стоит нам принять требования китайских господ?
Буря бушевала в душе Батбаяра, но он лишь покачал головой.
— Это уж слишком, господин премьер-министр, — ответил молодой служащий.
— Я знал, что китайцы выдвинут подобные требования, — невозмутимо продолжал Намнансурэн, — а русские будут уклоняться от прямого ответа, хотя рады бы нас поддержать.
— Отчего же, мой господин? — удивился Батбаяр. — Разве русские не обещали вам в Петербурге помощь и поддержку на переговорах в Кяхте?
— Обещали. Но до этого они много китайцам наобещали, подписав с ними декларацию. И если нарушат свое обещание, китайцы тут же зашевелятся на их южных границах. А русским, конечно, не резон воевать на два фронта[67]. Китайцам же дай только повод, они живо сообразят, как его использовать в своих целях. Нет, братцы, в конце концов нам придется принять их требования. Но торговаться будем до последнего. Пусть потомки наши поймут, что этот шаг был временным отступлением, а не поражением. Вот что, дружок, соедини-ка меня с Кяхтой.
— Говорит Намнансурэн. Срочно передайте гуну Дамдинсурэну следующее. Путь заявит, что Монголия не может принять все двадцать два пункта, изложенные китайским представителем в ультимативной форме и настаивает на обсуждении внесенных нами ранее предложений. Как это сделать, пусть решает сам, в зависимости от обстановки. Если же изменений в позициях сторон не предвидится, пусть спросит напрямик у русских и китайских дипломатов: «Чего вы добиваетесь? Чьи интересы защищаете? Или вы полагаете, что монголам на роду написано вечно гнуть спину на маньчжурских и китайских господ? Почему нас на переговорах называют «Внешней Монголией», а не как подобает в равноправных международных отношениях «монгольской стороной» или же просто «Монголией»? Прежде всего гун Дамдинсурэн должен добиваться признания Россией и Китаем полной независимости нашей страны и заявить, что лишь в этом случае мы согласны должным образом обсуждать любые предложения других сторон. Если китайская делегация не сделает ни шагу в этом направлении, мы, в свою очередь, не пойдем ни на какие уступки. Пусть он так и скажет! Но избави его бог сказать лишнее, перегнуть палку — там сидят такие крючкотворы!.. Все записали? Хорошо. Ответ русских или китайцев сразу же телефонируйте…
Не прошло и минуты после разговора с премьер-министром, как с кяхтинского телеграфа к зданию, где проходили тройственные переговоры, сломя голову, помчался посыльный.