Давным-давно это было — при Амине. Амин в речах прикрывался революционными лозунгами, а поступал так, как велели хозяева-американцы. Потому при Амине басмаческое движение и развилось.
На границе с Пакистаном стоял горный полк. Полк как полк, только вот никто не заметил, когда он разложился, — упустили момент. Революционно настроенных офицеров под видом пресловутой аминовской чистки убрали, часть солдат заменили гульбеддиновцами, выдав им форму, оружие, поставив на воинское иждивение.
В одну недобрую минуту полк восстал. Но о том, что он поднял винтовки против народа, никто не знал — слишком все умело, как говорится, чисто было сработано: радиостанция полка периодически подавала сообщения о том, что в части все в порядке, идет обычная жизнь — строевые занятия, тактика, изучение последних политических документов, — на самом же деле полк собирался двигаться на Кабул. Только вот кто-то из мудрых голов, взявших власть в части, решил, что вооружения у полка маловато, неплохо бы еще заиметь несколько вертолетов. Пять, шесть, может, семь, этой эскадрильи будет достаточно.
Один из вертолетов пошел в полк и не вернулся. Вскоре оттуда сообщили, что с вертолетом случилась поломка, нужно доставить инженера, чтобы тот смог осмотреть машину, подсказать пилотам, что надо делать.
Абдуль Гафур получил задание взять инженера на борт, по пути совершить посадку в Асадабаде, забрать там груз — полсотни крупных, лопающихся от спелости арбузов, а потом отправиться в Асмор, где стоял горный полк.
Только что прошел рамазан — мусульманский пост, и был первый день праздника. Весь народ высыпал на улицы. Солдаты, свободные от службы, тоже гуляли, было весело, оживленно, поэтому Абдуль Гафур не удивился, когда увидел, что вертолетная площадка окружена людьми, хотя что-то излишне нервное, беспокойное, тревожное все-таки было сокрыто в их движениях: солдаты взмахивали винтовками, автоматами, кричали, но за грохотом мотора поди разбери, что они кричат. Абдуль Гафур опустил вертолет на специально бетонированную площадку, но двигатель не вырубал — держал на малом газу. Солдаты, окружавшие площадку, стали подавать команду: вырубай, мол, вырубай мотор, но Абдуль Гафур продолжал держать машину на малом газу: все-таки что-то не нравилось ему в поведении солдат, а вот что именно, он не мог понять.
Впрочем, с другой стороны, все было понятно: люди ослепли и оглохли от великого поста, вон какие у них лица — серые, истаявшие, поэтому первый день, когда можно дышать свободно и есть, что хочешь, невольно пьянит каждого. Вот они и ведут себя так.
Заглушил мотор. Едва выбрался на лесенку, чтобы спрыгнуть, как сбоку к нему подкатился огромный солдат с небритыми сизыми щеками и со всего маху ударил прикладом винтовки.
Перед Абдуль Гафуром взорвался яркий сноп пламени — показалось, что солнце грохнулось о землю, и он повалился под вертолет.
Когда очнулся, увидел над собой того самого сизощекого солдата с винтовкой. «Только бы до кабины добраться, только бы до кабины… — зашевелилась в голове мысль, возникло что-то мучительное, жаркое; в следующий миг огненным пузырем в мозгу вспух вопрос: — А как же товарищи, экипаж, а? Живы ли ребята? Жив ли инженер?» Да, инженера он неудачно привез в полк, ой как неудачно… Лучше бы не привозить. Абдуль Гафур застонал, взялся рукой за саднившее плечо. На губах ощутил вкус крови.
— Ну что, проспался? — ухмыльнулся солдат с винтовкой, носком ботинка подбил под летчика голыш. — Пошли к командиру. Он не любит, когда на территории части кто-нибудь прохлаждается.
Только сейчас Абдуль Гафур заметил, что на кокарде солдата желтеет анодированная надпись «Аллах акбар!» — «Аллах велик», такие кокарды могли быть только у душманов.
Командир был одет в полковничью форму, и воинская одежда сидела на нем ладно, видать, при короле был офицером.
— Времени у меня нет, предлагаю вам выбор — либо с нами, либо… — лжеполковник помедлил немного, отпил чая из пиалы, — либо пуля. Скоро мы выступаем, возьмем Джелалабад, потом Асадабад, а оттуда — прямая дорога на Кабул. — Посмотрел испытующее на Абдуль Гафура: — Тебя, летчик, не обидим, если с нами пойдешь. Как только кончится восстание, отправлю учиться в Америку. — Засмеялся: — Богатым человеком будешь.
Абдуль Гафур не сказал ни «да», ни «нет», и его под конвоем повели в кишлак. Там в доме помещика поместили в маленькую глухую комнатенку, располагавшуюся на втором этаже. Вход в комнатенку был с улицы. Абдуль Гафура загнали наверх, а лестницу убрали. В этой комнатенке Абдуль Гафур провел несколько дней.
Однажды вечером он услышал знакомый звук: низко над землей шел штурмовой вертолет, мотор его грохотал. Лопасти позванивали от натуги. Абдуль Гафур рванулся к выходу. Дверь была заперта. Он ударил кулаками один раз, второй, бессильно опустился на пол: дверь не кулаками нужно было брать — ломом. Закусил губу и чуть не заплакал.
Вертолет сделал круг над кишлаком и ушел в сторону Асмора.
