— Что-нибудь случилось дома? — на языке вертелся совсем другой вопрос: «Как Батбаяр? Не от его ли ножа ищешь ты здесь спасенья?»
— Все в порядке, — ответил Донров.
— Какого же черта ты вызываешь меня сюда, вместо того, чтобы явиться прямо в дом хана? — обозлился Аюур бойда.
— Как ты не понимаешь, отец! Нельзя мне сейчас попадаться на глаза дружкам Батбаяра.
— А сам-то он приехал домой?
— Приехал. Куда он денется.
— Виделись вы с ним?
— Ты что говоришь, отец?!
— Ничего особенного. Встретились бы, поговорили.
— Вот простота-то… Ты что, ничего не знаешь?
— Что-то припоминаю. Мать говорила. Опять напакостил, сукин сын. Значит, не встретились?
— Какое там! Смотрю, слезает с коня — важный такой, на шапке жинс. Ну, я тут же ускакал, только меня и видели.
— А сюда зачем пожаловал? Нет чтобы встретиться с Батбаяром, как подобает мужчине! Куда там, убежал как последний трус. Заячья твоя душа!
Донров сидел молча, уставившись в пол. Аюур бойда достал из кожаного чехла, украшенного искусным орнаментом, трубку с длинным каменным мундштуком, набил ее табаком, закурил.
— Поделом тебе! Сам заварил кашу, сам и расхлебывай, — сурово сказал старик, а про себя подумал: «Не каждый может сына в люди вывести. Тяжелое это дело».
— Отец! — чуть не плача, проговорил Донров. — Что мне делать, скажи! Жаворонок теперь не овечка, как прежде, а настоящий волк!
— Понимаю, сынок, — тяжело вздохнул Аюур бойда.
— Скоро Батбаяр перевезет семью сюда, в монастырь. За ними поедут тесть с тещей. А мы с матерью без них как без рук. Моей торговле конец. Теперь ты больше не сможешь таскать господское добро. Думаешь, люди не знают, на чем мы разбогатели? Все знают! Особенно этот Дашдамба. Прошлой весной пригнал я из монастыря Эрдэнэ зуу десять коров, так он говорит: «Ваше стадо растет, как грибы после дождя», а сам посмеивается. Попомни мое слово, он все расскажет Батбаяру. А тот пойдет к господину и передаст. Это тебе не пугало огородное!
— Нельзя сказать, что ты ничего в жизни не смыслишь, — сказал Аюур бойда, — но Батбаяр шустрее тебя оказался. Ходит у господина в любимчиках.
— Правда? Что-то не верится?
— Точно тебе говорю! Ведь сколько приближенных у хана, а взял с собой за границу Соднома да Батбаяра.
— А ты что смотрел? Ведь к хану близко стоишь, хозяйством его заправляешь!
— Заправляю хозяйством! Это вы с матерью так думаете. А я у него просто на побегушках. Дни и ночи тружусь, дрожу над каждой монетой, чтобы вам с матерью, когда я умру, можно было жить, никому в ножки не кланяясь. А вы только и знаете, что за тряпками гоняться да шкодить. Не успокоитесь, пока в могилу меня не сведете. Думаешь, я не видел, как твоя мать на этого сопляка пялится?
Аюур бойда побагровел, но тут же справился с собой и сказал:
— Вот что, сынок. Пережди несколько дней. Съезди в Заяын хурээ, купи несколько оленьих рогов. При случае обменяем их в одной китайской фирме на отличные чепраки. А я завтра же доложу господину, что у меня заболела жена, и не поздней, чем послезавтра, буду у нас в стойбище. Да, да, мне надо самому туда съездить. Не то и впрямь все работники разбегутся. Здесь, сынок, нужен особый подход…
Вошел послушник, принес ужин. Судя по запаху, похлебку из сушеного мяса.
С самого утра мать Батбаяра вышла из юрты открыть дымник и, возвратившись, сказала:
— Во дворе — конь Аюура бойды. Наверно, ночью приехал.
«Меня ищет, — подумал Батбаяр. — Донров, видно, наплел, что я убить его собираюсь».
Между тем Аюур бойда спал допоздна, проснувшись, попил чаю и спросил у жены:
— Как тут Жаворонок? Заходил?
— Не заходил, только на улице виделись, — ответила Дуламхорло. — Держится как всегда спокойно.
— Жена наверняка расписала ему, как Донров с ножом ее домогался. Это вы, бабы, умеете!
— Да, нехорошо получилось. Теперь Донров носа сюда не кажет. Наверное, к тебе прискакал? Боюсь, как бы с кручи какой-нибудь не сорвался. Не в себе он.
— Поздно хватилась! Сейчас другого надо бояться. Не сегодня завтра работники наши возьмут да и откочуют. Кто тогда будет на нас спину гнуть?
— Бог с тобой, что ты говоришь, Аюур! Где еще мы найдем таких покладистых работников? С Жаворонком все ясно: он отрезанный ломоть. А старики с какой стати за ним потащатся неизвестно куда?
— Это ты точно сказала, что Жаворонок — отрезанный ломоть, — вздохнув, поддакнул старик.
— Чем он дальше, тем лучше…
— Что, разонравился? — ухмыльнулся Аюур бойда.
— Хватит тебе, Аюур. Неужели не надоело ревновать меня к каждому встречному. Подумай лучше, как мы будем без них управляться. Старуха Гэрэл просто незаменима в домашнем хозяйстве, а такую доярку, как Лхама, поискать надо. И Дашдамба-гуай. Если б не он, наше стадо давно сожрали бы волки. Уедет — бросай все и приезжай сам пасти скот. Мы с сыном одни ни за что не управимся.
— Дура ты! Не волков надо бояться, а людей.
