Глава восьмаяАльфа Ромео Танго Униформ Ромео
*804-й день юся, Поднебесная, имперская провинция, город Юнцзин, Иностранный квартал, таверна «Тинтагель»*
Дни вынужденного простоя я решил убить в Иностранном квартале.
Один из духов Сары пасёт винную башню на предмет выявления начала сходки криминальных фигур, Маркус занимается возведением новой ограды, а я, конечно, мог бы помочь ему или заняться чем-то другим, но решил, что лучше посетить кузнеца. А тот, как оказалось, сегодня бухает в таверне — выходной у него.
— Что ты можешь рассказать о континенте байгуев? — спросил я у мастера-кузнеца Планшереля.
Тот приложился к кружке динертского пива и вытер пену с усов.
— Тут особо нечего рассказывать, — произнёс он. — Я почти ничего не знаю.
Очевидно, что мало кого интересует прошлое. Настоящее куда более интересно.
— Ну, хоть почти ничего расскажи, — улыбнулся я.
— Лучше отца моего спросить, — сказал Планшерель. — Он лучше знает.
— Так в чём вопрос? — спросил я.
— Придётся наливать ему, — вздохнул кузнец. — Он болен и весь день сидит дома.
— Да я налью, — кивнул я. — А ему можно пить?
— Чтобы честному бритту было нельзя выпить? — усмехнулся Планшерель. — Пиво ему нальёшь и достаточно — крепкого не надо.
— Пошлёшь за ним, — спросил я.
— Эй, Партолон, сходи за стариком! — приказал кузнец подмастерью, сидящему за общим столом.
Подмастерье кивнул и умчался исполнять приказ.
— У тебя будет мало времени — если отец наклюкается, то придётся слушать его песни, — предупредил Планшерель. — А поёт он паршиво.
Ждать пришлось около получаса — Партолон завёл в таверну болезненно худого старика, который мелко трясётся. Это что-то вроде болезни Паркинсона?
— Немед, сын Иаборна, — представился трясущийся дед. — А ты кто?
— Виталий, — представился я. — Садись за стол и угощайся.
Немеду потребовалась минута, чтобы сесть, не без помощи подмастерья.
Ростом он примерно на полголовы ниже сына, но это, как я понимаю, сказалась старческая сгорбленность, волосы насквозь седые, коротко остриженные, подбородок гладко выбрит, а одет он опрятно. Очевидно, что за ним тщательно ухаживают.
«Отец мастера — денежки у него в семье водятся, это точно», — подумал я.
— Так зачем меня позвали? — спросил старик.
— Витали хочет услышать что-нибудь интересное о Сиде, — ответил Планшерель.
— Я могу рассказать много, — степенно кивнул старик. — Но горло моё сухо…
Двигаю к нему кружку, полную пенистого пива. Он сразу же прикладывается к ней, как к устам давно не виданной любовницы.
— Вот теперь можно и рассказать историю, — кхекнув, изрёк Немед. — Что именно тебя интересует, Витали?
— Да всё, — ответил я.
— В Сиде было отлично жить, — начал старик. — Ну, так говорил мой дед. Земля сочна, вредных ветров нет, леса полны дичи, а воды прозрачны настолько, что можно рассматривать дно…
— Что такое Сид? — спросил я.
— Это земля, откуда нас изгнали фоморы, — ответил Немед.
В глазах его сверкнула застарелая ненависть, лишь отточившаяся за прошедшие годы.
— А фоморы — это кто? — спросил я. — Это шуяо?
— Да, — кивнул старик. — Желтолицые называют их так.
— Тише ты… — попросил его Планшерель. — Накличешь беду…
— Да-да… — отмахнулся Немед. — Фоморы, проклятые пидоры, изгнали нас из Сида…
Он приложился к кружке.
— Продолжай, — попросил я его.
— Но мы сами повинны в этом, — продолжил старик. — Обленились, перестали ценить, охуели в конец, за что и поплатились. У нашей семьи, по словам деда, было целых четыре раба — на поле больше выходить не приходилось.
— А кто рабы? — спросил я.
— Фоморы, естественно! — ответил Немед. — За ними нужен был глаз да глаз, потому что они хитрые и подлые, но зато едят мало и пашут хорошо!
Это было очень интересно. Шуяо, выходит, находились в рабстве у западных людей, но потом подняли восстание. Если у каждого кривозубого селянина было по четыре раба, то несложно представить, сколько было рабов всего по континенту…
— Они восстали, я правильно понимаю? — уточнил я.
— Да, восстали, — кивнул старик. — Но их утопили в крови — в первый раз. Дед рассказывал, что пришлось пустить под нож троих рабов — положено стало иметь только одного.
— Хм… — задумчиво хмыкнул я. — А давно байгуи живут в Сиде?
— Очень давно! — ответил Немед. — Но я не знаю, насколько давно — это к друидам надо идти и их мучить расспросами.
— Приготовься раскошелиться, — предупредил меня Планшерель.
— Эх… — вздохнул я. — И где искать этих друидов?
— Фонтанную площадь знаешь? — спросил кузнец. — Через Траурную арку проходишь, минуешь четыре лавки и налево сворачиваешь. Там сразу увидишь мраморный дворец — это и есть храм друидов.
— Хм… — хмыкнул я, запоминая маршрут. — Ладно, пойду я тогда. Вот, выпейте за мой счёт, в знак благодарности за сведения.
Кладу на стол два серебряных ляна.
— О-о-о! — заулыбался Немед. — Премного благодарен! Ещё свидимся, Витали!
— Обязательно, — улыбнулся я ему.
— План, мне местную водку! — уже забыл о моём существовании старик.
— Тебе нельзя, — покачал головой мастер-кузнец.
— С-с-сынок, блядь… — посмотрел на него Немед.
Покидаю таверну и двигаюсь в сторону фонтанной площади.
Я выделяюсь даже на фоне местных байгуев, которые существенно выше обычных жителей Поднебесной. Они пялятся на меня, потому что смотрюсь я диковинно — ношу изорванный халат, соломенную шляпу, коричневые кожаные штаны и высокие сапоги чёрного цвета.
Коричневые кожаные штаны — это мой личный прикол, основанный на длиннобородом анекдоте о капитане пиратов, который перед боем надевал красную рубаху, чтобы, в случае ранения, экипаж не видел его кровь, что должно было держать боевой дух высоким. И когда корабль догнал десяток испанских галеонов, капитан потребовал принести его коричневые штаны…
«Вот и фонтанчики», — увидел я искомую площадь.
Женщины, традиционно одетые очень строго, набирали воду — фонтаны тут не декоративная шняга, построенная мэром на деньги из федерального бюджета, а функциональная вещь.
— Эй, красавчик… — схватила меня за руку какая-то женщина.
— Чего тебе? — спросил я.
— Не хочешь поразвлечься? — задала она ожидаемый мною вопрос. — Всего один серебряный лян.
— Нет, спасибо, — покачал я головой и пошёл дальше.
Блядство, разврат и наркотики…
Сложно их винить — способов заработка для женщин практически нет, а жить на что-то надо.
Наконец, четыре лавки спустя, сворачиваю налево и вижу мраморный дворец с цветущим садом перед ним. В саду работают женщины и мужчины, одетые в белоснежные тоги и носящие на головах лавровые венки.
Прохожу в храм и понимаю, что застиг друидов за ритуалом. В настоящий момент они полосовали бедную овечку, лежащую на окровавленном камне, короткими серпообразными ножами.
Овца умирала медленно и мучительно, а друиды, которые, кстати, были совсем без одежды, обмазывались её кровью и речитативом голосили что-то на своём.
«Их нравы…» — подумал я неодобрительно.
Как я понимаю, весь храм — это круглое мраморное здание с куполообразной крышей и тремя-четырьмя пристройками. Пол тут тоже мраморный, но розовый — наверное, специально на случай обильного кровопролития…
Наконец-то, овца сдохла, а друиды перестали полосовать её серпами. Мужик в густом лавровом венке с красными цветками, носящий бороду, распорол брюхо овцы и вытянул её кишку, которой обмотал себе шею.
«Бля-я-я-я…» — подумал я с омерзением. — «Ебанутый, наверное».
Остальные участники ритуала начали отрезать от овцы куски и начали обмазываться ими. Один ебанат даже отсёк ей голову и надел поверх своего лаврового венка.
Очень быстро от овцы не осталось почти ничего, а друиды-ебанаты встали в круг, взялись за руки и начали крутить хоровод.
Я смотрел на это с приоткрытым ртом.
Друиды кружились вокруг жертвенного камня минут сорок, разбрызгивая кровь по полу, а потом, видимо, заебались. Хоровод закончился как-то сам собой — руки были разомкнуты, друиды остановились, исполнили серию поклонов жертвенному камню и пошли отмываться от успевшей засохнуть овечьей крови.
А запах — это пиздец. Воняет овечьими говном и ссаниной, кровью, характерной вонью от овечьей шерсти, но сильнее всего тут прёт благовониями, обильно сожжёнными в десятке жаровен по периметру ритуального круга.
Овца, кстати, не пропала напрасно — её ошмётки сложили на специальном плоском камне, видимо, чтобы отделить всё ненужное и потом приготовить…
«А, нет, ошибся», — подумал я, когда увидел, что делает с ними главный друид.
Он начал сосредоточенно копаться в них, обмазывая свои руки овечьим говном и кровью. Вытаскивая отдельные органы, он цепким взглядом рассматривал их текстуру и что-то говорил стоящему справа друиду, который записывал его слова на рисовую бумагу.
— Что ты здесь забыл? — раздалось у меня за спиной.
Оборачиваюсь и вижу низкорослую рыжеволосую девушку, голую и мокрую — она только-только смыла с себя кровь.
— Да так, любуюсь достопримечательностями, — ответил я ей.
— М-м-м… — протянула она. — Ты веришь в Песнь Луга?
— Не сказал бы, — покачал я головой.
— Тогда зачем ты здесь? — спросила друидка.
— Узнать хочу кое-что, — ответил я. — О Сиде, о бриттах и об остальном.
Было слегка неприлично смотреть ей на буфера, но я невольно опустил взгляд… четыре раза.
Примерно третий размер, не висят, как уши спаниеля, ну и вообще, смотрятся очень уместно на таком теле, чуть припухлом, но не без признаков наличия в её жизни физической активности.
На лицо она, откровенно говоря, средненькая, хотя есть какая-то изюминка и совсем дурнушкой её не назвать.
Ростом она примерно метр шестьдесят, поэтому приходится наклонять голову, чтобы поддерживать с ней зрительный контакт.