Вскоре оттуда послышались взрывы.
Басмачи, появившиеся вечером в кишлаке, были тихи и пришибленны, открыли дверь в комнатенку Абдуль Гафура, принесли еды. Поглядывали на него с уважением. Абдуль Гафур понял, в чем дело, усмехнулся жестко, но ничего говорить не стал. Спросил лишь:
— Мой экипаж жив?
Душманы дружно закивали:
— Жив, жив! — Затем рассказали, что штурмовой вертолет действовал, как танк, буквально утюжил землю, от него спасения не было, уничтожил шесть мятежников и два крупнокалиберных пулемета, которыми душманы попытались его сбить.
Рассказав об этом Абдуль Гафуру, душманы снова поникли, стали тихими как куры: то, что они видели, прибило их.
Через несколько дней из Пакистана пришел важный гульбеддиновец: толстый, усатый, одетый в американский костюм. Абдуль Гафура вызвали на допрос к пришельцу. Собственно, допроса-то не было, тот прищурился по-кошачьи, хитро, спросил:
— Ты куда бы хотел поехать сейчас: в Кабул или в Исламабад?
Абдуль Гафур понял: если скажет, что хочет в Кабул, его тут же выведут во двор и шлепнут из винтовки, потому важный пришелец и щурится по-кошачьи сыто и вроде бы добродушно. Но добродушие это — деланное. Ответил коротко:
— В Исламабад.
— Хорошо, — покивал головой гульбеддиновец, сделал короткое движение рукой: — Соберем-ка всех на нашей базе.
Абдуль Гафур понял, что означает слово «всех», — он встретится со своим экипажем. Базой оказался обычный горный кишлак, расположенный на пограничной черте, половина кишлака находилась в Афганистане, вторая половина — в Пакистане.
Слишком забитые люди жили в том кишлаке, они думали, что летчики — боги, а не обычные земные люди, так же, как и все, ощущающие боль, способные грустить и петь песни.
В кишлаке Абдуль Гафур встретился со своими товарищами — вторым пилотом Абдуль Вахидом, борттехником Алам-шахом, инженером Мухаммадом Ясином, которого он так неудачно привез в горный полк. Командира первого вертолета не было — басмачи расстреляли его, пилота Рафи Удина и борттехника Саида Максуда оставили в живых. Пока в живых.
Пятнадцать дней их продержали в этом кишлаке, а потом решили доставить в Пешавар — по мнению «начальства», плененным летчикам, для того чтобы стать полноценными душманами, не хватало политической крепости — нужна была, так сказать, накачка, нужно, чтобы инструкторы с ними позанимались, посмотрели, чем они дышат, проверили, нет ли в них революционного душка. Да потом, чтобы стать гульбеддиновцем, нужно и «мандатную» комиссию пройти, заполнить анкету, ответить на многие вопросы.
С другой стороны, гульбеддиновцы, похоже, уже считали их наполовину своими, иначе бы отправили летчиков под усиленной охраной, а так дали лишь одного сопровождающего, вооруженного «буром». Сопровождающий — седоусый грустный человек преклонного возраста, взятый в басмачи по гульбеддиновской мобилизации — увы, есть и такая, — переправил людей через реку на плотике, сшитом из кожаных мешков, — джоле, потом показал на гульбеддиновский флаг, видневшийся километрах в двух, флаг был поднят на высокой мачте, потому и виден издалека, огладил рукой усы:
— Флаг видите?
— Да.
— Вот туда и идите, там наш штаб. А я поплыву обратно. — Седоусый охранник поправил винтовку на спине и оттолкнулся шестом от берега.
Плот мгновенно подхватило течением, завертело — без людей он был что пушинка, охранник пытался работать шестом, но куда там — река была сильнее его.
Конечно, к берегу он пристанет, но намного ниже той точки, от которой отправлялся. Вскоре седоусый охранник скрылся из вида.
Пленники, почти не сговариваясь, решили — эта мысль пришла каждому в отдельности, — несмотря на то что они находятся на территории Пакистана, есть шанс, всего один из ста, на спасение.
Но куда идти?
В Кабул?
Да, в Кабул!
Но, для того, чтобы попасть в Кабул, сейчас надо было как можно глубже уйти в Пакистан: чем дальше, тем лучше, меньше шансов, что их найдут.
Бегом пересекли площадку, отделявшую их от густого горного леска, там по тенистой сухой тропке устремились в сторону мачты с гульбеддиновским флагом, затем пошли в обгиб — пробежали так близко около флага, что даже слышали крики людей, затем по каменной целине поднялись вверх, в горы.
Шли не останавливаясь часа полтора, там, где попадались ровные участки, одолевали их бегом, случалось, и отвесную крутизну брали. Удивлялись потом: как же они смогли вскарабкаться по стенкам вверх? А карабкались ведь, без веревок и крючьев, вгрызались в камень, ломали пальцы и ногти, раздирали живое тело, оставляя на острых скалах клочья одежды.
Первым не выдержал борттехник Саид Максуд. Хрипя, он опустился на землю:
— Оставьте меня. Я хочу умереть.
Из носа у него пошла кровь.
Абдуль Гафур, знавший, что такое гиндукушские хребты и как действует на человека высота, понял: горная болезнь.
— Оставьте меня, прошу вас, — хрипел Саид Максуд, выгибался на земле, бился спиной о камни, — дайте мне спокойно умереть! Оставьте меня!