После третьего залпа артиллерии, началась классическая перестрелка. Тысячи солдат палили друг в друга из ружей, десятки падали, а затем происходило почти синхронное сближение обеих сторон. И так до победного — до тех пор, пока командующий не решит, что пора пускать кавалерию.
Артиллерия, кстати, показала себя не очень эффективно — большая часть ядер попадала в нихуя, то есть, бессмысленно зарывалась в почву, а вот меньшая часть разрывала вражеский строй на четыре-пять рядов вглубь. Это имеет смысл, так как каждое подобное попадание ослабляет плотность вражеского огня, но я надеялся на большее…
— Быстрее перезаряжайте!!! — выкрикнул я. — Не отдыхать!!!
Моя роль — наблюдать за ходом боя, а затем, когда придёт время, вступить в бой и начать крушить. Но время ещё не пришло, поэтому я просто присматриваюсь.
Залп за залпом, солдаты ванов убивали друг друга, стреляя не очень метко, вернее, совсем не метко. Изначально точность ружей оставляет желать лучшего, я удостоверился в этом лично, а если они ещё и в дрожащих руках…
Проблема тут, как я думаю, в круглых пулях — не просто же так в АК-74 вытянутая остроголовая пуля, ведь так?
Я это обдумывал и даже попробовал сообразить что-то остроголовое, но получилась какая-то хуйня. Остроголовая пуля, почему-то, летит куда угодно, но не прямо, потому что её почти сразу начинает пидарасить в воздухе, она вертится, как шаболда и влетает в мишень плашмя или вовсе жопой вперёд. Последнее — это мне предельно понятно, ведь центр тяжести у остроголовой пули находится в жопе.
Как это решили в современном мне оружии? Сделали в канале ствола нарезы, чтобы пороховые газы проходили по этим нарезам и придавали пуле вращение. Вращение стабилизирует пулю и она летит точно в цель.
Но проблема, блядь: тут нарезное оружие делать умеют, но оно вообще не в ходу ни у кого, кроме охотников из знати — перезарядка этой хуйни занимает до полутора минут. А всё потому, что просто обоссанную пульку в этот ствол закидывать нельзя, ведь она не врежется в нарезы и не будет вращаться — обязательно нужна точно подходящая по калибру пуля, лучше чуть-чуть больше, чтобы наверняка. И эту пулю нужно забивать в ствол специальным шомполом и молотком, а это долго.
Эх, если бы я больше интересовался тематикой дульнозарядных ружей в прошлой жизни…
В общем, нарезное оружие есть, остроголовые пули отлить не проблема, но всё это не работает нихрена, потому что эти лыжи без гильзы и казённой зарядки ружья никуда не поедут.
Я хотел оснастить своих метких стрелков юаньхуо, то есть, «дальним огнём», как здесь называют нарезные ружья, но потом подумал, что не настолько они меткие — они считаются меткими только на фоне остальных долбоёбов из армии вана.
Это надо дрессировать особых снайперов, чтобы они могли уверенно достать человека с двухсот-трёхсот метров, но это требует слишком много времени. У нас столько нет.
Перестрелка начала снижать интенсивность, ввиду сокращения поголовья солдат обеих армий, а я начал наблюдать всё большее и большее количество пробелов в нашем строю — их спешно затыкали солдаты с задних рядов, но это неэффективно, так как они строятся толщиной лишь в две-три шеренги.
— Моё время… — пробурчал я и пошёл вниз с холма, на ходу снимая со спины пуленепробиваемый щит.
Сейчас будет разъёб…
Повсюду тела. Кто-то лежит распластавшись, кто-то скорчился в позе эмбриона, а кто-то ещё жив и пытается отползти подальше.
Санитарная служба — вот где я проебался! Блядь!
Тут всем похуй на солдат, хоть на какую-то помощь они могут рассчитывать только после окончания боя и она сильно зависит от того, кто победит. Если свои — соратники перевяжут или выслушают последние слова, а если чужие — будет только укол штыка и затем пустота.
Подхожу к самому широкому провалу в строю, куда вражеская кавалерия ударит с наибольшей вероятностью.
Солдаты уже мелко дрожат — им интуитивно понятно, что скоро по ним пизданут так, что мало не покажется.
Один из них выронил ружьё. Первобытный страх смерти сковывает его сознание и тело. Жажда жить иссушает его сердце, а пальцы деревенеют — смерть почти постоянно жужжит над головой и пролетает где-то рядом, лишь укрепляя страх.
Тут прямо в голову склонившемуся за ружьём солдату прилетела пуля, мгновенно оборвавшая его жизнь, о которой потом почти никто не вспомнит. А может вообще никто…
Переворачиваю тело и вкладываю в его руки ружьё.
Всё, больше нет времени — всадники уже близко.
Солдаты вопят и выставляют ружья перед собой. Так они справляются с ужасом и осознанием скорой смерти.
И тут выхожу я, по пояс голый, с пуленепробиваемой каской на голове, со щитом и мечом.
— Ёбаный в рот, погнали, нахуй!!! — заорал я и помчался на всадников, уже приготовивших свои копья.
Срубаю голову лошади и достаю всадника, облачённого в дорогую пуленепробиваемую кирасу. Лошадь падает замертво, а всадник вопит от боли, ведь я отрубил ему правую руку. Он уже мёртв, просто ещё не знает об этом.