— Кого ты имеешь в виду?
— Да твоего Жаворонка! Он теперь чуть ли не правая рука господина. Первым и донесет Намнансурэну, как я добром его распоряжаюсь. И наставник — Дагвадоной — любит этого парня. А мы с наставником вечно враждуем.
— Тебя послушать, так наши дела совсем плохи, — Дуламхорло недоверчиво посмотрела на мужа. — Значит, надо побыстрее избавляться от Батбаяра. Но каким образом?
— Сначала попробуем миром, — перейдя на шепот, произнес Аюур бойда и спросил: — Что Батбаяр привез? Может, есть за что уцепиться?
— Жене привез дорогое жемчужное украшение для волос. Красивое — глаз не оторвешь! Очень похоже на то, что у меня пропало. Помнишь? Только жемчужины немного помельче.
— Вот оно что! Любопытно, — многозначительно произнес Аюур бойда.
Через некоторое время старик велел жене пригласить в гости Дашдамбу и Батбаяра и, когда те пришли, усадил их на почетное место.
Он всячески ухаживал за гостями, то и дело подливая им водки. Потом обратился к Дашдамбе-гуаю:
— Днем пригонят овец, так не посчитайте за труд, забейте баранчика. Побалуем на прощанье нашего Жаворонка, пусть поест, ведь скоро он нас покинет. А я его очень люблю. Вырос у меня на глазах. А каким человеком стал! Хан своей милостью таких не обходит.
Расхваливая Батбаяра, Аюур бойда вытащил откуда-то бутылку китайской водки и сказал, что приберег ее специально для этого случая.
— Хозяин наш скоро уедет, — как бы невзначай произнес Аюур бойда. — Мне приказано готовить вещи в дорогу Оно и неудивительно. Тяжелые времена переживает наше государство. Кто же спасет его, если не такие люди, как наш господин! Значит, и тебе, Жаворонок, пора собираться. А нам, старикам, только и остается, что окроплять ваш путь молоком. Да, чуть не забыл. Вчера хан справлялся, когда ты вернешься в ставку. Полюбился ты ему, Жаворонок.
Услышав, что Намнансурэн уезжает, Батбаяр встревожился. «А иначе и быть не могло, — думал он. — Разве станет господин сидеть сложа руки, когда китайцы посягают на нашу независимость?»
Дашдамба-гуай, знавший от Батбаяра о последних событиях, не мог спокойно отнестись к словам Аюура бойды. Он раскраснелся и, энергично жестикулируя, сказал:
— Чтобы не снесло юрту, когда налетает ураган, подтягивают веревки, укрепляют баганы. Сейчас на страну налетел ураган, и наш господин не может бездействовать.
— В народе говорят: старость — мудра, — повернувшись к Дашдамбе-гуаю, произнес Аюур бойда. — Глядя на твоего тестя, Батбаяр, тысячу раз убеждаешься в правдивости этих слов. Но вот что еще я думаю, друзья: в столь трудное время каждый должен отдать все силы свои, чтобы защитить независимость. Жаль, что я чересчур стар для борьбы… — Аюур бойда со скорбным видом покачал головой.
Тем временем Дуламхорло разлила по рюмкам водку и собственноручно поднесла ее Дашдамбе-гуаю и Батбаяру.
— Как приятно, черт возьми, хоть иногда посидеть вот так, всем вместе, обсудить свои радости и горести. У меня даже от сердца отлегло. — Аюур бойда готов был пустить слезу. — Как я корю себя за то, что вырастил такого непутевого сына. Есть же счастливцы, у которых нормальные дети! О боже, в чем согрешил я перед тобой в прошлой жизни? А ведь Донров мог стать таким же уважаемым человеком, как Жаворонок. Сами мы с матерью виноваты: дали парню волю, вот он и сел нам на шею. Где он сейчас, что еще натворил — не знаю. Иногда я думаю, что лучше совсем не иметь детей, чем такого лоботряса, как мой!
Говоря это, Аюур бойда так и сверлил взглядом Дашдамбу-гуая.
На дворе заблеяли овцы, их загоняли в хотон.
— Дашдамба-гуай! Вы не забыли насчет баранчика? — спросил Аюур бойда, — так хочется тепленькой требухи! Да, вот еще что. Ваши юрты совсем прохудились. Я тут по случаю войлок достал. Нам он пока ни к чему. Приезжайте через денек-другой ко мне в Онгинский монастырь да возьмите.
— Это ты хорошо придумал, Аюур! — вмешалась в разговор Дуламхорло. — Бедняга Дашдамба! На нем все наше хозяйство держится.
Услышав «бедняга», Батбаяр усмехнулся и вспомнил пословицу: «Врун о правде толкует, богач о жалости».
На следующий день Аюур бойда с самого утра уехал в монастырь. Вторую неделю жил Батбаяр дома. Еще немного, и надо будет возвращаться в ставку сайн-нойон-хана. Батбаяр решил перейти на службу в канцелярию и перевезти поближе к себе семью. Но когда он заговорил об этом с матерью, она сказала:
— Нет, сынок, куда мне ехать на старости лет?! А потом увезет тебя хан, что станем мы делать?
Лхама готова была хоть сейчас ехать. Родители же ее были на стороне старухи Гэрэл.
— На хозяев нам обижаться не приходится, — сказала Ханда. — На Батбаяра надежда слабая. Уедет неизвестно куда, а нам что, с голоду умирать под забором у хана? Нет! Вы как знаете, а я с детишками никуда не поеду.
«Что верно, то верно, — думал Дашдамба. — Батбаяр здесь не задержится. Не сегодня завтра уедет хан и Батбаяра с собой увезет. До самой смерти с ним не расстанется». И Дашдамба-гуай после долгих раздумий сказал: