В «Афганском дневнике» каждый из авторов написал свое: о людях, с которыми встречался, о тех событиях или о том увиденном и узнанном, что особенно волновало. Тексты перемежались. Это можно заметить.
Ну а в остальном — правы мы или нет, убедительно и интересно рассказали об Афганистане трехлетней давности или нет — судить читателю.
Есть доброе правило: когда находишься в поездке, вести дневник, записывать различные детали, фиксировать на бумаге, каков цвет неба, низко повисшего над дорогой, и как поскрипывает лопата, всаживаемая в землю дехканином, вот уже столько лет обрабатывающим здешние рыжие, сухие плоскогорья, каков дым пастушеского костра, на котором готовится чопан — полевой шашлык, и как пахнет пача — специальный суп, напоминающий знаменитый армянский хаш, каково выражение глаз вездесущих кабульских мальчишек, похожих, кстати, на всех мальчишек мира, — проворных и крикливых, коллекционирующих монеты, пустые автоматные гильзы, красивые кремешки и конфетные обертки, и как выглядит мумиё.
Несколько слов о мальчишках. Как и все мальчишки мира, кабульское пацанье доверчиво, полно планов и желаний, за пять афгани — мелкие деньги, но их у пацанов нет — оно готово услужить взрослым. Этим иногда пользуются душманы — посылают ничего не ведающих пареньков на минные поля, чтоб сделать проход, либо, как об этом сообщили газеты, дают им тележки с апельсинами и заставляют торговать на многолюдных кабульских улицах. А в тележки те заложены мины замедленного действия…
И погибают мальчишки, не зная, за что погибают, кто их заставляет принимать смерть, кому нужна их боль, их слезы и к чему бессмысленная жестокость? Ох, как было бы хорошо, если бы это знали кабульские мальчишки!
С наступлением темноты раньше часто слышались хлопки — пистолетные и винтовочные выстрелы, иногда взрывы — это вступала в действие так называемая «карманная артиллерия», гранаты-лимонки, потом все звуки перекрывала звонкая автоматная дробь. Взвывал где-нибудь на высокой ноте мотор танка либо бронетранспортера и стихал, зажатый дувалами узенькой улочки, — механизированный патруль спешил на выручку тому, кто в эту минуту отбивался от просочившихся в Кабул душманов. Тишина после выстрелов бывала оглушающей, нереальной, гулкой, казалось, в ней даже слышно, как дышит выгнувшееся сухим черным куполом ночное небо, как колотится что-то, пытаясь высвободиться, в земной глуби! И тогда жутковато начинали выть и лаять собаки, которых в Кабуле тысячи, десятки тысяч, — каждая сидит в своей подворотне, в своей канаве и голосит тоскливо — выли собаки долго, протяжно, чуя кровь и смерть.
Людей, старающихся посеять в Кабуле смерть, немало, не будь их — давно бы все затихло, вчерашние враги помирились, жизнь потекла бы нормальным руслом. Наши военнослужащие, случается, как и афганские парни и девушки, головой своей, кровью своей расплачиваются за то, чтобы здесь все-таки была тишина, защищают простого старика афганца, вышедшего с плугом в поле, перехватывают пулю, предназначенную для учителя, приехавшего в глухой, темный кишлак обучать крестьянских детишек грамоте, останавливают руку человека, бросающего отраву в водоем. Да, бывает еще, что гибнут наши советские люди, выполняя свой интернациональный и человеческий долг. А у них ведь есть дом, мать, розовые зори детства, есть любимые книги, девушка, которая осталась на родной земле, есть жизнь, что так дорога. И вдруг все это обрывается ржавой душманской пулей, выпущенной из старого английского «бура».
Читаешь иногда газетные репортажи из Афганистана, фиксируешь невольно: в таком-то ущелье разбита последняя банда душманов, в городке таком-то уничтожен последний бандит — и в общем-то оказывается, что басмаческое движение целиком уже уничтожено перьями журналистов, а бои все идут и идут, гибнут афганцы-партийцы (каждую ночь на патрулирование Кабула, например в 1981 году, выходило несколько тысяч активистов, чтобы поддерживать порядок в городе, ибо с гор, из ущелий потайными тропками просачивались душманы — с одной только целью: убивать, терроризировать, мешать строить новую жизнь), порой гибнут наши ребята.
Все это, как пить дать, заглохло бы, если б не подогревалось огромными деньгами из-за океана, поставками оружия. Мы сами видели автоматы системы Калашникова — наши! — но только с заморским клеймом, автоматы эти были взяты в бою в ущелье Тура-Бура, видели пистолеты ТТ с иероглифами, горы английских патронов для дальнобойных винтовок, видели испанские револьверы, штабеля американских противотанковых гранат. Американцы стараются не маркировать свое оружие. «Стыдятся».
На территории только одного Пакистана имеется более ста лагерей по подготовке бандитов. Готовят их по системе «на выживание». Есть такие лагеря в Китае, есть в Иране.
Ночью гремела стрельба, а утро в Кабуле, как правило, почти всегда бывало безмятежным, тихим, мирным. Неподалеку от нашего отеля «Ариана» — мы почти всегда останавливались в «Ариане» — находится американское посольство. Дипломатов, а точнее, технических сотрудников с диппаспортами, в нем шесть человек. Американцы — ребята сильные, здоровые. И охрана у них немалая — чуть ли не рота морской пехоты.
Каждое утро американцы бодрой шестеркой выбегали за ворота посольства и совершали пятнадцатиминутную пробежку. Бегали всякий раз по новой улице и всякий раз смещали время своей зарядки. И всякий раз их сопровождали две тяжелые черные машины, в которых сидели люди в штатском с одинаковыми, какими-то скучными, незаинтересованными лицами. Машины медленно двигались за бегунами — страховали их. Чувствовалось: случись что, прозвучи случайный выстрел, люди, сидящие в черных лимузинах, перебьют по меньшей мере половину Кабула, но своих подопечных обязательно выручат, заберут в машины и увезут назад, под надежное прикрытие посольских стен.
Бегали дипломаты трусцой каждое утро, глазами косили в сторону, стараясь не выпускать друг друга из поля зрения — сопровождение сопровождением, а начеку все равно надо быть. И марку надо держать. Кабул находится на заметной высоте, кругом горы, покрытые словно дрожащим шифоном — материей, похожей на дым, — бегать тут трудно, легкие хрипят, что-то в них лопается, прокручивается вхолостую, дипломаты задыхаются, но тем не менее продолжают свой бег — они всему Кабулу демонстрируют свое спокойствие, выдержку, собственную красоту, силу. Но ох какое натянутое это спокойствие! Да и кого оно могло обмануть? Разве только самих американцев! Простого кабульца не обманешь. Он видит, какие машины тянутся за бегущими, что за люди находятся на страховке, прекрасно понимают, чем пахнет «бег трусцой».
Но совсем по-иному вели себя сотрудники американского представительства, когда, допустим, прибывали с каким-нибудь поручением в наше посольство. Наше посольство, надо заметить, находится на самой окраине Кабула, и дорога к нему пролегает практически через весь город. В случае поездки к нам американцы проявляли незаурядные артистические способности. Даже если направлялся самый малый чин, его сопровождало по меньшей мере два или три открытых «джипа», в которых в настороженно-боевой позе сидели морские пехотинцы. Лица каменные, стволы подняты вверх, пальцы находятся на спусковых крючках.
Словом, демонстрация налицо. Артистизм классический, мастерство необыкновенное — если бы это происходило в театре или на съемочной площадке киностудии, то можно было бы наградить исполнителей аплодисментами. Но действие происходило не на театральных подмостках и не на площадке, ярко освещенной «диггами», а в городе, где по ночам стреляли и, случалось, били из гранатометов, провоцировали уличные бои.
Помнится, в 1981 году, буквально на следующий день после нашего приезда в Кабул, особенно сильная ночная стрельба раздавалась в районе советского посольства. Били из лощинок и из недалекого, источенного норами оврага, старались дотянуться до окон зданий, жилых домов, но сколько ни стреляли из автоматов, из гранатометов, ни одна пуля не достала до окон, ни одна граната не легла во двор посольства. Посылали ребят разведать — кто же так ожесточенно лупит из лощинки? — увы, в лощинке никого уже нет, а строчки автоматных очередей тянутся с другой стороны, из оврага. Совершают ребята очередной бросок: кто же все-таки, в конце концов, бьет? — и снова пусто. Какие-то неуловимые эти ночные стрелки, каждый раз они словно сквозь землю проваливаются. Как душманы в кяризы. Но кяризов-то здесь нет.
Следующей ночью — повторение. Один к одному. Будто бы по заранее написанному сценарию.
А через пару суток радиостанция «Голос Америки» начала передавать серию «репортажей с места события» — о боях, которые-де имели место у ворот нашего посольства. В эфире была слышна стрельба, взрывы гранат, хрип раненых, крики, ругань на русском языке — словом, все, что сопровождает настоящий бой. А боя-то не было. Было, как потом выяснилось, совсем другое. Американцы — сотрудники посольства — подкупили нескольких человек — из числа душманов, пришедших тайными темными тропами в Кабул, — и поставили задание: ночью, раз за разом, открывать стрельбу в районе советского посольства. Патронов и гранат не жалеть. Чтобы было слышно в особняках всех аккредитованных в Кабуле держав. И те не жалели — старались вовсю. Встречи же с афганскими либо с советскими солдатами в планы душманов не входили. Дальнейшее же было вопросом техники. С помощью высокочувствительной аппаратуры «заказчики» записали бой на пленку — это сделать было несложно, смонтировали запись и заслали в «производство». Вот так и рождаются некоторые «ржавые пули» эфира.
Ныне же в Кабуле стоит тишина: полая, звонкая, в ней даже стук собственного сердца слышен. Ночью оглушающе громко кричат петухи и лают собаки. Но если откуда-нибудь просачивается группа басмачей в десять — двенадцать человек, то она обязательно несет с собою противопехотную ракету. Изменился характер войны. Оружие стало другое. Ночи стали другие. И люди. Они тоже другие. Им надоела бойня, надоели те, кто мешает мирно жить.