Уклоняюсь от следующего всадника, попутно нанося ему рубящий удар по правому бедру.
Бросаю огненную плеть в морду следующей лошади, та спотыкается и вынуждает всадника опустить копьё, которое сразу же врезается в землю и служит шестом для прыжка…
Всадник с воплем летит вперёд, а я продолжаю свой смертный ход.
Активно применяю стихийные практики, обжигая, ставя подножки из внезапно приподнявшейся земли, пронзаю льдом из Ци, а также просто рублю мечом.
Всё это, кроме меча и пламени, слабая хрень, почти бесполезная… в моём исполнении, конечно же. Но даже этим можно убивать и калечить.
Призываю на поле боя Квадробера — даже от него есть толк. Коала сразу же напрыгивает на ближайшего всадника и режет ему лицо когтями.
Моё тело быстро покрывает животная и человеческая кровь, на лезвие княжьего меча налипли куски плоти и конского волоса, а битва продолжалась.
Я прошёл сквозь всадников, как очень тупой нож через замороженное масло, то есть, это было тяжело. Но я сильнее, поэтому моё прохождение через них было неотвратимым и очень кровавым.
Останавливаюсь лишь когда вижу солдат противника, с ехидцей лыбящихся и наводящих на меня свои ружья.
Становлюсь на колено и закрываюсь щитом. В него попадает несколько пуль, но без каких-либо последствий. Смотрю назад и вижу, что всадники не сумели пробить слабое место, а это значит, что я выполнил свою задачу. Но это ещё не всё.
Я быстро осматриваю поле боя и вижу, что есть место, где вражеские всадники почти прорвались. Стоит им попасть в тыл строя…
Срываюсь с места и мчу к ним.
Со стоячими целями у меня дела всегда лучше, поэтому я вновь призываю Квадробера, который, судя по недовольной морде, уже настроился на долгий отдых.
— Убивай!!! — приказал я ему. — Убьёшь троих — подогрею Ци!!!
Квадробер сразу же взбодрился. Каждая крупица Ци, пусть даже заработанная тяжким трудом, увеличивает его вес в радиоэфире или где он там обитает — отчасти это влияет на его боевые качества, но слабо.
Рублю ноги коням, попутно добивая валящихся всадников. Если всадники поймут, что дело — труба, то свалят на исходные. И тогда всё решится в жестоком ближнем бою штык на штык. А там мы побарахтаемся…
Меньше чем за минуту вывожу из строя около тридцати лошадей, а с их всадниками разбираются пехотинцы, которым совсем не трудно кольнуть в лежащего человека.
«Конину тут не очень любят», — мимолётно подумалось мне. — «Но будет что жрать солдатам после боя — если мы победим. А мы победим, блядь!!!»
Мчу к следующему прорыву, чтобы захуярить ещё больше кавалеристов, но тут раздаётся четырёхкратный визг вражеского рога — это значит отступление для кавалерии.
Сигналы тут одинаковые, ведь в Поднебесной почти каждая война — гражданская и братоубийственная, но у каждой армии уникальный звук.
У армии вана Цзоу рог протяжный, низкий, будто мычание племенного быка.
У армии вана Чжэна рог визгливый, высокий, отдалённо похожий на визг вепря.
«Кабан быку не товарищ», — подумал я.
Вражеские всадники сразу же начали отступление. Раненые остались, но ненадолго, так как их быстро добили солдаты вана Цзоу, сразу после этого вернувшиеся в строй.
Значит, всё идёт по нетипичному сценарию.
Будет мясорубка без ратной славы и шанса на выживание — солдаты сойдутся в смертельной схватке в ближнем бою.
Перестрелка продолжилась, причём первый залп армии вана Цзоу пришёлся в спины отступающим всадникам. Эти уёбки заслужили…
Встаю в строй и выставляю перед собой щит.
— Вы, двое! — позвал я ближайших солдат. — Становитесь за мой щит и подавайте мне свои ружья! Батя в здании и он будет стрелять!
— Держи, брат… — передал мне заряженное ружьё один из солдат.
— Только не бросай нас, пожалуйста… — попросил второй, сидя за моим щитом и сжимая своё ружьё побелевшими пальцами.
Сближаться больше нет смысла, расстояние меньше тридцати метров, поэтому скоро мы сойдёмся, когда кому-то покажется, что противник выигрывает в перестрелке.
Успеваю сделать четыре выстрела, прежде чем вражеский командир дал команду на ближний бой. Вот сука!
Возвращаю ружьё неизвестному мне солдату и вытаскиваю из ножен княжий меч. Один взгляд назад: солдат сжимает своё ружьё — дрожащие, белые губы, надежда в глазах.
— Вперёд!!! — с яростью выкрикнул я. — Выпустите им кишки!!!
*39 день юся, провинция Тея, в полях, полевой лагерь*
— М-м-м, блядь… — процедил я сквозь зубы.
Лекарь вытащил из моего левого бедра смятую пулю.
— Она будто в стену врезалась, — равнодушным тоном констатировал он.
— Клянусь, так всё и было… — усмехнулся я, превозмогая боль.
— Мы многое не знаем о юся, — слабо улыбнулся лекарь. — Кто-то бы умер от такой раны.
— Кто-то, — кивнул я. — Больше во мне пуль нет?
— Насколько я вижу, — развёл окровавленными руками лекарь.
— Тогда иди и помоги остальным — я сам зашьюсь, — сказал я ему.